– Геббельс, по слухам, лично занимается нацистским кинематографом. Он большой любитель актрис, певиц. Ты понимаешь, о чем я.
Питер кивнул: «Конечно».
По возвращению в Берлин они с Генрихом играли на кортах, в его спортивном клубе. У сетки можно было поговорить спокойно. Генрих предупредил фрейлейн фон Вальденбург. Девушка собиралась принять ухаживания Питера.
– Все равно ненадолго, – почти весело заметил Питер, подбросив мяч, – скоро мы уезжаем…, – посмотрев на лицо Генриха, он обругал себя:
– Мог бы прикусить язык. Ты уезжаешь, а он остается. И Габриэла покидает Германию…, – фон Рабе, неожиданно, улыбнулся:
– Ничего. У меня хорошие ребята. Мы справимся. Помни, – он забрал мяч у Питера, – фрейлейн Юнити на тебя больше не обращает внимания, но это ничего не значит. За тобой следят, и будут следить. На приеме, скорее всего, появится кто-то из СД.
Шелленберг тоже не танцевал, он был на работе.
Стоя у стены, он, внимательно рассматривал герра Питера Кроу. Раньше Вальтер видел его только на фото. Шелленбергу герр Кроу понравился. Несмотря на небольшой рост, осанка у него была отличная, спортивная. Шелленберг вспомнил досье:
– Он увлекается греблей и теннисом, в футбол играет, как все англичане. Отец его на войне погиб, он был русский…, – русские эмигранты, консультировавшие СД, объяснили Шелленбергу, что покойный отец герра Кроу происходил из семьи, по крови старшей, чем Романовы.
– У них никогда не было титула, – задумчиво ответил Шелленберг. Он услышал смешок:
– Герр Вальтер, подобным людям титул не нужен. Они дальние родственники царской династии. Воронцовы-Вельяминовы, по прямой линии, происходят от варягов, или викингов, как вы их называете.
Глаза у герра Кроу были спокойные, пристальные, лазоревые. Он углубился в разговор с Геббельсом. Молодой человек, изредка, посматривал на кружащиеся пары. Шелленберг напомнил себе:
– Надо обратить внимание, на ту, кого он пригласит. Пока он не танцевал, но только третий вальс. К тому же, из женщин здесь леди Мосли и Юнити, – Шелленберг, невольно, улыбнулся, вспомнив фотографии мисс Митфорд, – и оперные дамы…, – очередь до легких жанров пока не дошла. На приеме пели любимые актрисы Геббельса.
Вальс закончился, музыканты поклонились. Геббельс шепнул Питеру:
– Сейчас выступит наша молодая певица, Габриэла фон Вальденбург. Старая песня, прошлого века…, – рейхсфюрер вздохнул:
– Очень трогательная, герр Кроу. Моя любимая…, – бархатные шторы, скрывавшие устроенный в гостиной подиум, отдернулись. Он услышал аплодисменты:
Циглер, оказывается, преуменьшил ее красоту.
Золотисто-рыжие волосы, заплетенные в косы, падали на стройную спину. Габриэла оделась в традиционный костюм женщин из гор Гарца, жен и дочерей рудокопов. Черная, пышная, юбка едва закрывала колени, на белую, кружевную блузу девушка накинула расшитую шаль. Длинные ноги в простых, крестьянских туфлях сверкали летним загаром. Она пела высоким, сильным сопрано:
Ich hab die Nacht geträumetwohl einen schweren Traum,es wuchs in meinem Gartenein Rosmarienbaum….
Геббельс всхлипнул, Питер сжал зубы:
– Все они такие. Гитлер со мной о собаках разговаривал. Об овчарке своей…, – Питер заставил себя успокоиться:
– Мелкие чиновники. Неудачники, дорвавшиеся до власти, оболванившие страну…, – он помнил влажное, холодное пожатие вялой руки Гитлера. Питер потом пошел в умывальную, и долго тер ладони мылом.
Габриэла пела о золотом кувшине, выпавшем из рук. Среди осколков виднелись алые капли.
Was mag der Traum bedeuten?Ach Liebster, bist du tot?
Геббельс прошептал:
– Ах, герр Кроу, как это прекрасно…, – зал взорвался аплодисментами. Габриэла поклонилась:
– Следующую песню я посвящаю нашим доблестным штурмовикам! Я уверена, что мне будут подпевать!
– Im Wald, im grunen Walde…, – Габи маршировала по сцене, эсэсовцы довольно ревели. Питер слышал ее голос:
– Ach Liebster, bist du tot? Может быть, мой любимый мертв…, – он твердо сказал себе: «Ерунда. Я с ней потанцую, отвезу ее домой, и все. Никакой опасности нет».
Питер попросил: «Представьте меня фрейлейн фон Вальденбург, пожалуйста».
После выступления фрейлейн фон Вальденбург переоделась в сшитое по косой, струящееся платье сиреневого шелка. У нее была узкая, нежная спина, пахло от девушки свежими цветами. Косы Габриэла уложила на затылке. Геббельс подвел к ней, как выразился рейхсминистр, ближайшего помощника фюрера Мосли. Габи подала герру Кроу руку для поцелуя.
Габи получила письмо от Генриха, городской почтой. В короткой записке говорилось: «Дорогая фрейлейн фон Вальденбург, прилагаю ноты заинтересовавшего вас отрывка из Бетховена». Габи сидела над нотами, с карандашом в руке: «Герр Питер Кроу. Конечно, я с ним потанцую».
Аарону о задании знать было не нужно. Габи потихоньку готовилась к отъезду, передавая уроки знакомым частным преподавателям. Генрих хотел перенести тайник в другую квартиру. Габи надо было выбрать безопасное время для визита группы.
– Не сегодня, – решила она, танцуя с Питером, – сегодня Аарон у меня ночует…, – Габи, невольно, покраснела. От квартиры рава Горовица было ближе до синагоги, но Аарон часто оставался у нее. Он даже принес посуду.
– Мне хочется, чтобы тебе было уютно, – Аарон обнимал ее, – ты здесь выросла, а я снимаю комнаты.
В первый раз все случилось тоже в ее квартире, когда Аарон пошел провожать Габи, после вечеринки в еврейском кафе. У двери подъезда, рав Горовиц, повертел шляпу:
– Фрейлейн фон Вальденбург, я не знаю, как это сказать, и вы меня, наверное, посчитаете сумасшедшим…, Аарон прервался:
– Я такого никогда в жизни, никому не говорил, фрейлейн фон Вальденбург…, – Габи теребила сумочку. Рав Горовиц рассказывал ей о Святой Земле, и о Нью-Йорке. Габи очнулась, когда они все-таки добрались домой, через три часа после того, как ушли из кафе.
Они стояли у ограды кладбища на Гроссе Гамбургер штрассе. Рав Горовиц упомянул, что здесь похоронен Моше Мендельсон. Габи кивнула:
– Я знаю. Рядом и мои семейные могилы. Моя бабушка крестилась, рав Горовиц, – васильковые глаза взглянули на него, – но нацистам все равно. Я для них полукровка, не немка, а для евреев…,
– А для евреев вы еврейка, – у него был низкий, мягкий голос, – фрейлейн фон Вальденбург…, – она сглотнула:
– Просто Габриэла, рав Горовиц, пожалуйста…, – Габи была готова гулять всю ночь, слушая его. Они исходили все Митте, стояли на берегу Шпрее, Габи читала ему Гейне:
Но та, кто всех больше терзалаМеня до последнего дня,Враждою ко мне не пылала,Любить – не любила меня…,
Гейне в рейхе запретили, и выбросили из школьных программ, но Габи, конечно, его помнила. Помнил и Аарон:
Твои глаза – сапфира два,Два дорогих сапфира.И счастлив тот, кто обрететДва этих синих мира…
Габи, тихонько, вздохнула.
Аарон смутился:
– У вас тоже синие глаза, фрейлейн фон Вальденбург. То есть Габриэла, простите…, – Габи знала, что он раввин, что его нельзя трогать, но у подъезда, поднявшись на цыпочки, коснулась губами его щеки: «Тогда и я потеряла рассудок, рав Горовиц».
Все оказалось просто. Аарон, позже, признался ей, что первый раз в жизни пропустил молитву в миньяне.
– С тех пор, как мне тринадцать лет исполнилось, – весело сказал рав Горовиц, обнимая Габи, целуя пряди распущенных, золотисто-рыжих волос, – но я не мог, не мог оставить тебя, и никогда не оставлю…, – за окном давно поднялось солнце, звенели трамваи. Репродуктор, внизу, трещал что-то, голосом Геббельса. Габи задернула шторы, в спальне стало тихо. Она закрыла глаза, от счастья:
– Господи, я не верю, что такое бывает. В первый раз, и так хорошо…, – Аарон рассказал ей еврейскую легенду, о том, что ангелы, охраняющие людей, встречаются на небесах, и решают, кто кому предназначен.
– Я знал…, – он приник губами к белой шее, – знал, когда собирался сюда ехать, что ты здесь, что я тебя встречу. Так и случилось…, -репродуктор замолк. За окном перекликались голуби:
– Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей…, – Аарон шептал ей, что в Германии, все непременно изменится, что безумие не может продолжаться долго:
– Мы вернемся сюда, или поедем на Святую Землю, или останемся в Америке…, – Габи прикладывала палец к его губам: «Я даже еще не еврейка, милый».
Раввинский суд уверил ее, что Габи надо просто окунуться в микву. Раввин Лео Бек, пригласив ее в кабинет, за чаем, тяжело вздохнул:
– Но не здесь, фрейлейн фон Вальденбург, – он почесал в седоватой бороде:
– Не надо ставить под удар нашу работу. Вы сами знаете, что они…, – раввин махнул в сторону Ораниенбургерштрассе, – следят за каждым нашим шагом. Нацисты могут выслать рава Горовица из Германии. Тогда евреи окажутся без помощи, без поддержки…, – Габи, опустив голову, глядела на половицы:
