Кано не сумел преодолеть власть гейса и погубил ребенка. А в Даре все вдруг взбунтовалось при мысли – не о гейсах, нет, это был не новорожденный протест Саны, Дара была готова многим жертвовать ради своего дела, – а при иной мысли: что кто-то накладывает гейсы не ради пользы дела и выявления способностей, ради бдительности и дисциплины, а всего лишь из желания подтвердить и сохранить свою власть, или же обезопаситься от бунтарей.
Она могла бы назвать этого властолюбца по имени!
Был ли над «Змейкой» гейс в тот час, когда (если не врут древние стихи, если не врет разбуженное стихами чутье) один воин подарил ее другому? Или он родился в ту минуту сладкого отдыха, на грани яви и сна, когда «Змейку» подарил Даре Фердиад?
А как вышло, что третий из гейсов Кано, наложенный Фердиадом, звучал: не заводить домашних животных?
Чем ему животные-то, проклятому сиду, не угодили?…
Нетрудно ответить, вдруг произнес в голове у Дары знакомый голос, нетрудно сказать…
– Рыжекудрый воин-пес! – окликнула Дара.
Вот именно так звучала та строка в русском переводе!
Кано резко обернулся.
– Как? Как ты сказала?
– Рыжекудрый воин-пес! Вот ты кто, Кано! Не целитель, нет! Ты из воинов, из рода воинов, из племени воинов! Из тех, что вели в сражение своры боевых псов! Твоя сила – сила воина! Она – для боя, а не для целительства. Ты – потомок Кухулина, Кано, того Кухулина, что семь лет служил сторожевым псом! Вот почему тебе нельзя было откликаться, если зовут не тебя! Это не гейс, Кано, слышишь? Это – ловушка! Просто Фердиад боялся, что в тебе разбудят твой истинный дух! Но я тебя окликнула – ты обернулся, заклятие снято, слышишь, Кано?!
– Кто научил тебя? – шагнув к ней и взяв за плечи, грозно спросил Кано.
– «Змейка».
Кано, левой рукой придерживая плечо Дары, правую повернул ладонью вверх – готовый принять рукоять кинжала. Она отдала «Змейку», и Кано внимательно осмотрел клинок.
– Нет, не тот. Мне был подарен другой. Кажется… Но кто-то же подсказал тебе это?
Гейс, возможно, уже успел лишить Кано чего-то важного, но распрямились плечи, вздернулся подбородок, протрезвели и посветлели зеленые глаза.
– Зачем тебе знать? – Дара действительно не понимала, какое дело Кано до ее внутреннего разговора со «Змейкой», да еще когда выяснилось, что кинжал – «не тот».
– Он мой король, я буду служить ему.
– Кто твой король? – изумленно спросила Дара и вдруг поняла – кто.
Ее радость выплеснулась в тихом и торжествующем смехе…
– Ты признал в нем короля, Кано? Песьим нюхом признал? И кто же он? Ты можешь назвать имя?
Больше всего на свете она хотела сейчас услышать это имя!
Кано задумался. Очевидно, еще не все воспоминания проснулись.
– Да, признал. Я дал клятву верности королю. Я дал ее в в Белтейн под священным дубом. Я нес тогда копье с пятигранным наконечником…
И Дара увидела его так же явственно, как видели все, собравшиеся в священной дубраве, – в длинном голубом плаще с бахромой и с фибулой из светлой бронзы, в раскрашенной рубахе до колен, с пятью золотыми обручами на шее, при темном щите с зазубренной кромкой, которой в бою можно разить врага, при мече с костяной рукоятью, при тяжелом копье, во главе небольшого отряда таких же рыжекудрых и статных воинов.
– Будь проклят тот, кто отделил тебя от твоей сути… – Дара шагнула к Кано, обняла его и поцеловала в щеку. – Будь проклят тот, кто делает из мужчин сварливых и суетливых баб! У тебя есть другое имя, только я его пока не знаю. Но если он знает твое настоящее имя – он нам скажет, мы заставим его, слышишь?
– Ты про Фердиада? Не стоит. Мне скажет мое имя мой король! – Тут Кано рассмеялся. – Я ничем не буду обязан этому зловредному сиду – даже осколками имени!
Он замкнул Дару в объятие, которое показалось было ей братским, да и ему сперва, видно, хотелось лишь братского объятия, но когда он ощутил пальцами и ладонями женское тело, его намерения изменились.
– Настал ли час, когда мы можем соединиться?
– У нас не было уговора, – на старинный лад ответила Дара и улыбнулась.
– Пусть это будет без уговора.
И он стал раздеваться.
Он снял с себя всю ту неловкую и унылую одежду, которая полагается мужчине нашего времени, он тщательно сложил ее и оставил на круглой деревянной скамье, что шла изнутри вдоль ограждения беседки. И в этой тщательности Дара осознала прощание с миром, которому он в помутнении рассудка служил столько лет.
Она улыбнулась – прощание должно было быть настоящим! – скинула полушубок, шаль и через голову стянула свое зеленое платье.
– Благослови меня, – попросил Кано. – Всей своей женской сутью, слышишь? И снаряди в дорогу!
– Я принимаю тебя и веду мужским путем, через маленькую смерть и отсутствие силы – к новой силе и новой жизни, – сказала она.
Только так она могла снарядить его в дорогу, больше дать было нечего – и она дала священное соединение тел, душ, желаний, недолгое, но мощное, сплавилась с ним в один кипящий сгусток силы, перелила в него себя, и взяла обратно, и провела его сквозь вспышку смерти, и вывела в новую жизнь.
Пока эта новая жизнь еще не началась для него, он нуждался в охране и защите.
Кано и Дара лежали на ледяном полу беседки, обнаженные, но не ощущающие холода. Она приподнялась на локте, поймала за угол свисавшую со скамьи шаль и накрыла друга. Не оставлять наготу беззащитной – это тоже входило в правила священного соединения. Тем более – по самым древним законам женщина не имела права видеть наготу воина.
Сама Дара выложилась так, что в ушах шумело, но она не имела права на беспамятство. И сквозь шум она уловила призыв, повторявшийся каждые несколько секунд. И ее, и Кано звали издалека, звали довольно сердито и настойчиво.
Это был Фердиад.
Дара усмехнулась – враг опоздал. Самодовольство сида, ощущавшего себя победителем, не дало ему прислушаться к собственной интуиции – впрочем, была ли у него интуиция? То, что он обучал этому мастерству Дару, еще не означало, что сам им владел в должной степени…
Дара протянула над Кано руку, растопырила пальцы и накрыла друга зеркальным куполом. Ему еще рано было подниматься – и Дара не могла позволить Фердиаду вмешиваться в свое деяние.
А чтобы заглушить зов, она тихонько запела дремотную песнь старухи Буи, песнь, спасающую тем, что она прячет человека в сон на грани между мирами:
– Спи, не не бойся, я с тобою,Я укрою,Стройный муж.Я храню твой сон походный,БлагородныйДиармайд.
И не было никакой лжи в ее словах – сейчас Диармайд и Кано стали для нее единым целым, далекий и недоступный слился с близким и своим, исчезнувший король явился в образе своего заблудшего воина. И она поняла, как могла старая Буи столетиями петь дремотную песнь светлому пятну продолговатой формы, в котором лишь угадывался силуэт спящего мужчины. И она опять запела:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
