не захочешь. – Горик достал из-за пояса охотничий тесак в кожаных ножнах. – Будешь рыгать тут – отвернись, не попади на меня.
Ловко напластав мясо, Горик подцепил кусок кончиком ножа и принюхался. Пахла козлятина отвратно, и пустой желудок Рунд сжался в страхе. Вместо того чтобы взять мясо, Рунд прижала к себе ноющую руку и нахмурилась.
– Я никого не предаю. Я говорю, чтобы ты никому не верила – это другое. Твой ошейник, – Горик потер свою шею, – я видел такие. У старика Ога была внучка – мне рассказали, что боги пытались говорить через нее в ту же ночь, когда отыскали тебя. Девчушка умерла, в припадке размозжив голову. – Рунд дернула плечом – она видела и худшие кончины. – Вороньи князья всегда держали оракулов при себе – и век их был короткий. Боги иссушают людей, потому как говорят через кровь. Ты теперь – цепная собака на службе у Якоба. Большая удача сама пришла к нему в руки. И тебя не отпустят, пока не сдохнешь. Так понятно?
Рунд не отводила взгляда от козлятины. Вороны ели человечину – не часто, а лишь в особые дни. Вдруг от нее тоже отрежут кусок и раздадут, как лакомое угощение? Рассказ Горика вовсе не ошеломил – век таких, как она, яркий, но короткий. Удивило другое – то, что горец вообще решил рассказать эту трогательную историю.
– Какое тебе-то дело до моих страданий? Сам же меня сюда и привел. Если участь оракулов так страшна, почему ты меня не отпустил?
– Ты бы все равно сдохла. – Горик пожал широкими плечами. В его глазах плясали огни, и мужчина походил на темного духа, присланного за Рунд с того света. – Свалилась в припадке в кусты или овраг. Или истекла кровью. Просто знай, что у твоей жизни нет цены. Ты сосуд – добротный, но временный. Кто бы что тебе ни обещал. На, – Горик снял с ножа мясо и сунул ей под нос, – жуй.
– Почему ты говоришь мне это? – Рунд нехотя взяла кусок, но кусать не торопилась. – Зачем?
– Все дело в сердце, – в подтверждение своих слов Горик приложил ладонь к груди. – А оно у тебя доброе.
Тут Рунд не удержалась и захохотала – так громко, как только могли позволить ее ноющие ребра. Смех растревожил Бёва, и он застонал, пытаясь оборвать ее припадочное веселье.
«Я утопила младенца, сожгла двух воронов – отца и дочь. Я убила девчонку, встала на колени под дождем, чтобы лакать из лужи ее кровь, как собака. Доброе сердце!»
– Дурак ты, Горик. Наивный, как девка на сеновале. Меня воспитали в пустоши, я поклялась служить вечно голодному богу. Я бы показала тебе его метку, но Костолом выжег ее вместе с кожей. Придется поверить моим словам.
Горик спорить не стал, только ударил по руке и показал на рот.
– Ешь, времени мало. Скоро придет Нандо, и уж она не станет уговаривать. Ты добрая, дочь Помойного лорда, пусть и не понимаешь этого. Ты бросилась в бой с этой старой сукой Мадрих, которая ошалела от голода за семнадцать лет.
– Я защищала себя.
Неожиданно Горик улыбнулся – криво и быстро, словно боялся, что улыбка, единожды появившись, навсегда застынет на его лице.
– Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова. Думаю, слишком поздно, когда твое доброе сердце тебя погубит.
От козлятины Рунд тошнило еще долго после ухода Горика.
✦✦✦✦
Холодная вода стекала на грудь и живот, и Рунд дрожала. Нандо, не обращая на это внимания, продолжала обтирать ее тело травяным отваром и что-то вполголоса напевала. Очередной завет? Молитву? Простые стишки без особого смысла? Зубы стучали, грозясь лишить языка, и Рунд отгоняла от себя ненужные вопросы. Ошейник Нандо не сняла – аккуратно омыла шею, а после наложила густую пахучую мазь на раны и пальцы, лишившиеся ногтей. Деловито осмотрела каждый и, прикрыв янтарные глаза, завела песню, которую пела для Рунд в их первую встречу. Боль, поборовшись, нехотя отступила.
Впервые за несколько дней Рунд облегченно выдохнула. Как, оказывается, мало человеку надо для счастья – всего-то не ощущать, что твою руку словно разрывают на части бешеные собаки.
Когда омовение закончилось, Нандо протянула ей серую рубаху – точно в такой же приходил Горик. В такой стояла и сама ведьма. Ворот и широкие рукава украшала рунная вязь – оберег или призыв, псы его знают. Рунд не понимала языка воронов, да и знать его не хотела.
– Меня принесут в жертву, как свинью?
Нандо улыбнулась. Грустно, как показалось Рунд, и на дряблой коже шеи вспыхнули рубины. С собой черога притащила с десяток свечей и расставила их по всей пещере. Девушки-горянки принесли ушат с водой, в которой плавали алые лепестки и хвоя, покосились на Рунд – и тут же ушли, не сказав ни слова. Оракул или нет, Рунд оставалась для многих врагом. Императорской подстилкой. В глазах идунов читался вопрос: почему именно она, а не мы?
– Ты оракул. Единственная за последние семнадцать лет. Думаешь, что Якоб захочет расстаться с тобой так просто? Нет, девочка. Пока боги не выпьют твою кровь, тебе не обрести свободу.
«Только через смерть».
– Я скоро умру. – Рунд не спрашивала – утверждала, и Нандо, помедлив, кивнула.
– Да. Жизнь оракулов коротка. Я помню, – ведьма отложила тряпку и опустилась на грязный пол, – что вороньи князья всегда держали их при себе. Быть оракулом считалось великой честью. Боги всегда выбирали одного проводника – старика или ребенка, мужчину или женщину. Но только того, кто родился на древней земле – и никогда чужеземца. В тебе течет кровь Шегеша, кровь прежних людей. Мальчишка, назвавший себя Пророком, не имеет власти над старыми богами, – кривым желтым ногтем Нандо коснулась щеки Рунд, – император глуп. Однажды это станет его погибелью.
Слова Нандо напомнили Рунд то, о чем говорил Горик. «Доброе сердце».
– Не нужна мне такая честь. Пусть боги выберут себе другой рот. – Рунд постаралась вложить в эти слова всю накопившуюся злость. Но черога усмехнулась, как будто нашла в услышанном что-то забавное. Глаза под нависшими веками сверкали, ясные, прозрачные – и могли принадлежать девушке, не старухе. «Сколько же тебе на самом деле лет?»
– Мы не указываем богам. Иногда спрашиваем, но не получаем ответа. Например, ты, девочка. Ты же спрашиваешь у темноты, как так получилось, что последний из Наитов выжил, но никто не может тебе рассказать.
Рунд растерялась. Она не делилась своими мыслями ни с кем, не произносила вслух даже шепотом. Заметив ее замешательство, Нандо засмеялась – как будто зазвенели
