Все восприняли его слова, как вероломство, но Гиллон понял это иначе: отказываясь шагать в ногу, Эндрью лишь защищал интересы семьи. Просто удивительно, насколько человек все лучше видит, когда полежит в постели.
– Это так, если речь идет об уголовном преступлении и уголовном кодексе, – сказал Селкёрк. – Здесь же дело гражданское и разбираться должно по гражданскому кодексу, а в Шотландии еще существует гражданский кодекс – этого мерзавцы не сумели у нас отнять. В Шотландии правит гражданский кодекс.
Все зааплодировали, сами не зная чему.
– Обычный человек не может подать в суд на корпорацию, потому что сам он – не корпорация, это вам понятно?
Все заявили, что ничего подобного, – может.
– Но он может подать в суд на человека – человека, который возглавляет корпорацию. А лорд Файф – он же человек. Кто-нибудь из вас знал это? – Нет, никто не знал. – Дело в том, что когда он утром встает, то садится на горшок, как все мы, а когда поднимается с горшка, то вонь стоит такая же, как у нас. Можно такому поверить?
– Вонь-то у него куда хуже, – выкрикнул кто-то. – Он ведь лучше нашего ест и французское вино пьет.
– Так что же нам делать? – опросил Уолтер Боун.
– А вот что: мы – извините за выражение, мистер Боун, – заставим его протрясти свою задницу в Высший суд по гражданским делам, как самого обычного нарушителя закона, каков он и есть.
В Высший суд по гражданским делам…
Им приятно было это слышать и приятно было думать, что их лорд будет сидеть на той же скамье подсудимых, что и завзятые пьяницы, те, кто бьет жен и крадет овец.
– И явится он туда, как ответчик по иску, поданному простыми людьми, и повестку ему вручит посыльный Королевского суда.
Люди охнули, потому что это заводило их дальше, чем они намеревались пойти.
– А от вызова в суд не может уклониться никто, иначе будет он беглец от правосудия – как по английским законам, так и по шотландским.
Это было встречено криками «ура».
– Но произойти все это может лишь в том случае, если кто-то пойдет и заявит, а теперь у нас такой человек есть.
Гиллон пытался обнаружить в комнате Мэгги, увидеть ее глаза, ее лицо.
– Здесь – один человек, а там, внизу, – и Селкёрк указал в направлении Брамби-Холла, – другой человек. И мы добьемся, чтобы их рассудили по справедливости.
Тут уж никаких аплодисментов он не допустил бы – слишком серьезный был момент. «Он решил меня использовать, – подумал Гиллон, – схватил меня за руку и тащит за собой, но я не против».
– Такое произойдет в Питманго впервые. Впервые за все пятьсот лет беспробудной тьмы.
Мистер Селкёрк был прав. Криков восторга не последовало: ошеломленные, все молчали. Библиотекарь пророческим жестом поднял руку.
Мы хлеб едим и воду шьем,Мы укрываемся тряпьемИ все такое прочее,А между тем дурак и плутОдеты в шелк и вина пьютИ все такое прочее.При всем три том,При всем три том,Судите не по платью.Кто честным кормится трудом, —Таких зову я знатью![30]
Мистер Селкёрк ткнул пальцем в Гиллон а.
– Готов ты поехать со мной в Эдинбург и подать бумагу? Мистер Селкёрк хорошо построил мизансцену. Теперь отступать было некуда.
– Угу, поеду, – сказал Гиллон. – Вылезу из постели и поеду.
Его бы вынесли на улицу в постели, если бы это понадобилось.
– Не-е-т!.. – услышал Гиллон ее крик. – Не-е-ет, я не пущу его. Не позволю, чтобы он нанес нам такой удар.
Вокруг шумел ликующий народ, и никто не обратил внимания на эти возгласы, но дети услышали ее. Сэм подошел сзади к матери и зажал ей рукой рот, потом огреб ее в охапку и вынес из комнаты. В зале он посадил ее на стул.
– Мой отец сделает то, что обязан сделать, и никто не остановит его, – сказал Сэм и отдернул руку. Она со всего размаху ударила сына по лицу, что не удивило его, потом подошла к ларю и достала фланелевое полотенце, чтобы остановить ему кровь, хлеставшую из укушенной ею руки.
3
Но разговоры все-таки шли – и в «Колледже», и на шахте во время перерыва, и на улицах, и в проулках, потому что никто не мог удержать при себе такой секрет. Оставалось лишь неясным, дошли ли уже эти разговоры до Брамби-Холла. Когда Гиллон и мистер Селкёрк вечером отправились в Эдинбург, решив всю ночь идти и к утру прибыть на место, – когда они после чая зашагали вниз по Тропе углекопов, на подоконниках всех домов горели лампы и двери были распахнуты, чтобы осветить им путь, а на тропе стояли люди, вышедшие их проводить, – стояли молча, лишь кивнут головой да рукой махнут, как принято у людей низшего сословия; потом двери захлопывались, и улица погружалась в темноту. Это было трогательно до слез.
– Теперь-то они меня поддерживают, – сказал Гиллон. – Думаете, они и дальше будут поддерживать?
– Дальше их поддержка уже не будет иметь значения. Дальше все перейдет в руки закона, – оказал Селкёрк.
Они вышли на Нижнюю дорогу, что вела в Кауденбит, – тут домов уже не было, и они просто шагали и шагали. Весна была сырая, снежная, и воды в реке было много – она с таким грохотом мчалась вниз, что разговаривать было невозможно, и это вполне устраивало Гил лона. Ему хотелось подумать о предстоящем дне – о поверенных и стряпчих, о тяжбах л судьях. Суд, королевский прокурор, судья и ЗАКОН.
Закон, попирать который вечно не может никто – даже лорд Файф. Гиллон почувствовал, как у него по спине, ниже пояса, забегали от волнения мурашки, – там, где, он считал, у него находится душа.
– О, господи, до чего же я пить хочу! – воскликнул вдруг Селкёрк. – Можно это нить?
– Да что вы, даже шахтные крысы и те не станут ее пить, – сказал Гиллон. – А если выпьют, тут же сворачиваются клубком и подыхают.
Это был еще один факт – правда, не такой уж существенный. На протяжении пятидесяти лет люди подавали компании петицию за петицией, прося, чтобы им на шахты привозили свежую воду – хотя бы ставили бочонок утром в клеть и спускали вниз. Но компания ни разу не соизволила это сделать. И Гиллон вернулся к своим прежним думам.
Если он проиграет, то, как он выяснил, с него взыщут неустойку и судебные издержки – одно из средств устрашения, существовавшее для того, чтобы человек дважды подумал, прежде чем настаивать на своих правах. А кроме того, ответчик может подать в суд на истца – так будет именоваться Гиллон – за ложное обвинение. Но народ, по предложению Уолтера Боуна, решил создать комитет – Фонд защиты Камерона – для оплаты всех расходов и судебных издержек, если он проиграет, а сейчас каждый член вносил по пенни а неделю на помощь Камероновой семье, чтобы они могли существовать, пока не – найдут более приемлемого выхода из положения. Возникновение Фонда защиты придало уверенности Гиллону, и он был благодарен за это. Но мистер Селкёрк увидел тут и другое. Это уже было подобием некой организации, ядром для ее создания. Наконец-то углекопы хоть по одному вопросу выступали вместе.
Невзирая на состояние Гиллона, которому еще тяжело было столько отмахать, они прошагали до Данфермлина, решив не останавливаться в Кауденбите на ночлег, чтобы не платить за комнату, а в Данфермлине сели на первый утренний поезд, шедший в Эдинбург.
* * *
Прибыли они туда рано и в серых утренних сумерках зашагали по Принсес-стрит, потом вниз по Джордж-стрит и вверх по Фредерик-стрит – и все это время видели Замок, громадой нависавший над городом. Гиллону казалось, что он всюду.
– Да что я тут делаю? Мне здесь не место, – заявил вдруг Гиллон. Даже школьники выглядели более взрослыми, чем он. Никогда еще не чувствовал он себя до такой степени углекопом, принадлежащим к особой расе, чем здесь, на этих мрачных серых улицах.
– Ты приехал сюда искать защиты у правосудия, – сказал Селкёрк. – А правосудие и размещается в этих зданиях.
Все люди на улицах казались такими решительными, такими чистыми и хорошо одетыми, такими уверенными в той роли, которую отвела для них жизнь. До открытия юридических контор оставался еще целый час, и Гиллон с Селкёрком полезли вверх, к Эдинбургскому замку, посмотрели там на «Монс-Мег», огромную пушку, которая почему-то – Гиллон так и не понял почему – много значила для Шотландии; налюбовавшись пушкой, Гиллон повернулся и посмотрел туда, где лежало графство Файф.
– Там мое место, и вы это знаете, – оказал вдруг Гиллон. – А вы своими речами втянули меня в эту историю. – Он весь дрожал – от долгой бессонной ночи и от того, что еще ничего не ел, от утреннего холодка, который, казалось, источали камни замка, от страха.
– Слушай, ты! Твое место в суде, и ты пойдешь туда, иначе вот что я тебе скажу: никогда в жизни ты не сможешь высоко держать голову и называться человеком, но всяком случае в Питманго.
Гиллон подметил, когда они снова спустились на Принсес-стрит и шли мимо маленьких кафе и гостиниц, что мистер Селкёрк, хоть он тоже был голоден, не предложил ему зайти ни в одно из этих заведений: он, так же как и Гиллон, понятия не имел, как надо там себя вести.
