позднее официальные лица подчеркивали, что он отбыл из России по разрешению Василия Шуйского со всем нажитым имуществом[804]. Если исходить из принципа целесообразности, то городское жилище Маржерета располагалось в близких к Кремлю частях Белого города.
Кто ведал иноземцев на русской службе в начале XVII в., остается не вполне ясным. Скорее всего, таким учреждением был Разрядный приказ, в сферу деятельности которого входило большинство вопросов по организации военного дела в стране. В упомянутом случае испомещения ливонцев именно в Разряде им были установлены денежный и поместный оклады. Несомненно, что кампанию 1604–1605 гг. планировал и организационно готовил Разряд. Но был ли у него необходимый штат толмачей для общения с наемниками? И кто ведал их в судебно-административном плане? Нельзя, по-видимому, исключать двойной, а то и тройной подведомственности таких лиц, в частности Посольскому приказу.
Сколь насыщенной была служба Маржерета? Строго говоря, за вычетом военных действий в ноябре 1604 г. — мае 1605 г. войн Россия не вела. Привлекались ли на регулярной основе конные иноземцы к участию в составе полковых разрядов (Берегового и Украинного), остается неясным. Это было бы обязательным в случае царского похода, но после 1598 г. таковых больше не случилось. За 1600–1605 гг. неизвестны сколь-нибудь заметные набеги крымских отрядов на южное пограничье. Однако в какой-то год отряд Маржерета выдвигался в южные крепости. В пользу такого предположения свидетельствует, во-первых, краткий перечень каменных замков (каменных крепостей): помимо общеизвестных Смоленска, Казани и Астрахани в нем оказались традиционные места сбора войск на юге (Коломна, Серпухов, Тула и немного особняком — Путивль; Ивангород он увидел в день прибытия в Россию)[805]. Не побывал ли в них капитан во время подобного похода? Во-вторых, точное описание того, как организовано оповещение сторожевыми постами в «Диком поле», говорит как будто о непосредственном знакомстве Маржерета с этими людьми. Но все же основные службы капитана и его отряда до зимы 1605 г. не выходили за границы Москвы. Помимо собственно гарнизонной службы, это и участие в разных придворных церемониях и публичных мероприятиях.
Роль Маржерета в сражении при Добрыничах описана (хотя и по-разному) И. Массой и К. Буссовым, да и нет причины повторяться, тем более что и в литературе этого сюжета касались не один раз. Что делал капитан после победоносного сражения? Судя по манере изложения (а она не изменилась), он с отрядом оставался в составе армии, сначала отдыхавшей и наводившей «порядок» в Комарицкой волости, а затем приступившей к осаде Кром. Как поступил Маржерет в смутные дни начала мая 1605 г., когда в армии начались волнения и антиправительственные выступления, мы наверняка не знаем, но можем догадываться, памятуя о том, кем командовал капитан. По Буссову, немцы не перешли 7 мая на сторону «царевича Димитрия», а отправились в Москву. И только там, в день торжественного его въезда в столицу, на лугу перед городскими воротами немцы принесли челобитье новому правителю[806]. Маржерет также из лагеря под Кромами отправился, скорее всего, в Москву, но вряд ли в ней задержался. События июня — первой половины июля изложены в его сочинении лапидарно (к примеру, нет ни слова о грабежах и насилии в ходе восстания
1 июня 1605 г.), неточно (суд над кн. В. И. Шуйским поставлен в неверную причинно-следственную и хронологическую связь — он предшествовал возвращению мнимой матери «царевича» и его венчанию), с ошибками (кн. Мстиславский, Шуйский, Воротынский за Марфой не ездили). Но это, скорее всего, означает, что Маржерета в Москве в конце мая — начале июля не было (не исключено, что он съездил в одно из поместий)[807].
Как уже сказано, при «царе Димитрии» служебный и статусный ранг капитана стал еще выше. Но не сразу. Формирование «гвардии-охраны» Самозванец провел по Маржерету (судя по контексту сочинения) в конце декабря 1605 — январе 1606 г. Буссов прямо датирует событие январем 1606 г. С этого времени охранно-репрезентативные функции во дворце и в пределах Кремля стали едва ли не единственной его службой монарху. И в этом качестве он становится свидетелем не только публичных церемоний и процедур, но и публичных конфликтов (между царем и М. И. Татищевым), тайных расследований (о пытках дьяка-заговорщика, не давших результата, о чем ему поведал П. Ф. Басманов), многодневных свадебных торжеств «царя Димитрия» и Марины Мнишек. У него точная информация о движении терских казаков, выдвинувших «царевича Петра Федоровича». Он сопровождает правителя при осмотре сокровищ царской казны (притом не единожды и каждый раз, судя по всему, с неизгладимыми впечатлениями), он по долгу службы присутствует при торжественном шествии патриарха на осляти в Вербное воскресенье, как бы «изнутри» фиксирует особенности празднования масленицы и Пасхи[808]. Маржерет беседует с привезенным из ссылки ослепшим «царем» Симеоном Бекбулатовичем (тот объяснил, что ослеп от присланного Годуновым вина), он стал заметен польским дипломатам, он информирован об опасности заговора, он знает о предупреждениях Самозванцу по этому поводу со стороны тестя (Юрия Мнишка), П. Ф. Басманова, секретарей[809].
Сделал ли Маржерет выводы лично для себя, памятуя о беспечной самоуверенности Самозванца? Этого никак нельзя исключить. По крайней мере, до этого дня, 17 мая, никаких следов болезней у капитана не прослеживается. Это, конечно, не решающий аргумент. Уж если автор опускал славные для себя странички военной победы (Добрыничи), то тем больше оснований было для него исключить все личное вообще, в том числе состояние здоровья. Но вот польский аристократ, приехавший в Москву с драгоценностями королевны Анны, Ст. Немоевский записал в день переворота:
«...Шуйскими и немецкая гвардия была отведена для перемены; утверждают, что участниками этого заговора были и капитан француз, и некоторые из гвардии, потому что они разом бросили алебарды и даже немецкое платье, данное им от покойного (Самозванца. — В. Н.), надели на себя московское и ни один не дал отпора пред комнатой»[810].
Автор неточен: разные источники сообщают о гибели гвардейцев — от одного до четырех-пяти. Но что важно: репрессии миновали остальных «гвардейцев-охранников» в отличие от немалого числа русских сторонников «царя Димитрия Ивановича», отправленных в опалу в ссылки. На этом фоне судьба Маржерета в наивысшей степени удачна: он не подвергся хотя бы кратковременному заключению, а вскоре получил позволение на выезд со всем имуществом.
Уникальность подобного разрешения подчеркнул он сам. Не было ли это пожалование платой за добровольное отстранение капитана в день переворота от выполнения служебных обязанностей при «царе Димитрии Ивановиче»?
Из последующего текста сочинения прямо не видно, оставался ли Маржерет на
