другое место, но нет. Это мои слезы.
Папа не хотел бы такой жизни. Он бы не хотел, чтобы я так рисковала.
Баффи знала, когда ей приходилось кого-то терять, что у нее нет другого выбора.
Возможно, у меня есть выбор, но он не самый удачный. В худшем случае я умру. В лучшем случае стану вампиром, и папа станет вампиром, и мы будем жить вечно, борясь с желанием отнимать жизни, пытаясь сохранить нашу человечность, пока все эмоции будут постепенно умирать внутри. Никто никогда не был более человечным, чем папа. Он слишком хорош для этого.
– Нет, – бормочу я. Почему мое тело так обмякло? Я уже почти всем весом навалилась на дверь спиной.
Картер мычит что-то невнятное в ответ, но не двигается с места.
– Нет, – говорю я громче, поднимаю руки и толкаю Картера в грудь. Его клыки натягивают кожу шеи, но он не останавливается.
Клянусь, я ощущаю, что его губы растянуты в улыбке.
Картер озвучил только два возможных исхода: вампир или мертвец. Он не говорил, что я могу отступить.
Из груди рвутся рыдания. Я позволяю горю затопить меня, а затем ноги подкашиваются, когда я, наконец, отпускаю надежду и принимаю свою судьбу.
Для Картера это становится неожиданностью, и поскольку он не держал меня, я падаю, и его клыки отрываются от моей шеи. Я валюсь на землю, как пустой мешок.
Картер проводит тыльной стороной ладони по губам, глядя на меня сверху вниз.
– Об этом мы не договаривались.
Зажав одной рукой влажный горячий поток жизни, вытекающей из меня, пальцами другой руки я впиваюсь в одну из трещин тротуара и пытаюсь выбраться из-под тени Картера. Он присаживается на корточки и наблюдает, как я отползаю. Мои конечности словно жидкие и состоят из сплошного горя, но я заставляю себя продолжать ползти.
– Ты только что нарушила наше соглашение, – сообщает он. Непринужденная беззаботность в его голосе лишь побуждает меня еще быстрее уползать. – Хочешь знать, что бы я выбрал? Хочешь знать, жила бы ты вечно или умерла? Не то чтобы теперь это имело значение…
Я слишком ослабела. Подползаю к грубой стене монастыря и сажусь, прислонившись к ней и подтянув ноги к груди. Мне удалось отползти от Картера всего на метр. Этого совсем недостаточно. Зрение затуманивается.
Картер ползет ко мне на четвереньках, как персонаж из фильма ужасов.
Он и есть фильм ужасов.
Я брыкаюсь, и его рука обхватывает мою лодыжку. Я ощущаю, как пальцы Картера сжимают меня, но почти не чувствую давления.
– Хочешь знать, что я выбрал? – снова спрашивает он, потому что это его игра. Мое отчаяние – его награда.
– Я выбираю жизнь. – Мой голос звучит тверже, чем я ожидала.
– Я так не думаю, дорогая. – Картер отпускает мою лодыжку. Ему не нужно удерживать меня, я никуда не денусь. Но мне это и не нужно.
Я слышу голоса. Людей пока не видно, но их голоса звучат достаточно близко, чтобы помощь подоспела вовремя.
Поэтому я издаю душераздирающий крик, достойный фильма о вампирах.
Глаза Картера расширяются. Он качает головой, глядя на меня, как будто я очень непослушный ребенок, который заслуживает наказания за свои проступки. Он кусает свою руку и растирает кровь вокруг раны на моей шее. А потом исчезает.
Встревоженные лица проступают передо мной сквозь туман. Я достаю телефон и указываю на номер Генри.
Глава 22
Пойдем. У нас осталось не так много времени до захода солнца.
Метка вампира
Я сижу в самолете. Я мало что помню до того, как попала сюда. Хотя я помню, как Генри плакал.
А еще он много ругался. Часть ругательств была адресована мне. Часть – ему самому.
Нам не достались соседние места, но Генри постоянно выходит в туалет, и я уверена, что, проходя мимо, он проверяет, все ли со мной в порядке.
По крайней мере, теперь он верит в вампиров. Я не сказала, что Картер укусил и его. Не уверена, что нужно обрушивать на него эту правду, если можно сохранить ее в секрете. Возможно, я ошибаюсь, но приняла такое решение. Интересно, почему Картер не забрал и мою память в те последние мгновения? Держу пари, он хотел, чтобы я жила с этими воспоминаниями, чтобы они преследовали меня. Я не допущу этого.
По крайней мере, он вылечил мою шею. Когда я вернулась к Генри и вытерла кровь с нее, там не оказалось ничего, никаких следов на том месте, где клыки Картера разорвали мою кожу. Люди, которые помогли мне, предположили, что я напилась, порезала руку и нечаянно дотронулась до шеи. Когда Джеральд впервые появился на публике, все удивлялись, почему в больницы никогда не поступали жертвы нападений вампиров. Теперь все стало понятно. Я не поехала в больницу, хотя Генри хотел меня туда отправить. Не было доказательств. Кроме того, я хотела поскорее вернуться к папе, а не тратить впустую оставшееся у нас время.
Весь полет я просматриваю всевозможные форумы с обсуждениями о вампирах и оставляю там предупреждения о Картере и монастыре, но потом возвращаюсь и удаляю свои сообщения. Не хочу, чтобы еще больше отчаявшихся людей искали его, как это сделала я.
Весь полет я также снова привыкаю к чувствам. Я могу испытывать и другие эмоции, помимо печали, и она не станет меньше, но это нормально. Во мне не осталось чувства вины. Я попыталась. Иногда принятие – это единственный выбор.
Затем самолет приземляется.
И мой телефон светится от множества пропущенных звонков от мамы и сестры.
Влажная, синяя печаль подхватывает меня, увлекает в море и топит в нем, так что я хватаю ртом воздух и пытаюсь унять дрожь в пальцах, а другие пассажиры смотрят, как Генри забирает у меня телефон.
Глава 23
У отчаяния есть свое успокоение.
Дракула Брэма Стокера
Он не мертв. Папа почти мертв, но он не мертв.
Еще нет.
Глава 24
Вот что такое семья. Это люди, среди которых ты рождаешься, и люди, среди которых ты стремишься быть, когда становится трудно.
Древние
Папа спит, когда мы возвращаемся домой. Генри предлагает посидеть со мной, но семья нуждается во мне больше, чем я в нем.
Я сталкиваюсь с Джессикой в коридоре, и когда пытаюсь обойти ее, она преграждает мне дорогу. Я смотрю на шлепанцы, которые сестра почти никогда
