Алена, открыв глаза, повернула к Спиридону голову на плоской больничной подушке, посмотрела на него и как-то робко, нерешительно проговорила:
- Положи ты меня в голубом платье... это твоя память... так ни разу и не надела... только смотрела на него... видно, уж там вспоминать буду.
Спиридон подумал, потом сказал:
- Жалко... что ж оно в земле-то зря сопреет? Лучше Устюшка поносит.
- А, ну хорошо... в чем-нибудь, там не взыщут, что не приоделась...проговорила Алена, и на ее губах промелькнула слабая тень улыбки.
- И ровно, надоумил кто...
Она остановилась, часто и слабо дыша. Спиридон подождал, и, так как она молчала, он спросил:
- В чем надоумил?
- Платья-то этого не надела... и оно бы пропало зря... располосовал бы все...
У Спиридона опять зачесались глаза, а в горле точно застрял какой-то комок.
- Да, это что там... человек дороже платья,- сказал Спиридон, махнув рукой.
- Что ж дороже... человека-то уж нету, почесть... А я было уж надела его, потом опять сняла... прямо бог спас.
Спиридон утер украдкой глаза, проведя по ним и по носу шапкой, и на носу остался зацепившийся в виде пушинки клочок ваты от подкладки, которого он не заметил.
Алена хотела было ему сказать, но, видимо, ей стоило это большого напряжения, и она не сказала, а только смотрела на эту ватку, которая развлекала ее внимание.
Спиридон смотрел на жену и видел, что ей уж не встать, и она сама знает это, а все-таки продолжает заботиться о нем. И опять горе и жалость к человеку, с которым прожил целую жизнь, сжала ему спазмой горло.
Алена заметила это, ей стало жаль мужа, и, чтобы успокоить его и ободрить, она сказала:
- Не горюй... может, еще выживу... случаи бывают...
- Дай бог...- сказал Спиридон, а сам испуганно подумал, что ведь это беда тогда будет, если она в самом деле выживет, потому что все равно ни на какую работу не будет годна, ее только кормить да ходить за ней.
- К следователю уж вызывали, теперь затаскают, гляди, еще лошадь напоить некому будет.
Он сказал это затем, чтобы, во-первых, отогнать от себя эти лезшие в голову постыдные мысли, а, кроме того, ему как-то стыдно было сидеть перед умирающей от его руки жены здоровым, необремененным никакой заботой, никакими неприятностями, и ему хотелось как бы выставить себя в более несчастном положении, быть может, немногим лучше, чем положение Алены. Он даже старался говорить каким-то слабым, больным голосом.
- За что ж таскать-то...- сказала Алена, отвечая на его слова о следователе,- кабы ты нарочно... что ж с пьяного человека взыскивать, мало что бывает...
Она не договорила, закрыла глаза и закусила бледные губы.
- Больно тебе? - спросил Спиридон, чуть наклонившись с табурета.
Алена слабо кивнула головой, потом опять застонала и заметалась.
А Спиридон смотрел на нее и думал: "Неужели она все-таки выживет?"
Вошла сестра, оправила одеяло, взяла руку больной и, отвернувшись, стала пробовать пульс, потом мигнула Спиридону, чтобы он уходил. Но в это время Алена открыла глаза и, найдя ими мужа, сказала слабым голосом:
- Ну иди... может, не увидимся... найми копать картошку-то, не справишься один. А платье Устюшке отдай... пусть носит... меня все равно в каком...
Потом, отдышавшись, прибавила:
- Жениться бы тебе... что чужому человеку платить. Я уж думала о Катерине... хорошей души баба.
- Еще что выдумала! - сказал Спиридон,- может, бог даст поправишься.
Спиридон постоял с шапкой в руках около койки и, не зная, как проститься, молча поклонился жене поясным поклоном, как кланяются покойнику, потом пошел опять неловко, на цыпочках, из палаты все еще с пушком ваты на носу.
Придя домой, в свою пустую избу, где еще так недавно жена хлопотала у печи, Спиридон сел на лавку и долго сидел, опустив голову. Потом отодвинул ящик стола, ища чего-нибудь поесть, но ничего не нашел, кроме хлеба и холодных, ослизлых картошек на загнетке в чугунке.
И от этой пустоты и тишины чего-то остановившегося, от потери навеки своего неизменного заботливого друга, от этих холодных картошек опять в горле начал набираться комок слез.
Ведь она как мать была для него всю жизнь, даже теперь, умирая от его руки, думает и заботится только о нем вплоть даже до его женитьбы. А он не ценил и даже не замечал этого, и вот только теперь, когда ее нет с ним, когда холодная картошка в чугунке говорит о ее, быть может, вечном отсутствии,теперь он почувствовал.
И если не удастся спасти ее, то ради ее такой любви остаться ее памяти верным до могилы. И лучше есть эту холодную, ослизлую картошку, чем допустить, чтобы ее место заступил какой-то другой человек, хотя бы та же Катерина.
IV
А когда он на другой день пошел в больницу, он подумал, как же теперь будет хозяйство: если она умрет, ему одному не справиться, нанимать - жалко денег.
Конечно, самое лучшее - жениться на Катерине. Но у Катерины хоть и душа хорошая, а у нее трое ребят. Тогда лучше Степанида, у нее один малый.
А если Алена останется жива, то все равно она теперь калека и работать не может, и так как одному с хозяйством не справиться, то все равно придется нанимать, потому что пока она жива, жениться на другой нельзя, да еще за ней ходить надо человека нанять.
И когда он подходил к больнице, ему подумалось, что вдруг сестра выйдет и скажет:
- Слава богу, твоя старуха останется жива, только тебе придется взять ее домой и нанять какую-нибудь соседку, чтоб ходить за ней, бог послал крест, надо терпеть, она уж не работница.
Спиридон стал соображать, во сколько это обойдется, и никак не мог сосчитать.
Подавленный этими мыслями, он вошел в больничный коридор и робко, точно ожидая своего приговора, стал с шапкой у двери.
Сестра встала из-за белого, выкрашенного масляной краской столика, за которым она что-то писала и, увидев Спиридона, подошла к нему.
- Ну...- сказала она.
Спиридон заморгал, у него замерло сердце и на лбу выступил холодный пот. Он даже утер его шапкой.
- Что ж делать, надо терпеть,- сказала сестра в то время, как у Спиридона при первых ее словах мелькнула мысль о хозяйстве,- в ночь скончалась,договорила сестра.- Она там, ее вынесли в мертвецкую,- прибавила она.
У Спиридона как-то против воли вырвался вздох облегчения. Но при мысли о том, что хозяйство его осиротело, что он уже никогда не увидит свою старуху, и при слове вынесли он почувствовал в горле опять знакомый ком и неожиданно для себя стал как-то нелепо, по-бабьи всхлипывать, так что самому стало стыдно.
ЛЕГКАЯ СЛУЖБА
К заведующему государственным ювелирным магазином зашел приятель.
- Степановна, дай-ка нам чайку,- сказал заведующий и, очистив место для чая за столом, пригласил приятеля присесть.
- Что, ай мало работы? - спросил приятель, ища, куда положить шапку.
- Малость.
- Так что, служба не тяжелая?
- Служба, можно сказать, приятная,- сказал заведующий.- Только и вздохнул, когда в государственный магазин перешел. А вот когда молодым еще у Мозера работал, так не дай бог.
- Известно дело - хозяйчики, умели соки из нашего брата выжимать.
- Да... уж это что там... Бывало, весь день смотришь в оба глаза да еще ночью проснешься, весь потом обольешься, вдруг вспомнишь, что отпустил часы с непроверенным ходом, или, скажем, какую-нибудь вещицу с браком. А теперь принесут обратно часы негодные - я-то причем, такие мне присланы, магазин казенный. Вон идет какая-то мадам, она вчера у меня часы покупала,- наверное, обратно несет.
В магазин вошла дама в котиковой шубе и сказала, подавая заведующему коробочку с часами:
- Какие же вы часы отпустили, они в день на полчаса отстают!
Заведующий, не вставая, посмотрел на посетительницу и сказал:
- Что ж делать... Охотно верю, гражданка, я не могу за них отвечать,магазин не мой, а государственный: что мне присылают, то я и продаю. Оставьте, проверим.- Фокстрот танцуете?
- При чем тут фокстрот? - сказала, испуганно покраснев, дама.
- При том, что трясете их очень, а часы еще новые, не обошлись. Оставьте, проверим.
- А когда можно будет прийти?
Заведующий, прищурив глаз, посмотрел в окно, подумал и сказал:
- Приходите через неделю.
- Только, пожалуйста, чтобы были как следует.
- Так будет, что лучше и быть не может,- сказал заведующий, галантно поклонившись.
Дама ушла, а он посмотрел на часы, покачал, усмехнувшись, головой и сказал:
- Если бы это у Мозера она так пришла, что бы тут было! Вот бы пыль-то поднялась! От такой штуки десять ночей бы не спал, да, глядишь, со службы еще турнули бы: как так, у Мозера часы на полчаса в сутки отстают! А теперь ко мне в день по пяти человек таким манером ходят. Ну, конечно, повежливей скажешь, что отдам на проверку, она уж и рада. А вот тебе вся и проверка,- сказал заведующий, отправляя часы в свой ящик.- А вот еще одна идет.
В дверях показалась какая-то женщина в беличьей шубе и застряла в дверях, зацепившись за ручку двери своими покупками.
