— Ну это я и сама знаю:) Там интересно?
— Много храмов, чисто, полянки, парки… Но мне там не понравилось, — слишком похоже на музей. Храмы Варанаси наполнены особой силой, ты сразу это почувствуешь, а там все какое-то игрушечное.
— Силой говоришь?:)
— Да, силой. Варанаси, местные храмы, Ганга — это места силы.
— Ты читал Кастанеду?
— Кое-что, но дело не в этом. Я действительно чувствую эту силу.
— И как ты ее чувствуешь?
— Как? Как… Я никогда не пробовал это описывать. Я думаю, что в этом нет смысла, это надо переживать:)
— Одно другому не мешает. Знаешь, многие люди говорят, что у них есть какой-то особенный опыт, но описать ничего толком не могут.
— Может быть, ты просто не понимаешь их? …Ой, прости, я не хотел тебя обидеть, но ведь такое может быть. Намкай Норбу Ринпоче говорил, что пока у тебя нет опыта просветленных состояний, ты будешь задавать вопросы, будешь все подвергать сомнению, пытаясь понять что-то рассудком, но то, о чем он говорит, рассудком понять невозможно. В этом случае он советует не разочаровываться в учении буддизма, а попытаться-таки измениться так, чтобы его слова доходили не до ума, а до сердца.
— Чувствую себя прямо как на лекции:) А почему ты на кого-то ссылаешься? У тебя самого есть понимание этого вопроса?
— Есть, конечно, оно совпадает с мнением Намкая Норбу Ринпоче.
— То есть ты сформировал свое мнение самостоятельно, до того как услышал то, что говорил Ринпоче?
— …Нет, не до того, — поежился от неловкости, — но когда я услышал это, я сразу понял, что это именно то, что я так долго не мог сформулировать. Я сразу принял эту точку зрения… И даже не то чтобы принял, а… Ну в общем это мне кажется очень понятным.
Знакомые мотивы… но из чего выбирать? Гулять среди оборванцев, которые таращатся во все глаза, не хочу, плавать на лодке устала… мальчик… симпатичный, да… может, просто поменьше говорить? Откидываюсь на стуле, внюхиваюсь в свои желания. Ладно, посмотрим, что из этого выйдет.
— Значит, тебе это кажется понятным. Ну допустим. Ты пойми, я сейчас не пытаюсь опровергнуть твой опыт, я пока что прошу просто описать его. Это не значит, что я пойму тебя, если у меня такого опыта нет, это мне ясно, но возможно в самом описании я почувствую твою искренность, живость, а возможно наоборот. Ты видишь разницу между тем, о чем говоришь ты, и тем, о чем тебя прошу я?
— Честно говоря, не очень… Я думаю, что мистический опыт невозможно описать.
— Ну, например, Кастанеда его как-то описывал. Рамакришна описывал. Кришнамурти описывал, да ведь и Намкай Норбу Ринпоче тоже описывал! И у меня, кстати, не возникает подозрений в том, что это вымысел. Раньше я думала, что это гениальная выдумка, но сейчас — нет.
— Расскажешь, почему так произошло?
— Может быть… в другой раз.
В последние минуты стало возникать отравление от разговора, и чем дальше, чем сложнее было преодолевать какую-то странную тяжесть, переходящую всплесками в раздражение. Странно… Мне всегда нравились такие разговоры, да еще с симпатичными мальчиками. Я могла часами разговаривать о магах, йогах, новых открытиях психологов, но сейчас этот фонтан удивительным образом иссяк. Мне определенно больше не хотелось болтать, сейчас это воспринимается именно как «переливание из пустого в порожнее».
— ОК, Рой, я хочу прямо сейчас пойти прогуляться к храмам. Судя по карте, это не очень далеко. Пойдешь со мной?
— Да, да, мы ведь договорились.
Никогда бы не подумала, что у мальчиков с такой внешностью могут быть такие проблемы, как неловкость, скованность, смущение, озабоченность твоим мнением. Или они становятся героями только рядом с неуверенными в себе девочками?
Такое впечатление, что между мальчиками и девочками вообще не бывает нежных и доверительных отношений. Борьба между ничтожностью и самодовольством. Ну разве только в первые дни, или даже часы, весы балансируют, а потом начинаются взаимные страдания. Один страдает от того, что его «не любят», другой — от того, что «его любят». Что это за любовь такая? …Точно, это же именно страдание! И вот именно его и называют любовью! Много раз я наблюдала в себе такой механизм — вроде бы мальчик уже надоел, и я даже начинаю думать, как бы с ним расстаться, но вдруг он начинает вести себя со мной холодно, и я уже не хочу с ним расставаться, начинаю добиваться его внимания, ждать звонков, ревновать… Ревность — вот ведь тоже почти что синоним любви. «Ревнует, значит любит» — какая чудовищная глупость! Когда я ревную, я превращаюсь в хладнокровного мстительного монстра, готового уничтожить все, что вызывает у меня ревность. Как же можно не видеть этого? Как можно ЭТО назвать любовью? Как ревность может быть совместима с нежностью, с восторгом, симпатией, устремленностью? Это так очевидно для меня сейчас… не понимаю, как я жила без этой ясности все эти годы…
Эталоном отношений между «полами» является такое поведение, когда все ограждают друг друга от ревности, от беспокойств. И неважно, что взамен этого получаешь тотальную рутину и серость, — это тоже у семейных пар называется «настоящей любовью». Часто слышу фразы типа «он никогда не изменял ей», и это автоматически должно свидетельствовать о том, что он ее любит. Никого не интересует, что этот архетипический «он» при этом испытывал, и не был ли он попросту импотентом… А вот еще: «они прожили счастливо 50 лет»… могила… образ «счастливых» трупов: она — творческая натура, заготавливает варенье и выпиливает лобзиком из персиковых косточек. Он тоже интересный человек…
Прямо над моим ухом раздался такой оглушительный звериный крик, что я даже подпрыгнула на месте и отскочила в сторону. Обернувшись, вижу существо, возраст которого невозможно определить даже приблизительно. Кажется, оно мужского пола, судя по отсутствию груди и чему-то висящему между ног, обмотанному маленьким клочком материи наподобие того, как это делают мужчины в африканских племенах. …Длинный, толстый и пугающий хвост; звериные, сверлящие насквозь, глаза; спутанные, торчащие в разные стороны короткие волосы; высокий посох в руках, на котором болтаются красно-золотые ленты… Что это такое??? Это определенно человек, точнее — это определенно когда-то было человеком, но сейчас… Всматриваюсь и понимаю, что хвост, конечно же, ненастоящий, но выглядит очень даже натуральным. Сумасшедший нищий? Как загипнотизированная смотрю на него, пытаясь как-то определить его в своей картине мира.
— Хел-л-ло! — опять провизжало существо, не переставая нагло пялиться на меня. — Бакшиш? Деньги? Всего лишь пару рупий…
А, поняла, кто это! Не помню, как называются эти люди, но суть их практики заключается в том, что они пытаются полностью мимикрировать под божество, которому поклоняются. Я читала о том, что Рамакришна так поклонялся Хануману, индуистскому божеству—обезьяне. Вот и этот значит… Неплохо получается:) Ну держи 10 рупий! Довольно взвизгнув пару раз, просветленный адепт древних культов вприпрыжку поскакал в сторону кормежки, — маленькой тележки, торгующей бананами, сухофруктами и неизменным бетелем.
Его мохнатые сородичи бесятся на разросшихся толстых деревьях и плоских крышах большого храма. Некоторые то и дело норовят напасть на вкусную тележку, и торговец вынужден все время держать наготове толстую дубинку и устрашающее лицо, чтобы в случае нападения дать рыжим обезьянам достойный отпор.
— Тебе здесь нравится? — спрашиваю у Роя.
— Да, очень. Это старинный храм, разве ты не чувствуешь, что здесь все пропитано Шакти?
— Нет, не чувствую. Чуть-чуть любопытства у меня есть, но ничего больше. Здесь можно фотографировать?
— Снаружи — можно, но вон с того места уже нельзя, — явно немного расстроился от того, что я не выражаю никакого восхищения.
Пощелкала местных девочек, красотой которых я не перестаю восхищаться, и подала знак Рою, что можно идти дальше, в следующую святыню.
На улицах, относительно свободных от транспорта, проезжая часть незаметно переходит в грязные «полянки», на которых живут люди. Их «дома», слепленные из картона, грязи и полиэтилена, похожи на норы животных, в которые они заползают всей своей многочисленной семьей на ночевку. Сколько же здесь детей всех возрастов! Все чумазые, пыльные, босые, зачастую абсолютно голые, ползают, носятся, кувыркаются в такой грязи, что у любой европейской матери тотчас разорвалось бы сердце. Но нищим индианкам нет до этого никакого дела. Некоторые из них заняты «хозяйством», — прямо здесь же в железной бочке горит костер, и на нем в кривом котелке кипятится вода, которую только что принесли старшие дети, а некоторые спят на кишащих клопами матрасах, облепленные детьми, как самки животных. Мужчин не видно. Наверное, они приходят только вечером… язык не поворачивается сказать «с работы»… Какая тут может быть работа? Посреди всей этой суматохи на земле сидит беременная (в который раз?) молодая, очень красивая женщина в лохмотьях. Она выглядит абсолютно счастливой, улыбается, подставив лицо жаркому солнцу и прикрывает глаза, как будто уплывая в мечты. А может, она и вправду счастлива?
