Он поставил локти на стол и наклонился ко мне.
— Все, что случилось в эти идиотские дни, забудь. Помни только, что есть у тебя верный друг Костя, а я буду помнить, что есть у меня смешной дружок Ивас-сик. И все! Больше ничего не было! Ни-че-го! Я понятно излагаю?
Только теперь я стал кое-что понимать.
— И гарнитура барона Геккерна не было?
Влажно сверкнула фикса.
— Был. Я не поехал в Москву специально, чтобы гарнитур в контейнер погрузить.
— И масонских бумаг не было?
— Были, — опять улыбнулся он. — Тебе же копии отдали. А подлинник на хер никому не нужен.
Плечи ломило, в висках стучало… Коньяк не помог…
— И четырех трупов не было?
Константин удивленно посмотрел на меня.
— Ну почему же? Оценщика вчера похоронили. Адика сегодня утром хоронят на Серафимовском.
— А их убийцу нашли?
Константин уставился на меня металлическим взглядом.
— А его и искать не надо. Ты же знаешь, что Адик сам повесился. Слышал, что Мангуст вчера сказал?
— И оценщик сам?… — понял я. — Это тоже Мангуст рассказал?
Константин встал, достал с полки пачку сигарет, повертел в руках и положил обратно.
— Миша-антиквар после смерти оценщика колоссальную недостачу обнаружил. Обманывал Мишу школьный друг… Совесть замучила оценщика. Вот как бывает, Ивас-сик… Я понятно излагаю?
— Понятно, — сказал я. — Значит, мы с тобой тоже хотели застрелиться, но вместо себя случайно охранников шлепнули.
Константин чуть улыбнулся.
— Ты немного не прав, Ивас-сик. Охранники и правда вместо нас погибли. Но нас заказал Суслик. Он сам признался. И за базар уже ответил! Видишь, как все просто!
— Вижу, — кивнул я. — А что же мне тогда забывать?
Ослепительно сверкнула фикса.
— Точно! Забывать-то, оказывается, нечего.
— Костик,— раздался из коридора знакомый голос. — С кем ты там, Костик?
Константин посмотрел на меня победно и с дурацкой улыбкой повернулся к двери. На кухню вошла Людмила в знакомом огненном пеньюаре. Со сна прищурилась на свет.
— Это безобразие, Костик. Нам же чуть свет вставать, — она увидела меня и удивилась. — Что этот тут делает? Что ему еще надо?
Константин подмигнул мне.
— Он на секунду. По делу.
Она, не стесняясь, зевнула.
— Какие у этого чучела могут быть дела? Пошли, Костик.
Мой вопрос догнал ее в дверях:
— Люда, а как Коля Колыванов?
Она остановилась, медленно повернулась ко мне.
— Плохо. Очень плохо. Совсем плох мужичок.
— Ничего, — сказал я, — в Швейцарии подлечат.
Она посмотрела на меня как на ребенка.
— Какая Швейцария, Ивасик? Я его в больницу увезла.
Я ей вежливо улыбнулся.
— Язва открылась?
— Какая язва? — сказала она печально. — Олег Салтанович его в психушку хотел. Я не позволила. Увезла Колю в закрытую нервную клинику в Озерках. Жалко мужичка.
— А чего с ним? — поинтересовался Константин.
Она взяла с кухонной полки пачку сигарет.
— Национальная русская болезнь. Горе от ума,— она чиркнула зажигалкой.
— Люда, не надо, — сказал Константин. — Видишь, даже я ночью не курю.
Она посмотрела на меня, будто я был виноват, и потушила зажигалку.
— Береги себя, Ивасик. И по тебе психушка плачет.
Она швырнула пачку на стол и вышла из кухни. Константин заторопился.
— Все, Ивас-сик. Гуляй. Я за тобой дверь закрою.
Уже выпроводив меня на площадку, он сказал из
дверей:
— Люда права. Береги себя, Ивас-сик.
— Я все забыл, — успокоил я его.
— Только клизму из битого стекла не забывай,— предупредил он строго и осторожно захлопнул за собой железную дверь…
Ночью идти мне было некуда. Я больной притащился домой, потому что умирал. Мне уже было все равно, как умереть — от болезни или от руки Мангуста. Мне показалось почему-то очень стыдным свалиться где-нибудь в заплеванной подворотне или сдохнуть, как голубь на тротуаре под водосточной трубой.
Лекарств дома никаких не было. Бабушкину шкатулку с лекарствами, уходя, забрала жена. Она знала, что в фирме Адика болеть мне не дадут.
Единственное, что у меня было, — белый тюбик с таблетками, подарок Натали. Я принял их чуть не пригоршню — и встал здоровым! Панацея какая-то…
Но больше всего, конечно, мне помогла «клизма из битого стекла», прочистившая мою память — ничего не было! Все забыто!
Деньги были — можно было подумать о себе!
В кармане я наткнулся на пластиковую кредитку. Не мою — красно-белую, а чужую — голубую, которую мне случайно вручил Константин.
Я нашел в справочнике телефон фирмы «Возрождение» и набрал номер. Ответила Алина и сказала, что Константин Николаевич на похоронах. Очень делово сказала, будто Константин был на важном совещании.
И вдруг, неожиданно, я осознал, что и для меня очень важно там быть. Похоронить вместе с трупом моего бедного шефа весь кошмар, который свалился на меня за эти дни. Похоронить и забыть навсегда! А заодно вернуть Константину чужую кредитку.
Дорогой я подгонял мастера, боялся опоздать. Но попал я на Серафимовское вовремя.
У ворот кладбища выстроился целый автомобильный салон, оттеснив от ограды старушек-цветочниц.
Гроб только что вынесли из церкви. На секунду я засомневался — церковь не отпевает самоубийц. Но, увидев друзей Адика, я понял, что они и черта заставят отпеть.
Спереди гроб несли два каких-то лысоватых мужичка, похожих с виду на районных партийных функционеров. Но когда они, сурово поглядев друг на друга, одновременно перехватили фоб, на пальцах обоих сверкнули мощные золотые печатки. За ними шел Константин, с кем он шел в паре, мне было не видно. За Константином, последним с этой стороны, фоб поддерживал у изголовья Мангуст в длинном черном плаще с поднятым воротником. Бедный Адик чуть выглядывал из фоба с траурной повязкой на лбу. За фобом шла худенькая заплаканная старушка в деревенском платочке, с цветной фотографией в руках. Я протиснулся ближе и увидел, что на фотографии счастливо улыбался молодой десантник в голубом берете, с белым аксельбантом на плече.
Не сразу я узнал в счастливом дембеле своего бедного шефа. Я отошел в край аллеи. Провожали Адика человек сто, не меньше. Где-то впереди процессии печально загудел оркестр. Процессия развернулась у церкви и медленно потекла по боковой аллее. Я пристроился в конце, рядом с угрюмыми стрижеными «шестерками». По дороге они вспоминали, как начинали вместе с Адиком в какой-то «бригаде». И уже на подходе к месту упокоения один из них мудро заключил: «Выше лезешь — круче падать».
У свежей могилы процессия заколыхалась, рассасываясь по кругу. Впереди испуганно вскрикнула женщина. Стриженые насторожились. Оказалось, что рядом с могилой Адика могильщики рыли еще одну, и женщина чуть в нее не свалилась.
Могильщиков шуганули. И началось долгое прощание. Сначала красиво говорили какие-то бледные очкастые советники, вроде меня. Потом и их шуганули. Прощаться стали друзья. Чтобы понять, хоть напоследок, кто же такой был Адик, я протиснулся ближе и совершенно неожиданно оказался впритык со своей бывшей женой.
От неожиданности я ей сказал:
— Извините…
Она тут же меня поправила громким шепотом:
— Ты хотел сказать здравствуйте?
— Видишь, как ты все хорошо поняла, — ответил я.
Она послушала немного очередного друга и спросила:
— А ты что не выступаешь? (Так и спросила: «не выступаешь», как у артиста.)
Я только плечами пожал.
Она еще послушала и задела меня локтем.
— Идем покурим. Это надолго.
Мы пробрались сквозь толпу к какому-то мраморному обелиску. Она достала из сумочки «Мальборо» и протянула мне почти полную пачку.
— Я не курю, — напомнил я ей.
— Так и не начал? — удивилась она. — Счастливый. А я вот теперь курю.
Я понял, что виноватым в том, что она закурила, как всегда, оказался я. Она курила с отвращением, словно какую-то медицинскую процедуру проделывала.
— Где ты теперь работать будешь?
— Не знаю.
— Хочешь, я с Пашей поговорю?
— С каким Пашей?
Она посмотрела на меня как на идиота.
— С мужем.
— Лучше не надо, — попросил я ее ласково.
Она затянулась напоследок, фыркнула брезгливо и отбросила на дорожку хабарик.
— Не женился?
— Нет.
— Блядуешь, — поняла она.
Такого я от нее раньше не слышал. Она улыбнулась мне покровительственно.
— Меня вспоминаешь?
— Я все забыл, — сказал я ей свой новый пароль.
Она обиделась.
— Ведь у нас было что-то хорошее.
— Что?
Она смотрела на меня, прищурясь.
— Неужели забыл, как мы ездили в За… (и она назвала то место, где меня никто никогда не найдет). Неужели забыл?
— Вот это помню, — признался я откровенно.
Она погладила меня по щеке.
— Соседи не мешают?
— А что? — насторожился я.
Она улыбнулась кокетливо.
— Я там дверцу в твой чулан сделала.
— Зачем? — чуть не вскрикнул я.
Она укоризненно покачала головой.
