Лена фыркнула, выражая тем самым все презрение, что испытывала к собственному управляющему, а Диме послышалась в милосердовском тоне пока еще неясная угроза, и он машинально шагнул вперед, обходя Лену и прикрывая ее собственным телом.
– Я бы посоветовал вам выбирать выражения, Николай Борисович, – жестко заметил он. – Вы как минимум говорите с женщиной, а как максимум – со своим непосредственным начальником.
Однако Милосердов только неприятно поморщился.
– А ты бы, Дмитрий, вообще помолчал! – хамовато заявил он. – От тебя-то я точно подножки не ожидал. Я же к тебе со всей душой: в положение вошел, на работу взял, несмотря на порченную репутацию. А ты мне чем взамен отплатил? Вот так и перестанешь верить в человеческую благодарность.
– С душой – или с прицелом подставить, если ваши темные делишки вдруг выплывут наружу? – снова с обвинениями вынырнула из-за Димы Лена, и вот тут уже Милосердов хмыкнул. Взял от ее стола стул, удобно на нем расположился и даже закинул ногу на ногу.
Дима поймал себя на том, что придерживает Ленку за талию, то ли хоть так защищая ее от неприятностей, то ли не позволяя ей кинуться на Милосердова и выцарапать ему глаза.
Его Черемуху лучше не злить.
– Похвально, что с нашего первого разговора о Дмитрии вы столь кардинально поменяли о нем мнение, Елена Владимировна, – продолжил наконец беседу Милосердов. – Но вы уверены, что правы именно теперь, а не тогда? Володя, например, совершенно с вами не согласен.
Диме пришлось напрячься, чтобы понять, что речь идет о Ленином отце. Сама же Лена, кажется, от такого заявления потеряла дар речи. Однако ненадолго.
– Я смотрю, вам очень нравится перемывать мне косточки, вплоть до моей личной жизни, – с холодной угрозой проговорила она. – И вы не считаете зазорным жаловаться на меня отцу, сочиняя какие-то небылицы, лишь бы отвести от себя подозрения. Это очень по-мужски, Николай Борисович! Я вами прямо-таки горжусь!
– Лен, – Дима протянул ее имя, не очень понимая, зачем собирается уточнять, когда и так все было ясно, но, кажется, лишь для того, чтобы заткнуть поганый рот Милосердова. – Этот самоубийца, что, додумался тебя обидеть?
Ответа не ждал. Просто обошел Лену, схватил Николая Борисовича за грудки и, подняв его со стула, выплюнул ему прямо в лицо:
– Я очень благодарен вам, господин Милосердов, за то, что вы выручили меня полгода назад. Только это и спасает вас от того, чтобы я спустил вас прямо сейчас с лестницы. Но имейте в виду, что мое терпение не безгранично! А когда дело касается Елены Владимировны, оно испаряется в два раза быстрее!
Милосердов дернулся, пытаясь сбросить Димины руки, но тот и не думал его отпускать. Ему надо было убедиться, что его предупреждение дошло до Николая Борисовича и что тот ему внял. Дима и предположить не мог, что эта мразь додумалась стучать Лениному отцу о личной жизни его дочери и ее отношениях со старым знакомым. Можно было представить, в каких красках он все это расписывал и какими эпитетами снабжал, явно выложив старинному другу все нынешние корниловские прегрешения, а о прошлых тот знал и без собственного заместителя. А Ленка молчала, ни словом об этом Диме не обмолвившись, хотя можно было представить, какой грязи она от отца наслушалась. Не хотела лишний раз бить по Диминому самолюбию? Или просто не особо заморачивалась, не планируя продолжать отношения?
Впрочем, в данный момент это не имело значения.
– Надеюсь, я ясно объяснил свою позицию? – еще раз тряхнув Милосердова, издевательски поинтересовался Дима. – Чтобы потом не было обид и непонимания.
Тот еще раз дернулся, попытавшись отпрянуть, и Дима на этом месте разжал пальцы. Милосердов отлетел к двери, едва не навернувшись из-за потери равновесия, и зашипел, растеряв все былое наносное благообразие.
– Тебе это припомнится, Дмитрий! Сам виноват, паршивец! Я еще хотел тебя прикрыть, но теперь и пальцем не пошевелю! Выкручивайся, как знаешь! И не говори, что я не предупреждал!
С этими словами он распахнул дверь и, не дожидаясь ответа, захлопнул ее за собой. Дима хмыкнул, мысленно послав его подальше и непечатно выразив пожелание, чтобы Милосердов никогда оттуда не вернулся. Потом весело обернулся к Лене.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Однако на ее лице была написана непритворная озабоченность.
– Ох, Дим, зря мы, наверное, так наехали на него, – что-то совсем необъяснимое сказала она, и Дима, не веря тому, что слышит, нахмурился. С чего бы это Черемуха вдруг пожалела Милосердова? Или здесь не последнюю роль играл ее отец и его мнение? – Вдруг он что-то важное хотел сказать? – продолжала между тем Лена, а Дима передернул плечами.
– Для кого важное, Лен? – раздраженно уточнил он. Она не сразу ответила, задумавшись, и лоб ее пересекли две сосредоточенные морщины. Дима глубоко вдохнул, заставляя себя угомониться и дать ей возможность решить то, что она считала значимым, и следом оказался вознагражден за терпение.
– Я боюсь, Дим, – негромко проговорила Лена и, приблизившись к нему, очень нежно обняла за талию. – Я не знаю, на что на самом деле способен Милосердов и эти его… помощнички. Они же с самого начала планировали именно на тебя повесить все свои преступления, и то, что мы об этом узнали, вовсе не защищает тебя от их поклепа.
Дима сомкнул руки на ее спине и мысленно прошелся по собственной дурости. Кажется, Кирюха и то лучше понимал Ленку Черемных, чем его отец, учившийся вместе с ней целых одиннадцать лет, а потом столько же любивший ее самой преданной любовью. Потому что именно Кир предупреждал Диму, что не стоит сомневаться в Черемухе, рискуя испортить с ней отношения исключительно из собственных комплексов. А Дима уже насочинял. Когда Ленка всего лишь заботилась о нем.
Черт, как же приятно, на самом деле, когда кто-то о тебе заботится. Особенно любимая Черемуха.
– Вряд ли Николай Борисович при всей своей показательной доброте собирался покаяться в собственных грехах и раскрыть нам подробности своих махинаций, – справедливо заметил Дима. – Скорее, позлорадствовать над нашими неудачами и попугать тебя отцовским гневом. Черт, Ленка, я и подумать не мог, что этому недоноску хватит подлости лезть в чужую постель! Сильно тебя прессуют? Почему мне ничего не сказала?
Лена вздохнула, подбирая слова. Не хотела она, чтобы Димка знал о ее разногласиях с отцом из-за него. Психанет еще, предложив из гордости поискать себе подходящего кавалера, по которому ее родители будут слюни пускать. А Лене не нужен никто, кроме Димки. И пока они снова все не испортили…
– Я уже достаточно взрослая девочка, чтобы не спрашивать разрешения встречаться с тем, с кем я сама хочу, – предельно нейтрально объяснила она. – И мне совершенно не хотелось ссориться с тобой, если бы ты вдруг счел такое отношение к себе оскорбительным. Папа – человек старой закалки, и, если он что-то вбил себе однажды в голову…
Дима усмехнулся: по счастью, без вероятной обреченности.
– Есть у меня шансы убедить его, что я не такой уж пропащий парень, а, Черемуха? – с легкой иронией поинтересовался он и поцеловал ее в губы быстрым нежным поцелуем. Увидел ее удивленный взгляд и добавил: – Не хочу, чтобы ты маялась между двумя огнями. Наверное, было бы красивым жестом отступить, пожелав вам с отцом всяческих благ, но добровольно я больше не откажусь от тебя, Ленка! Ни из какого благородства!
Его голос зазвенел, хоть он и старался свести свои слова в шутку, и Лена сильнее сжала руки, прижимаясь к нему. Пусть тоже не рассчитывает, что она от него откажется! Прошлого урока ей хватило до конца жизни! И эту ошибку она не повторит, даже если придется напрочь разругаться со всей семьей. И подарить этот долбанный сервис, из-за которого столько проблем, Николаю Борисовичу! Димка был дороже! И Лена хотела, чтобы он об этом знал!
– Засунь свое благородство знаешь куда, Корнилов? – чуть дрогнувшим голосом проговорила она, и Дима удовлетворенно улыбнулся. – Я бы папку давно на свою сторону переманила, если бы он не был так Милосердову за спасение жизни благодарен! Вы с ним, кстати, в этом очень похожи. И папе тоже нужны неопровержимые доказательства того, что этот гад действительно гад!
