— У меня есть коллега в Британской библиотеке, — серьезно заговорил Николас, — он эксперт по средневековым рукописям. Я могу связаться с ним, если ты не возражаешь.
— Да, конечно. Я бы хотела, чтобы сначала дневник увидел ты — сестры Бродер просили меня быть очень осторожной.
Он кивнул.
— Похоже, дождь кончился.
Больше Николас не произнес ни слова.
Они вернулись к нефу и в последний раз осмотрели церковь. Взгляд Мадлен остановился на табличке возле алтаря, на которой были написаны имена священников Йартона. Повинуясь импульсу, она подошла к табличке.
Несколько колонок фамилий и дат, надписи с трудом читались на потемневшей бронзе. Посреди второй колонки Мадлен нашла то, что искала. Она повернулась к Николасу и сказала:
— Иоганнес Корбет — тысяча пятьсот сороковой год.
Он задумчиво улыбнулся и покачал головой.
— Прямо под носом.
На церковном дворе Мадлен заметила четвертое тисовое дерево и замерла на месте.
Она подняла с земли палку и протянула Николасу.
— В чем дело?
По его тону стало ясно, что он подумал, будто Мадлен столь же безумна, как и ее кузины.
— Нарисуй рунический символ для «Y», — задыхаясь, проговорила Мадлен, показывая на влажную землю. — Это ведь ветка тисового дерева?
Николас кивнул, но в его взгляде все еще читались сомнения в ее здравом уме. Он изобразил на влажной земле знак молнии.
— Во дворе четыре тисовых дерева, — продолжала Мадлен.
Николасу потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, в чем дело. Его лицо вновь просветлело.
— И эта руна появляется четыре раза на странице, написанной Иоганнесом Корбетом! — Он посмотрел на высокие вечнозеленые деревья, стоявшие на страже вокруг маленькой церкви. — Остальные три тиса значительно моложе. Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что их посадили одновременно с постройкой внутренней стены башни. Деревья выполняют роль стражей — возможно, Иоганнес хотел обеспечить ковчегу дополнительную защиту.
На обратном пути Николас включил радио в машине и погрузился в размышления. Мадлен и сама глубоко задумалась, ее взгляд рассеянно скользил по окружающему пейзажу, испускающему легкое сияние после дождя. Она явно совершила ошибку, приняв его сочувствие и дружбу за нечто большее, и теперь чувствовала себя глупо.
Когда они въехали в Кентербери, Николас выключил радио, и они принялись болтать о пустяках. Он держался вежливо, но отстраненно.
Пальцы Мадлен дрожали, когда она открывала дверь коттеджа. Она чувствовала себя усталой и разочарованной, несмотря на удачно проведенное расследование.
Когда они вошли, Николас молча наблюдал, как Мадлен возится с замком буфета и вынимает шкатулку. Ему очень хотелось, чтобы она не воспринимала его близость так остро. Она отнесла шкатулку на стол, и он молча последовал за ней.
Когда Мадлен откинула гладкую крышку шкатулки, он негромко присвистнул, но так и не прикоснулся к дневнику. Николас подождал, пока Мадлен наденет тонкие перчатки и вытащит дневник.
Когда она его открыла, Николас наклонился поближе к пергаментной странице и быстро оглядел ее опытным взглядом. Затем тряхнул головой и выпрямился.
— Ты знаешь, я видел множество пергаментов, которым было немало столетий, но мне не доводилось сталкиваться с вещами такого качества, написанными женщинами. Наверное, ты испытываешь гордость после кропотливого перевода столь удивительного текста. Нет сомнений, что это ключевой документ с точки зрения истории.
Мадлен не испытывала особой гордости, она ощущала себя ужасно одинокой. Однако то, что Николас признал ее работу важной, доставило ей удовольствие. Ей хотелось, чтобы он хотя бы уважал ее интеллект, если уж ему не захотелось ее поцеловать. Лучше так, чем совсем никак.
— В ближайшее время я поговорю с сестрами Бродер. И обязательно сообщу тебе об их решении.
Николас надел пальто, слегка коснулся ее щеки и перед уходом улыбнулся возмутительно доброй улыбкой.
Мадлен рухнула в кресло, вытащила из сумочки сигареты и посмотрела на стену, которая ничем не могла ее утешить. Ее тело, остававшееся напряженным весь день в присутствии Николаса, вдруг стало вялым.
Через некоторое время Мадлен встала и спустилась к воде, чтобы посидеть на скамейке возле канала. В Кентербери также прошел дождь, но было достаточно светло, чтобы видеть воду и пару ласточек, порхавших над ней.
Мадлен решила, что все к лучшему — она избавилась от ложных иллюзий. Все очень просто, как наверняка сказала бы Ева.
Она слушала, как журчит вода в канале, и размышляла о том положении, в которое ее поставил дневник. В первый раз она испытала сочувствие к Одерикусу, а не только к Леофгит и Эдите. Он старался оставаться верным своим принципам, но потом все пошло прахом.
ГЛАВА 16
За день до того, как позвонить сестрам Бродер, Мадлен скопировала в блокнот последнюю страницу дневника. Она никак не могла заставить себя взяться за перевод. Мадлен тщательно переписывала латинские слова, не пытаясь вникнуть в смысл. Она займется последней страницей, но не сейчас. Ей показалось, что почерк немного изменился. Возможно, все дело в том, что между записями прошло много времени и Леофгит постарела?
Она набрала номер кузин и приготовилась к трудному разговору. Трубку, как всегда, взяла Мэри.
— О, Мадлен. Мы уже начали беспокоиться, ты так давно не появлялась. Надгробие готово.
— Надгробие?
— Для могилы Лидии, дорогая. Надо составить надпись. Когда ты приедешь? Думаю, завтра будет удобно. Приходи к нам на чай. В три часа.
Мэри повесила трубку.
Весь разговор прошел практически без участия Мадлен.
Мадлен повесила трубку и состроила гримасу, решив, что ей ничего не остается, как подчиниться и нанести визит старухам кузинам.
На следующее утро по дороге в Семптинг она повторяла свою стратегию — надо поговорить о том, что дневник следует показать историкам. Она решила, что не признается в том, что тайна уже раскрыта, если только ее не вынудят к этому. Конечно, Мэри Бродер выжила из ума, но в проницательности ей не откажешь. Мадлен не хотелось вступать в споры по поводу дневника, но ей требовалось убедить сестер в его важности для исторической науки.
Ворота были закрыты, и прошла целая вечность, прежде чем появился Луи, чтобы открыть их. Мадлен кивнула ему и въехала внутрь. Она запретила себе смущаться из-за его нахальства.
Поставив машину возле покосившегося крыльца, Мадлен посмотрела на часы. Было начало четвертого, но она решила, что ничего страшного не произошло.
Но Мэри Бродер так не считала.
— Ты опоздала на двенадцать минут, — заявила она, увидев Мадлен.
— Да. Ваши ворота пора смазать.
Мэри приподняла брови, а Маргарет захихикала.
Мадлен последовала за ними в гостиную, держа в руках завернутую в шаль шкатулку с дневником. Она облегченно вздохнула, не увидев кошку Агату. Это животное заставляло ее нервничать.
Чай принесли на серебряном подносе. К чаю подали печеньица, жесткие даже на вид.
Мадлен положила сверток на маленький столик, и несколько мгновений все смотрели на него.
Маргарет глубоко вздохнула и заговорила первой.
— Приятно, что он вернулся. Нам его не хватало, правда, Мэри?
Мэри не обратила на слова сестры никакого внимания, продолжая смотреть на Мадлен.
— Значит, ты закончила, — сухо сказала Мэри.
Мадлен нахмурилась.
— Полагаю, вы хотите узнать, что написано в дневн… в книге.
— Это интересно или нет? — резко спросила Мэри, жестом предлагая Маргарет разливать чай.
— Ну, да, интересно. С исторической точки зрения.
Но Мэри ее не слушала, поскольку в гостиную вошла Агата, стуча когтями по старому паркету и требуя к себе внимания.
— Привет, дорогая, — сказала Мэри сладким голосом, повернувшись к Мадлен спиной и поглаживая Агату по черной спине.
— У меня есть предложение. Относительно книги.
Мэри ничего не ответила, продолжая гладить кошку.
Маргарет рассеянно улыбнулась и сказала:
— О чем ты, дорогая?
— Я считаю, что будет… правильно… показать книгу кое-кому в Лондоне.
Ответом ей было долгое молчание.
Мэри оторвалась от Агаты, которая бросила свирепый взгляд на Мадлен, лишившую ее внимания хозяйки.
— Человеку, которого ты знаешь? — спросила она. Ее взгляд снова стал проницательным.
— Не совсем так. Манускрипт очень старый и ценный. Мне представляется, что не слишком разумно оставлять его без должной заботы… ему требуется специальное хранение.
Мадлен сразу поняла, какую реакцию встретит ее предложение.
Мэри фыркнула.
— Книгу и без того хранили со всей тщательностью, юная леди.
Мадлен старалась вести себя дипломатично.
