— Ты сегодня какой-то чудной, — сказал Данкен.
Уолт увидел за окном странную машину и ткнул в нее пальцем. Она быстро катила по мокрому асфальту, по лужам, вздымая вееры брызг. На ее боках цвета свернувшейся крови отражались неоновые огни. Машина была отделана светлыми планками, белевшими в лучах фонарей и напоминавшими скелет огромной рыбины, плывущей в лунном свете.
— Посмотрите, какая машина! — закричал Уолт.
— Ого, катафалк, — сказал Данкен.
— Нет, Данкен, — заметил Гарп, — это старый «бьюик». Такие выпускались, когда тебя еще на свете не было.
Похожий на катафалк «бьюик» двигался в сторону их дома, хотя Хелен умоляла Майкла Милтона не приезжать.
— Мне нельзя больше тебя видеть, — сказала Хелен ему по телефону. — Все очень просто. Я ведь тебя предупреждала, если он узнает, все кончено. Я не могу бередить его рану, ему и так больно.
— А как же я? — спросил Майкл.
— Прости, — ответила Хелен. — Но ведь ты знал. Мы оба знали.
— Мне нужно видеть тебя, — умолял он. — Может быть, завтра?
Но она сказала ему, что Гарп повез ребят в кино с единственной целью — дать ей возможность порвать с ним сегодня.
— Я сейчас приеду, — заявил он.
— Только не сюда, — сказала она.
— Немного покатаемся, — настаивал он.
— Мне нельзя выходить из дому, — сказала она.
— Я еду, — ответил Майкл Милтон и повесил трубку.
Хелен посмотрела на часы. Все обойдется, если она сможет быстро спровадить его. Любой фильм идет не меньше полутора часов. В дом она не пустит его ни при каких обстоятельствах. Она видела, как к дому приближались две фары и как «бьюик» остановился возле гаража, точно большой корабль у темного пирса. Хелен выбежала из дома и навалилась на дверцу со стороны водителя, не дав Майклу даже открыть ее.
Земля под ее ногами превратилась от дождя в вязкое месиво; она наклонилась к открытому окну, чувствуя, как тяжелые, ледяные капли больно бьют ее по голой шее.
Он тут же поцеловал ее. Она чмокнула его в щеку, но он повернул ее лицом к себе и языком раздвинул губы. Хелен снова ощутила себя в его странной спальне с эстампом размером с хорошую афишу, висящим над кроватью, — «Синдбад-мореход» Пола Кли. Наверно, таким он воображал себя — жизнерадостным искателем приключений, при этом чувствующим красоту Европы.
Хелен отодвинулась от него, ее блузка была уже почти насквозь мокрая.
— Нам нельзя расстаться просто так, — уныло проговорил он.
Хелен не смогла разобрать, то ли слезы катятся по его лицу, то ли это влетевшие в окно капли дождя. Майкл, к ее удивлению, был без усов, его голая верхняя губа напоминала еще неоформившуюся губку ребенка, совсем как у Уолта. Губы любовника Хелен представляла себе несколько по-иному.
— Что ты сделал с усами? — спросила она.
— Мне показалось, они тебе не нравятся. Я их сбрил ради тебя.
— Но они мне нравились, — ответила она, дрожа под ледяным дождем.
— Садись ко мне, пожалуйста, — попросил он.
Хелен покачала головой. Мокрая блузка прилипла к холодной коже, длинная вельветовая юбка казалась тяжелой, как кольчуга, а каблуки скользили по грязи.
— Мы никуда не поедем, — пообещал он. — Просто посидим в машине. Нам нельзя расстаться просто так.
— Мы же знали, что придется расстаться, — сказала Хелен. — Мы знали, что это ненадолго.
Майкл Милтон упал головой на блестящее кольцо сигнала, но «бьюик» промолчал, аккумулятор у него был выключен. Струи дождя стали застывать на стеклах — машину постепенно затягивало льдом.
— Прошу тебя, сядь в машину! — простонал Майкл Милтон. — Я отсюда не уеду. Я знаю про твоего мужа. Я знаю о нем все.
Они никогда не говорили о Гарпе, Хелен запретила. И она не поняла, что имел в виду Майкл Милтон.
— Он писатель не из крупных, — осмелел Майкл.
Хелен удивилась: насколько ей было известно, Майкл Милтон никогда не читал Гарпа. Он как-то сказал ей, что не читает живущих писателей; заметил, что истинная значимость писателя проясняется через много лет после его смерти. По счастью, Гарп не знал об этих рассуждениях Майкла, а то его презрение к молодому человеку выросло бы еще больше. Во всяком случае, это замечание о Гарпе не увеличило ее расположения к злополучному любовнику.
— Мой муж очень хороший писатель, — мягко заметила она и неожиданно вздрогнула от холода, да так, что руки у нее разжались, и она снова прижала их к груди.
— Но не выдающийся писатель, — заметил Майкл. — Это мнение Хиггинса. И ты, конечно, знаешь, как твоего мужа оценивают на факультете.
Хиггинс был на редкость эксцентричной и неприятной личностью; скучен, глуповат, нередко вызывал зевоту. Вряд ли он мог быть рупором факультетского мнения. Была у него одна черта, как у многих посредственных преподавателей: любил посплетничать с выпускниками о своих коллегах — отчаянная попытка завоевать у студентов авторитет.
— Я не знала, что на факультете существует какое-то мнение о Гарпе, — холодно ответила Хелен. — По-моему, большинство не читают современных авторов.
— А те, кто читает, не считают его большим писателем, — сказал Майкл Милтон.
Такая жалкая, продиктованная ревностью позиция очень не понравилась Хелен, и она повернулась, чтобы уйти.
— Я не уеду! — крикнул Майкл Милтон. — Я буду отстаивать свое право на тебя. Он не смеет диктовать мне что делать!
— Это я диктую тебе, Майкл, — сказала Хелен.
Он снова упал на руль и разрыдался. Она вернулась и, протянув в окно руку, тронула его плечо.
— Я посижу с тобой минутку, — сказала Хелен. — Но обещай мне, что уедешь. Ни он, ни мои дети не должны тебя видеть здесь.
Он дал обещание.
— Отдай мне ключи, — потребовала Хелен. В его взгляде было столько возмущения и боли — она не доверяет ему! — что Хелен снова растрогалась. Сунув ключи в глубокий карман юбки, она обошла машину и села с ним рядом. Он закрыл окно. Так они и сидели, не касаясь друг друга, окна автомобиля запотевали, машина потрескивала под весом нарастающего льда.
Он совсем потерялся и стал говорить, что она значит для него больше, чем вся Франция; а она, конечно, знала, что такое Франция для него. Хелен обняла его, не переставая мысленно прикидывать, сколько времени сидит в застывшей машине. Ей было страшно, но даже если фильм короткий, у нее есть еще полчаса, может, минут сорок. Майкл Милтон, однако, не собирался уезжать. Она поцеловала его, надеясь, что он образумится, а он стал ласкать ее мокрые, замерзшие груди. Но она оставалась такой же ледышкой, как минуту назад под дождем и снегом, хотя рук его не оттолкнула.
— Милый Майкл, — сказала она, продолжая думать о своем.
— Да разве можно вот так взять и со всем покончить? — прошептал он.
Но для нее все уже было кончено, и думала она только о том, как скорее уйти от него. Резким движением она усадила его вертикально на месте водителя, вытянулась на длинном сиденье, одернув юбку, и положила голову ему на колени.
— Пожалуйста, прошу тебя, вспомни, — говорила она. — Лучше всего мне было, когда ты вот так вез меня в машине, и я знала, куда мы едем. Ну, вспомни. И пусть это воспоминание согреет тебя. И мы расстанемся.
Он застыл за рулем, всеми силами стараясь удержать на нем руки, бедра его напряглись под ее головой: она щекой чувствовала его напрягшуюся плоть.
— Постарайся остановиться на этом, Майкл, — мягко сказала она. На какое-то мгновение она замолчала, вообразив, будто старый «бьюик» снова везет ее домой к Майклу. Но Майкл Милтон не мог жить одним воображением. Одна рука проскользнула под голову Хелен и крепко сжала ее шею; другая рука расстегнула брюки.
— Майкл! — резко бросила она.
— Ты говорила, что тебе всегда хотелось этого.
— Все кончено, Майкл.
— Нет еще, — сказал он. Его пенис скользнул по ее лбу, ресницам, и она узнала прежнего Майкла, Майкла из его квартиры, того Майкла, который любил в таких отношениях немножко насилия. Теперь ей это совсем не понравилось. Но если сопротивляться, будет скандал.
Представив себе Гарпа его участником, Хелен сказала себе — скандала надо избежать любой ценой.
— Не будь подонком, Майкл. Не надо все портить.
— Ты всегда говорила, что хочешь этого. Ты только боялась, вдруг попадем в аварию. Но сейчас-то бояться нечего. Машина стоит. Авария невозможна.
Как ни странно, Хелен вдруг поняла, а ведь он облегчил ей задачу. Она может больше не церемониться с ним, не подстилать соломки — своей настойчивостью он помог ей разобраться, что для нее самое важное в жизни. Она легко вздохнула, для нее нет ничего важнее, чем Гарп и дети. Как она могла выпустить из дому больного Уолта, подумала она, дрожа от холода. И Гарп значит для нее больше, чем все ее ничтожные коллеги и выпускники, вместе взятые.
Наконец-то Майкл раскрылся во всей своей природной пошлости. И это поразило ее. Возьми в рот, приказала она себе, он сразу же кончит и уедет. Мужчины, с горечью подумала она, утолив страсть, быстро отказываются от дальнейших притязаний. А с Майклом Милтоном, она знала по опыту, это будет недолго.
