Томмот обернулся назад.
— Не крутись. Погоняй лошадь! — Мальцев ткнул его в спину дулом пистолета.
Вот… С него не спускают глаз… Он мог бы незаметно вынуть пистолет, застрелить обоих, а затем и других, ехавших сзади. Конечно, сомнительно, что такой дерзкий план удался бы полностью, но это было бы лучше, чем покорно ждать своей участи, которая решится часа через два-три. Теперь же и вовсе приходится отказаться от этого плана: за ним следят. Не значит ли это, что он уже арестован? Если они полностью доверяют той поповне, определённо и его заподозрят: как это он не узнал своего же, чекиста?
— Долго ещё до слободы? — спросил подполковник.
— Часа два с лишним…
— У-у! Лют мороз! Ничего не осталось в бутылке? Бр-р-р!.. Что за адская страна!
— Ни капельки не осталось…
— Есть где-нибудь в пути жильё? Слышь, что ли? Тебя спрашивают!
— Поблизости живут родные Валерия Аргылова, — с готовностью подсказал Томмот. — Совсем близко!
— Да-а? Хорошо, поехали туда, — оживился Топорков. — В Амгу отправимся завтра с утра. И давай быстрей! Хлестни! Закоченеешь тут.
«Везу их в семью Кычи… Не ошибусь ли? — подумал Томмот, направляя коня на боковую дорогу. — Будь что будет. Как говорят, пока падает топор, бревну — передышка. Может, и подвернётся случай. Лишь бы не появился Валерий!»
Глава двадцать девятая
Из-за своей перегородки Кыча увидела, как вошли, толкаясь, двое офицеров в серых папахах, а за ними мелькнуло лицо Томмота. Подумалось, что офицеров привёл Томмот. Арестовать её! «Ну да всё равно…»
Ааныс, стоя у камелька, молча поглядела на ночных гостей. Суонда лежал, отвернувшись к стене, безразличный ко всему.
Офицеры прошли к орону на правой половине. За ними вошли два солдата, подталкивая перед собой прикладами человека со связанными руками.
— Здравствуйте, — робко полушёпотом приветствовала вошедших Ааныс. Затем она узнала Томмота. — А, это ты, парень? Откуда?
— Хотел заехать в Абагу, да вот вернули. Задержали они одного, говорят, что красный. — Выговорить «чекист» он почему-то не смог.
Нежданные гости разделись. Арестованный остался стоять у дверей.
— Что делать с ним? — спросил офицеров пожилой солдат с густыми бакенбардами.
— Развяжите, никуда не денется, — кинул солдатам Топорков, подходя к камельку и разминая озябшие пальцы. — Скоро мы с ним затеем разговор по душам. Пусть раздевается!
— Полковник велит тебе раздеться, — перевёл Томмот.
Развязанный Ойуров снял шапку, скинул ветхую дошку. Томмот поспешно отвёл от него взгляд, но успел заметить, что избили его сильно: лицо в синих кровоподтёках, из рассечённой губы кровь текла и сейчас. Жёсткие длинные волосы Ойурова были неумело искромсаны тупыми ножницами. Отпустил он усы и бороду, внешность его сильно изменилась, особенно не похож он был на себя, когда снимал шапку. Но глаза… Да, глаза свои не изменишь…
— Пусть приготовят поесть, — распорядился полковник.
Томмот перевёл. Ааныс молча поставила на стол тарелку мяса.
— И только? Потребуй ещё чего-нибудь. Пусть не скупится.
Хозяйка принесла лепёшки с маслом, налила чаю.
— Братья, к столу, — пригласил Томмот солдат. — Попейте чаю.
Офицеры молча подвинулись, так же молча и солдаты подсели к столу.
Арестованный, растопырив пальцы, пошёл было к камельку, но его остановил окрик Топоркова:
— Ку-уда?!
— Назад, сволочь! — крикнул и Томмот.
Выглянув из-за перегородки, Кыча увидела: арестованный пошёл назад и уселся на чурбак возле двери. Одет он был легко. А этим жалко и огня. «Сволочь!» Раскричался, вишь, собака. Подпевала!
— Ну-ка, попроси у неё спирту, — приказал Топорков. — И пусть сварит ещё мяса!
Томмот пошёл к Ааныс на левую половину и передал, что велел полковник.
— Где я достану этот спирт?
— Очень прошу: постарайтесь достать. У старика где-нибудь есть запас. Очень спирт нужен…
— Есть бутылка. Начатая…
— Мало этого! Поищите, постарайтесь. Найдёте, на стол несите не сразу…
— Молодец! — рявкнул Мальцев, увидев перед собой бутылку. Глаза у него заблестели.
Выпили, набросились на мясо и лепёшки, налили по второй, и вскоре тарелки очистились.
— Пока поспеет мясо, ещё раз поговорим с этим… — распорядился Топорков. — Подведите ближе!
Хватив изрядно, голодные солдаты быстро захмелели. Молодой ходил как на пружинах и был в отменном настроении, зато пожилой заметно помрачнел. Ойурова подвели к столу.
— Как зовут? — спросил Топорков и кивнул Томмоту: — Ты сразу переводи.
— Уйбан я. Пишусь Ходуловым… Отец мой, как говорили встарь, кормил единственную корову. Охвостками сена после господских коров…
— Короче! Не хоронись за отца! Как, сказала эта шлюха, зовут его?
— Да похоже на это, — Мальцев, припоминая, потёр лоб. — Фамилия не христианская, дикарская… Как он сам сказал? Ходулов? Кажется, именно так, Ходулор…
Топорков вскочил, как подброшенный, схватил Ойурова за грудки:
— Давно ли в Чека?
— Не знаю. Я не Чека. Я охочусь…
Подтянув пленника к себе поближе, Топорков стал молча бить его по лицу, не тратя времени и красноречия на расспросы. Упрев и умаявшись, наконец, он отбросил Ойурова от себя. Тот попятился, потеряв равновесие, чуть не упал, но выпрямился.
— Подполковник, теперь вы…
Мальцев поднялся и поманил Ойурова к себе:
— Поближе! Поближе…
Молодой солдат схватил пленника за воротник и подтолкнул его к Мальцеву. Тот подошёл к Ойурову и, будто обняв его сзади, стал пудовыми кулаками переминать его внутренности.
Тяжко простонав, Ойуров упал на колени. На левой половине раздался вопль Аааныс, а вслед за тем голос Томмота:
— Дайте-ка мне!
Словно желая поскорей дорваться до жертвы, Томмот решительно отстранил и солдата, и подполковника. От порядочной затрещины Ойуров грохнулся на пол. Солдат подскочил к нему и поднял его за шиворот. Лицо Ойурова было в крови.
Ааныс завопила ещё пронзительней.
— Молодец! — Топорков хлопнул Томмота по плечу.
— «Молодец»… — покривился Мальцев и вытер лоб. — Он был уже почти готов! Этот всё испортил…
— Постоянно кто-нибудь да что-либо вам обязательно испортит!
Мальцев в ответ лишь махнул рукой и подошёл к столу.
Кыча, содрогаясь от ужаса, наблюдала в щёлочку. Как человек может так зверски мучить себе подобного! Говорят, будто человек более жесток, чем зверь. Похоже на правду. Этот Чычахов! Остервенел пуще офицеров. Нет, не мучила бы совесть, если б вчера топором… За что истязают бедного старика? Говорит, что охотник. Не похож на промысловика, но ясно, что хороший человек. Как помочь ему?
— Брат полковник, хозяева всё видят, — Томмот подошёл к Топоркову. — Боюсь, про этот допрос завтра будет знать весь улус. Звон может достичь и ушей генерала. Лучше завтра, в Амге… Да вот и еда готова!
Острый запах уварившегося мяса защекотал ноздри, все поспешили к столу.
— Уберите этого… — велел Топорков.
— А куда? — не слишком почтительно спросил пожилой солдат, которому совсем не улыбалось провести ночь на морозе.
— С глаз долой — вот куда!
Томмот пошёл к хозяйке:
— Найдётся место для арестованного?
Сидя у занавески, Ааныс этой же занавеской вытерла мокрое от слёз лицо.
— На дворе есть небольшая юрта, вчера там ночевали солдаты.
— Уберите его туда, — распорядился полковник, когда Томмот доложил ему о юрте. — Ты карауль в юрте, — приказал он пожилому и повернулся: — А ты встань на пост снаружи. Если что, дайте знать. Идите! Хозяйка, покажи юрту!
Солдаты нехотя стали одеваться.
— Требуют показать, — Томмот опять подошёл к Ааныс.
— Мама, я покажу! — живо вскочила Кыча. — Оставь этим мяса…
Кыча набросила на себя шубёнку, низко, до глаз, подвязалась платком и взяла в руки медный подсвечник с жирником. За Кычей вышли солдаты, толкая перед собой арестованного. Томмот проводил их взглядом.
Кыча пошла к юрте, темнеющей в глубине подворья.
— Нас выгнали, а сами… — Чертыхаясь, молодой солдат остался посреди двора, остальные вошли в юрту.
Хоть труба камелька и была закрыта, за день юрту сильно выстудило. Кыча поставила жирник на стол.
— Сейчас затопим печку…
Сухие поленья загорелись быстро, в трубе загудело.
Солдат заглянул в закуток, огороженный молодыми листвяшками.
— Тебе туда! — показал солдат арестованному, а сам, повернувшись к огню, распахнул шубу.
— Я покажу ему!
Кыча вошла в закуток первой. Приникнув к Ойурову, она торопливо зашептала:
— Что мне сделать? Вам нужно ночью обязательно бежать, завтра будет поздно…
— Тише! Я тебя знаю, ты — Кыча…
Она от неожиданности отшатнулась:
— Кто вы?
— Почему уехала из города?
— Увезли…
Ойуров шепнул ей в самое ухо:
— Разговаривала с Томмотом?
— Нет…
— Что так долго? — крикнул им солдат.
