Ойуров шепнул ей в самое ухо:
— Разговаривала с Томмотом?
— Нет…
— Что так долго? — крикнул им солдат.
— Вытираю кровь ему, — отозвалась Кыча и вынула из кармана тряпочку.
Ойуров притянул к себе её голову:
— Томмот честный. Запомни: он — честный! Его слово для тебя — закон.
— Томмот?
— Верь ему, — повторил Ойуров.
Кыча зажала себе рот рукой.
— Запомни: я тебе доверил большее, чем свою жизнь. Понимаешь?
— Понимаю…
— Передай Томмоту привет от человека, обещавшего ему журнал «Голос якута». Тогда он тебе поверит.
— Хорошо.
В несколько мгновений для Кычи всё на свете перевернулось и обрело другое значение. Утерянное нашлось, надежды возродились.
— Девка, скоро ты управишься? — забеспокоился солдат.
— Скоро… — ответила она солдату, водя тряпочкой по лицу Ойурова. — Что нам сделать, что?
— Спиртное есть у вас?
— Наверное… Запасы отца.
— Надо их напоить. Всех! И караульных тоже.
— Озвереют ещё больше.
— У нас выбора нет. Предупреди Томмота: пусть ко мне совсем не подходит. Совсем! Ясно?
— Поняла. А как… тогда?
— Будет видно, это моё дело.
— Я ещё приду.
— Без надобности — не смей!
Кыча опустила ему в карман кусок лепёшки. Выйдя, она бросила окровавленную тряпочку в огонь камелька.
— Жалко, да? Бабы все жалостливые, — солдат пригляделся к Кыче. — Ой, да ты ещё молоденькая! Дочь у меня вот такая… Эй, ты! Иди сюда! Позови-ка его сюда, пусть погреется. Человек как-никак.
Ойуров подошёл к камельку.
— Ну, я пошла, — сказала Кыча солдату. — Ждите, принесу поесть.
По двору, постукивая друг о дружку торбасами, прохаживался молодой солдат.
— Тепло там? — Он показал на искры из трубы юрты.
— Пока холодно. Отужинает начальство, я тебя позову.
— Ладно, буду ждать.
«Томмот честный! Он честный!»
Опять надвинув на самые глаза чёрный платок и низко опустив голову, Кыча быстро прошла к себе за перегородку. Мать накрывала на стол, а Кыча быстро переворошила содержимое нескольких ящиков — спиртного не оказалось. У отца должно было быть припасено немало спирта, на это он особенно запаслив. Но куда он мог его припрятать? Знает наверняка Суонда, но пока у него добьёшься ответа, чёрная ворона успеет побелеть. Наверно, в подвале, в амбаре…
— Это кто такой лежит? — только сейчас узрев Суонду, лежащего на кровати возле дверей, спросил Топорков.
— Кажется, хамначчит, — ответил Томмот.
— Подними его. Пусть накормит лошадей.
Томмот едва добудился спящего Суонду и объяснил, что от него требуют. Тот потёр кулаками глаза и, позёвывая, стал одеваться.
— Без спирта это мясо в горло не протолкнёшь! — Топорков бросил вилку на стол.
Томмот подошёл к перегородке.
— Спирта…
— Нет! Нет у нас! — не дала ему договорить Ааныс. — Где я возьму, когда у нас нет. И в какую прорву столько лезет…
— Томмот… — шёпотом позвала Кыча.
Томмот оглянулся и не поверил глазам своим: по-детски приподняв руки, словно желая кинуться ему на шею, Кыча потянулась к нему.
— Требуют спирта! — гаркнул он на девушку. — Спирта, понятно?! Будет, нет?..
— Я… Я поищу в амбаре!
— Говорят, что нет. — Томмот вернулся к столу. — Сейчас поищут в амбаре.
— Иди, сам поищи хорошенько! Чёрта они сами там найдут!
Озадаченная поведением дочери — давеча набросилась на парня с кулаками да с ружьём, даже топор подняла, теперь же побежала услуживать, — Ааныс поглядела им вслед.
На дворе приплясывал от мороза молодой солдат.
— Чего я мёрзну тут? — пожаловался он Томмоту. — В такую погоду кого сюда нелёгкая принесёт?
— Ничего не знаю, так приказал полковник, — ответил Томмот, пропустив Кычу вперёд.
— Сволочи! Сами отсиживаются в тепле, спирт хлещут…
В амбаре, оскальзываясь на мёрзлых ступеньках, он следом за Кычей спустился в подвал.
Едва достиг он дна подвала и твёрдо встал, щёку ему обожгло горячее дыхание Кычи.
— Том-мо-от! Человек, который обещал тебе «Голос якута», шлёт привет!
— Что-о?
— У кого ты хотел одолжить журнал «Голос якута»? Так он тебе…
— Кыча!
— О, Томмот!..
Они замерли в объятии. Сколько раз в мечтах своих Томмот представлял себе этот миг, но никогда бы и в голову не пришло такое: в холодном амбаре, на дне ледника!
— Кыча, не плачь. Не плачь, тебе говорят! Что он велел передать?
— Напоите их допьяна, говорит. Остальное будет видно. И чтобы ты к нему не подходил. Совсем!
— Будет видно? Да опьянев, они его просто застрелят!
— Я ему сказала так же. А он говорит — выбора нет.
— Да, это верно. Ты к нему пойдёшь?
— Он сказал, чтобы без надобности не шла.
— Есть такая надобность! Передай вот это. — Томмот вынул из внутреннего кармана пистолет и нож. — Спрятала? Спеши. А где же спирт?..
— Не знаю. Догадываюсь, что тут…
Томмот зажёг спичку. В одном из углов под кучей бурого снега он увидел какие-то сумы, ящики, мешки. Он поспешно разбросал этот хлам. Внизу оказался большой ящик с висячим замком. Томмот ударом ноги расколол крышку, отломал доску и просунул руку в дыру: бутылки!
— На, держи! Четыре бутылки. Заверни в тряпицу. На стол подавать не сразу, пока не потребуют, пока не заругаются. Солдату в юрте отнеси побольше да разведи покрепче. А когда уснут, постового со двора в дом позови. Только надо бы дать знать Ходулову, что снаружи поста нет.
— Хорошо!
— Давай побыстрей. Вылезай сперва ты.
— О, Томмот, прости меня…
— Ладно, ладно! Быстрей вылезай!
…Навстречу им кинулся обеспокоенный Мальцев.
— Ну, как?
— Есть! Есть!
— Быстрей сюда!
— Тра-ля-ля… — попытался напевать Мальцев, мотая отяжелевшей головой. — Не помню ни одной самой паршивой песни. Ни единого слова…. Эх, жизнь проклятая. А ведь у меня был неплохой тенор! Остался мой золотой голос в снегах Сибири, господин полковник…
— Все мы прежде были божьими птахами… Тенор!
— Я был тенором! Не верите?
— Будьте вы хоть тенором, хоть сифилитиком… К чёрту лирику вашу!
Томмот развёл и принёс на стол полбутылки спирта, и вскоре оба захмелели настолько, что каждый, уже не ожидая другого, сам стал наливать себе. Топорков всё больше становился молчалив и угрюм, только ворочал глазами да икал. Зато у Мальцева язык развязался. Он принялся длинно рассказывать, как, пребывая в Сибири в составе армии адмирала Колчака, принял участие в расстреле восставших рабочих Куломзина. Видя, что полковник его не слушает, он повернулся к Томмоту:
— Вот там был бой! Сражение, не то что здесь. Разве это бой? — Мальцев качающейся рукой показал куда-то вбок. — Да и вся эта наша компания, «дружина», «братья» — это просто хулиганство! Историческое хулиганство! Э, да ты разве поймёшь? Лучше сходи, тащи ещё…
— Есть у них спирт, да не хотят давать. Боятся отца-старика. Попросите сами.
Мальцев пошёл было на левую половину, но остановился перед камельком. Его сильно качало.
— Спирт! Ну?
— Суох… Нету… — возразила Ааныс.
— Как это «суох»? — Мальцев вытащил пистолет. — Ну, как, «баар»?
— Баар… баар… совсем конец… — испугалась Ааныс.
— Бери! — кивнул он Томмоту.
Тот принял у хозяйки ещё бутылку, разбавил спирт в банке и поставил на стол.
— Моло… — Не договорив, Топорков икнул и выронил на стол недожёванный кусок мяса. Удивлённо поглядев на кусок, он смахнул его рукавом со стола, выпил услужливо подвинутый Томмотом стакан и поднял на Томмота мрачные глаза. — Молодец!
— Для них царь и бог — вот! — Мальцев хлопнул рукой по кобуре. — Язык пули понятен всем!
— Я не про вас. Вы известная сволочь. Я хвалю вот его, — и опять Топорков уставился на Томмота тяжёлым взглядом. — Чычахов, я желаю наградить тебя. Мою награду ты не забудешь вовек!
— Спасибо, брат полковник!
Помянув о награде, тот переменился: трезвые, мрачные, холодные глаза смотрели на Томмота мстительно и подозревающе. Казался пьяным, оказался трезв… Томмоту стало не по себе.
— Благодарить будешь потом! Знаешь, чем я хочу тебя наградить? Высокую честь расстрелять этого чекиста я предоставлю тебе, бывшему чекисту. Завтра, при народе, ты его… — Топорков щёлкнул пальцами…
В груди у Томмота похолодело.
— Брат полковник, раньше я ни разу…
— Не расстреливал людей?
Томмот опустил голову и промолчал.
— Не расстреливал? Тем лучше. Это будет твой первый.
— Слушаюсь, брат полковник.
— Вот за это стоит выпить, подполковник! — Топорков стукнул Мальцева стаканом в поникший лоб. — Выше голову! За первое причащение брата Чычахова! А теперь, брат Чычахов, сходи и проверь, как стерегут солдаты твою завтрашнюю мишень. Проверь и коней! Заодно солдатам отнеси поесть.
— Слушаюсь, брат полковник.
За перегородкой он взял у Кычи пистолет, нож, положил их во внутренний карман, подойдя к столу, прихватил для солдат мяса, лепёшки, бутылку и вышел в темь.
