Несколько полицейских агентов, мальчуган, тащивший по снегу небольшую корзину, офицер, два-три солдата, какой-то молодой человек с длинными волосами и маленьким свертком в руке — и больше никого на этой широкой, тихой улице. Орловские рысаки царского экипажа пошли полным ходом, так что сопровождавшие его казаки принуждены были галопом следовать за ним.
Когда царская карета поравнялась с молодым человеком, он бросил свой пакет под ноги лошадям. Взрывом были убиты двое казаков и мальчик, тащивший корзину, разворочена задняя часть кареты. На снегу темнели лужи крови и валялись осколки выбитых стекол.
Император, который остался цел и невредим, поспешил к раненым. Со всех сторон сбегался народ. Соскочившие с саней полицейские схватили покушавшегося, который упал, пытаясь бежать.
Полковник Дворжицкий, начальник эскорта, умолял царя сесть в сани и уехать как можно скорей. Но Александр хотел видеть террориста и пострадавших от взрыва.
Когда он приближался к преступнику, кто-то из толпы спросил испуганно:
— Вы не ранены, Ваше Величество?
Царь ответил:
— Нет, со мной ничего не случилось, слава Богу.
Тогда покушавшийся поднял на него глаза и со злой усмешкой крикнул ему:
— Не слишком ли рано вы благодарите Бога?
В ту же минуту какой-то неизвестный, стоявший у перил канала, в двух метрах от царя, бросил что-то ему под ноги. И второй взрыв поднял вихрь дыма и снега. Когда облако рассеялось, все увидели, что на земле, среди прочих жертв, лежит Александр II. Он пытался приподняться, опираясь на руки; лицо его было окровавлено, пальто изорвано, ноги обнажены и раздроблены, кровь ручьем текла из его ран; кругом валялись клочья вырванного мяса. Открытые глаза Александра ничего не видели, губы бормотали бессвязно:
— Помогите мне… Жив ли наследник?… Снесите меня во дворец… Там умереть…
С большим трудом царя уложили в сани полковника Дворжицкого и отвезли в Зимний дворец.
На месте преступления осталось 17 человек убитых и раненых.
Княгиня Юрьевская спокойно сидела у себя, ожидая возвращения супруга, когда вбежавший слуга испуганно крикнул:
— Идите скорей, княгиня, Его Величеству плохо.
Ни на минуту не теряя присутствия духа, Екатерина Михайловна подбежала к шкафу с лекарствами. Передав слуге несколько пузырьков с медикаментами, которыми Александр Иногда пользовался, она быстро спустилась в кабинет императора. Как раз в это время туда вносили Александра. Казаки опустили свою бесчувственную, окровавленную ношу на кровать, выдвинутую на середину комнаты.
Екатерина Михайловна, не растерявшись, давала необходимые распоряжения, принимая участие в оказании помощи раненому. Она растирала ему виски эфиром, подносила к его губам кислородные подушки, помогала лейб-медику Боткину накладывать повязки на ноги, чтобы приостановить беспрерывное кровотечение.
Прибывшие члены императорской семьи уступили княгине Юрьевской первое место у постели умирающего. Дыхание все реже вылетало из его груди, и зрачки уже не реагировали на свет.
Воспользовавшись минуткой, когда, казалось, он пришел в себя, протоиерей Рождественский дал ему последнее причастие. Затем раненый снова потерял сознание. В половине четвертого Александр скончался, и руки женщины, которую он так любил, закрыли его глаза навсегда.
В ту же минуту, согласно существовавшим законам, цесаревич становился императором. Ему представился случай тотчас же проявить свою власть.
В то время как слуги приступали к последнему туалету усопшего, министр внутренних дел граф Лорис-Меликов спрашивал Александра III, должен ли он, согласно инструкциям, полученным накануне, опубликовать завтра в официальном органе врученный ему царем Манифест.
Без малейшего колебания Александр III ответил:
— Я буду уважать волю отца. Велите печатать завтра же.
Но глубокой ночью министр внутренних дел получил распоряжение приостановить печатание Манифеста. Это явилось результатом тайного совещания сторонников К. П. Победоносцева, знаменитого обер-прокурора священного Синода, фанатичного защитника неограниченной царской власти. Оно состоялось в Аничковом дворце. Уступая настояниям своих приближенных, молодой император решил отсрочить исполнение отцовского завещания до тех пор, пока обстоятельства не позволят ему отречься от него публично. Потребовались, однако, вся энергия и пламенное красноречие К. П. Победоносцева, чтобы добиться от Александра III такого решения.
В последующие дни Победоносцев усилил свое давление на Александра III. Яркими красками он рисовал ему святотатственность новых течений, говорил, что самодержавие является опорой православной веры, проповедовал необходимость немедленного возврата к «мистическому идеалу московских царей» и не переставал повторять:
— Бегите из Петербурга, этого проклятого города. Переезжайте в Москву и переносите правительство в Кремль, но раньше всего удалите Лорис-Меликова, великого князя Константина и княгиню Юрьевскую.
И тогда государь, испуганный, безмолвный, ускользал на несколько часов от упорной настойчивости Победоносцева, его приближение продолжало твердить ему то же самое.
В это время останки убитого императора находились еще в Зимнем дворце. Покойный был одет в мундир Преображенского полка, но, вопреки похоронному ритуалу царей, не было ни короны на голове, ни орденов. Однажды в беседе с Екатериной Михайловной Александр сказал:
— Когда мне придется предстать перед Господом, я не хочу иметь вид цирковой обезьяны, да и не время будет тогда изображать величество.
Ежедневно утром и вечером у гроба служили панихиды. 18 марта, накануне перенесения тела в собор Петропавловской крепости, Победоносцев присутствовал на последней панихиде. Вернувшись домой, он писал одной своей приятельнице:
«Сегодня присутствовал на панихиде у катафалка. Когда служба закончилась и все покинули церковь, я увидел, как из соседней комнаты вышла вдова покойного. Она едва держалась на ногах и шла, опираясь на руку сестры. Рылеев сопровождал ее. Несчастная упала перед гробом.
Лицо императора покрыто газом, который запрещено было подымать. Но вдова порывистым движением сорвала вуаль и покрыла долгими поцелуями лоб и все лицо покойного. Потом она, шатаясь, вышла. Мне было жаль эту бедную женщину».
В тот же вечер Екатерина Михайловна вновь пришла к гробу усопшего. Она срезала свои роскошные волосы и положила их под руки покойному. Это был последний дар ее любви.
Непосредственный участник похорон Александра II Морис Палеолог писал: Тот день был холодным… Меж длинных гранитных набережных пышно раскинула Нева свой ледяной убор… Луч солнца сиял на золотом шпиле Петропавловской крепости, привлекал взоры к куполу собора и к бастионам государственной тюрьмы.
Внезапно раздаются три пушечных залпа из крепости, поднявшей черный флаг с императорским гербом. Весь город звучит колоколами. На Адмиралтейской набережной показывается погребальное шествие. Впереди отряд конной гвардии. За ним тянется вереница церемониймейстеров, несущих ордена и царские регалии: короны, скипетры, державы, знамена и мечи Москвы, Киева, Владимира, Новгорода, Смоленска, Казани, Сибири, Астрахани, Херсона, Польши, Ливонии, Эстонии, Курляндии, Карелии, Финляндии, Грузии и т. д. Перед каждым знаменем двое конюших ведут бранного коня, под черной попоной, с гербовым щитом данной провинции.
За этой вереницей следует корона, сверкающая бриллиантами, рубинами и топазами; она так высока и тяжела, что старый князь Суворов с трудом несет ее на золотой подушке. Это императорская корона России.
Вся историческая деятельность русских монархов, начиная с Владимира Святого и первых русских князей до последних Романовых, проходит таким образом передо мною. Никогда еще не был для меня так понятен смысл наименования царей «собирателями земли русской».
Эту большую символическую картину дополняют представители трех основных сословий империи: дворян, купцов и крестьян, со своими эмблематическими знаменами. У меня перед глазами как бы схематическое строение всего русского народа.
Два взвода кирасир заканчивают эту часть шествия.
Небольшой перерыв.
Потом пение, свечи, псалмы. Приближается духовенство.
Сильное впечатление производит эта длинная величественная процессия в одеяниях из черного бархата, расшитого серебром. Под суровым покровом мирт и византийских риз митрополиты и архиереи кажутся движущимися иконами.
За ними следует траурная колесница, запряженная восьмью черными лошадьми в креповых уборах, с белыми султанами.
Вокруг нее — 30 пажей с горящими факелами.
Внутри колесницы, по церемониалу, четыре генерал-адъютанта окружают гроб, задрапированный покрывалом из горностая и золота.
