В этот захватывающий момент дверь отворилась, и на пороге вырос Толя — явно настороженный рвущимся наружу гвалтом. Удивленно поднял бровь, увидя во главе шумного застолья Валентина.
— Проходи, садись! — радушно вскричал Вовчик. — Гостем будешь!
— Спасибо, но не могу, — вежливо отказался Толя и кивнул Валентину — Можно тебя?
Валентин встал, вслед за ним и Роман угловато полез из-за стола. Медленней обычного и шершавым каким-то языком он проговорил:
— Погоди, Валя… Я с тобой… Н-надо подышать…
Вышли, сопровождаемые невнятной и, кажется, обиженной разноголосицей.
К удивлению Валентина, неосознанно полагавшего, что на улице стоят ненастные сумерки, в погоде произошли разительные перемены. Если закинуть голову, было видно, как там, в темнеющей выси, сплошь единая до этого серая масса туч разваливается на клубящиеся графитово-черные гроздья облаков. На западе они уже отслоились от зубчатого края земли, и в протянувшуюся над горами рваную щель лился мрачный и сильный малиновый свет. Роман хмуровато оглядел эту раскаленную полосу, покосился на грузно нависшие чрева облаков, тронутые по краям пурпуром и багрянцем, и проворчал:
— Идешь ты пляшешь, не закат, а воспалительный процесс! — После чего перевел взгляд на Валентина, на Толю и хмыкнул — А физиономии у вас, парни, точняк, как у индейцев. Один к одному.
Закатный свет, будто сфокусированный узкой прорезью над горизонтом, был настолько интенсивен, что казалось, стоит в воздухе, как пыль. И на всем, куда ни глянешь, даже на темной хвое лиственниц, лежал отчетливый красный отсвет. Роман, лицо которого тоже выглядело надраенным резким январским хиусом, продолжая озираться, задумчиво проговорил:
— В Средней Азии, бывает, как задует афганец, так весь мир видишь в желтом аск… аспекте. Исключительно… Афганец — это ветер такой, — пояснил он. — В жутких количествах поднимает лессовую пыль. Нет, это надо видеть самому. Лично!..
По внешнему его виду нельзя было сказать, что он выпил довольно прилично, но все же сказанное им давеча насчет Толи — мол, тот пребывает «в критическом режиме», теперь было больше приложимо к нему самому, тогда как Толя, напротив, выглядел сейчас очень спокойным, почти умиротворенным.
Минуты три, в течение которых они не спеша, прогулочным шагом удалялись от разведочного поселка, прошли в молчании. Потом Роман, которого, по всему, так и подзуживал какой-то настырный бес, раздраженно и почти торжественно объявил:
— Итак, выведена и проходит успешные испытания жизнью новая порода людей, именуемая хамо-сапиенс!
Ответом на это было вполне понятное изумленное, если не сказать потрясенное, молчание, и лишь чуть спустя Валентин рискнул уточнить:
— Это ты о… Вовчике?
Видимо, Роман воспринял его вопрос как чисто риторический, ибо отвечать не стал — дескать, без того понятно — и в том же раздраженном тоне продолжил тему:
— Удивительно много развелось бугаев с уменьшительными именами!.. У меня один знакомый есть. Можно сказать, приятель. Вадик зовут. Заметьте, не Вадим, не Вадька, а именно Вадик. Организм еще тот — покрупней этого Вовчика… Черт знает сколько не виделись, и тут вдруг встреча. Ну, узнали друг друга, обрадовались — все-таки в одном дворе выросли! Конечно, встречу тут же отметили, не без этого, и как-то так получилось, что зашли в биллиардную. И там мой Вадик, в туалете, на моих глазах за две-три минуты проиграл в чмэн какому-то хмырю триста рублей. Я обалдел…
— Проиграл во что? — Толя даже приостановился.
— В чмэн! — почти огрызнулся Роман. — Угадывают номера на купюрах или что-то в этом роде. Раз-раз, и из рук в руки переходят бумажки — сотенные, полусотенные, и так далее, до рубля включительно. Невероятно умственное занятие — по интеллектуальности на втором месте после перетягивания каната… Я, конечно, с ужасом ему: ты что, вольтанулся? А он свысока так хлопает меня по плечу: не менжуйся, детка, у меня этих рублей, как у дурака махорки. Откуда? Смеется: хочешь жить — умей вертеться!.. Выясняется, что друг детства сейчас передовой мясник в крупном гастрономе. Ударник. Со страшной силой борется за культуру обслуживания. И что интересно: чтобы приобщиться к этому клану, он выложил три тысячи рублей. Вступительный взнос. Кому? Военная тайна… инкогнито… волосатая рука, большие возможности… Зато, говорит, я каждый день имею на своей колоде сотню колов…
— На колоде? На какой колоде? — уже с некоторым сомнением спросил Толя.
— На которой мясо рубят, — буркнул Роман. — Что, не веришь? Я тоже не верил, но… Как-то зашел к нему в магазин. Вижу, стоит за прилавком — ну, до того торговый, до того… В общем, рожа — а-ля вторая амнистия. А покупатель перед ним весь на цырлах. Тогда я поверил. Поверил, что наглость — второе счастье…
Роман умолк, и так, в молчании, они дошли до берега Гулакочи. Река, типично горная по своей стремительности, по обилию загромождающих русло валунов различного размера, выглядела свинцовой, как это бывает после дождя. Ее беспокойную серую поверхность оживляли мелькающие в волнах малиновые просверки — закат все еще кроваво пылал, но уже холодней и глуше, чем давеча.
У кромки воды Роман, нагнувшись, ополоснул лицо, пригладил мокрыми ладонями волосы. Недовольно помаргивая, оглядел речку. В покрасневших его глазах появилось нечто поросячье.
— Старики! — оживился он вдруг от некой внезапно пришедшей в голову мысли. — А где тут купаются?
— Вон там, — начал показывать Толя, — чуть повыше, там улово…
— Улово — это что, яма какая-то, глубокое место? — Роман решительно скинул куртку.
— Эй, друг, ты не искупаться ли надумал? — насторожился Толя. — Ты кончай это дело — простынешь запросто.
— Да будет вам известно, товарищи таежники, я купался на Кольском полуострове, за Полярным кругом! — с не совсем трезвым вызовом отвечал Роман, снимая рубашку. — Я купался в памирских речках, а они текут непосредственно из-под ледников, о! И ничего, сами видите, жив-здоров!..
— А, пусть, — махнул рукой Валентин. — В тайге простуды не бывает, по себе знаю. Вода после дождя теплее.
— Дождь не дождь — это не имеет значения, — Роман присел на береговую бровку и начал разуваться.
Валентин и Анатолий молча смотрели на него с видом людей, обязанных терпеливо сносить чудачества столичных гостей.
Стащив один сапог, Роман вдруг вскинул голову, точно что-то вспомнил.
— Нет, но Вовчик-то, Вовчик! — проговорил он и расхохотался. — Вот выдал: жрабельная вещь, а?
Валентин поморщился:
— Охота ж тебе было слушать его треп.
— Э, не скажи, не скажи! — Роман прищурился, помахал пальцем. — Вовчики, вадики — это, старик, общественное явление, а не хухры-мухры, о!.. Вот увидишь, во что они отожрутся лет ну… через десять — пятнадцать… если, конечно, не изменится среда обитания. Таких лопухов, как мы с тобой, они будут… иметь в виду!.. Р-рептилии р-рода человеческого… Но я надеюсь на ветер, злой и освежающий. Именно так: злой и освежающий! Я на этом настаиваю, граждане!.. Ладно, Вовчик — это еще примитив, одноклеточный организм: жрабельность! — все остальное ему до поясницы… Но есть масса других — помнишь из палеонтологии, какое было жуткое разнообразие этих рептилий? От таких вот, как мышь, и до громил в полста тонн весом… Ползающие, бегающие, плавающие… даже летающие, бож-же ты мой!.. Нет, вы конечно, извините, я немного поддал… ладно, не в этом дело!..
Валентин начал терять терпение.
— Если ты раздумал купаться — оделся бы, что ли. Сидишь голышом — глядеть на тебя холодно!
— Извиняюсь, айн момент!.. Помню, опять же в Средней Азии… В Самарканде, точнее… Осматриваю Регистан. Ну, что говорить, сказочный Восток в полный рост! Минареты, мечети, купола… И кругом это… изразцовая мозаика, майолика — лазурит, малахит, бирюза… Каменные ковры! — так я доложу. Секреты старых мастеров!.. И надписи арабской вязью, ювелирным шрифтом «цветущий куфи»: «Мудрый откажется от этого мира прежде, чем мир откажется от него»… «Земля — бремя людей, люди — бремя земли»… Изречения! Мудрость веков!.. И тут около меня возникает какой-то э-э… одноклеточый турист и вякает: «Гляди, во жили кучеряво — все стены в цветном кафеле!» Ид-дешь ты пляшешь! — Роман расхохотался.
Валентин со страдальческим видом обернулся к Толе.
— Я не могу! Давай оденем этого многоклеточного — неужели вдвоем не справимся?
— Все, шеф, молчу! — Роман живо скинул брюки и, оставшись в одних трусах, рысцой припустил по берегу к указанному месту.
— Вот возьмет и утонет по пьяной лавочке, — пошутил Толя и, становясь серьезным, продолжил — А знаешь, зря ты его привез.
— Кого — Романа? — опешил Валентин. — Как это зря? Почему?
— У нас уже было известно, что ты летал в город и вернулся с учеником Стрелецкого. Сам знаешь, в экспедиции новости расходятся мигом, а уж тем более такая… И вдруг — привет! — оба заявляетесь сюда…
