Он издал горлом звук, похожий на согласие. Я осторожно нащупывала дорогу, пытаясь представить, как он мог оправдывать свои поступки. Ложь, которую он сам озвучил, всплыла у меня в памяти. Дайана дала мне ключ к пониманию строя его мыслей. Мне нужно было только следовать в этом направлении. Но это был опасный путь.
— Я понимаю, — настойчиво продолжала я двигаться вперед, — а вот присяжные могут не понять. Вам нужно выбираться отсюда, пока полиция не узнала о совершенном. Вы можете уехать, скрыться за границей или где хотите, если уйдете сейчас. Я на вашей стороне, Майкл. Я не хочу, чтобы вы страдали за ошибки других людей. Все они заслужили то, что получили, но вы тюрьмы не заслуживаете. Я останусь здесь и в течение нескольких часов буду притворяться, будто все в порядке… это даст вам достаточно времени, чтобы исчезнуть.
При этих словах внутри у меня закипела злость, собираясь в твердый, горячий камень в груди, мешавший дышать.
Шеферд нахмурился.
— А зачем ты будешь помогать мне?
— Давайте скажем так: я навидалась в жизни несправедливостей. Почему бы мне вам не помочь? Вы не такой, как Дэнни Кин. У вас были все основания сделать то, что вы сделали. На вашем месте, надеюсь, у меня хватило бы мужества поступить подобным образом.
На секунду я подумала, что зашла слишком далеко и он перестанет мне верить, но оказалась права, решив, что Майкл Шеферд считает себя непогрешимым. Он кивнул:
— Хорошо. Я готов уехать. Заткнись на минуту. Мне нужно подумать.
Я тоже думала. Я размышляла о том, что ему никогда не приходило в голову: это он сделал свою дочь такой. Он лишил ее самоуважения. Он создал в ней жажду любви и одобрения, которую увидел и воспользовался ею. Во всем этом был виноват Майкл Шеферд, и я с горечью это осознала.
— Я мог бы связать тебя и оставить здесь. А вдруг ты все же захочешь позвонить в полицию, ведь связанная ты ничего не сделаешь, верно?
Я кивнула.
— Мне нужно чем-то тебя связать. И кляп.
Он наполовину отвернулся от меня, почесывая голову, и в ту долю секунды, когда он не думал обо мне, я бросилась на него, оттолкнувшись от стола. Выхватив ножницы, которые взяла до этого со стола, я вонзила лезвия ему в шею, повернула и вытащила. Думаю, он не увидел моего движения и не понял, что с ним произошло, пока из него фонтаном не брызнула горячая красная кровь и его рука не взметнулась к горлу. Мой удар оказался для него гибельным, густая кровь выплескивалась из него толчками, пропитывая рубашку, которая из хаки стала блестяще-черной. Я предусмотрительно отступила, недостаточно ловко, чтобы не попасть под первую струю, но достаточно быстро, чтобы он меня не схватил. Да он и не хотел. Все внимание он сосредоточил на себе. Он пытался остановить кровь, со стоном зажимая ладонями рану на шее, но красная жидкость просачивалась сквозь пальцы, струилась по рукам и капала на белый кафель. Шеферд тяжело привалился к шкафу и опустился на одно колено, глаза его были широко раскрыты от ужаса. Кровь уже образовала лужу вокруг него и стала расползаться по полу, затекая в углубления между плитками. «Поразительно, сколько в нем крови», — подумала я, и почти немедленно в голове эхом откликнулось: «Но кто бы мог думать, что в старике окажется столько крови!»[6]
Я поступила правильно. Вернуть ничего невозможно, как нельзя было воскресить Дженни.
— Пожалуйста…
Я еще отступила, по-прежнему сжимая ножницы, кровь скользила и липла на моих руках и в волосах. Я посмотрела ему в глаза и подумала о том, сколько раз он сам предавал свою семью, вспомнила своего отца и поняла: он тоже, по-своему, предал меня и мою мать, которая столько у меня взяла, совсем при этом не уважая, и я порадовалась, порадовалась, что получила возможность на ком-то это выместить, что кому-то пришлось пострадать за все то зло, которое причинили мне и моим близким, и что это он. Дженни оказалась дважды жертвой. Он должен был обеспечить ей защиту, а не убивать ее.
В тот момент я ненавидела их всех, всех мужчин, которые считали, будто другие люди существуют только для того, чтобы удовлетворять их потребности. Я ненавидела Дэнни Кина и его гнусного отца, ненавидела безликих мужчин, выстраивавшихся в очередь, чтобы насиловать невинных детей. И ненавидела мужчину перед собой, который стал олицетворением всех остальных, единственный, до которого я смогла добраться. Я смотрела ему прямо в глаза и ждала, когда он умрет, не собираясь и пальцем пошевелить, чтобы помочь ему. Это заняло немногим больше минуты. Не долго. Но показалось вечностью.
Только когда он окончательно сполз на пол и его глаза потускнели, я сдвинулась с места, положила на рабочий стол ножницы, оставляя на всем, к чему прикасалась, кровавые пятна. Я повернулась к кухонной раковине и стала полоскать рот и сплевывать, вымывая душивший меня металлический привкус. «И рука все еще пахнет кровью…»[7]
Я вымыла руки, намыливая их мылом, окрашивая мыльную пену в розовый цвет кровью Майкла Шеферда. Кровь была у меня и под ногтями, и я старательно вычистила ее оттуда. Отмыв руки, я села за кухонный стол, внезапно почувствовав изнеможение. Достала свой телефон и уставилась на него. Мне нужно было позвонить Викерсу и рассказать, что случилось, поскольку теперь наступило время, когда из всего этого нужно выпутываться. Но до всех звонков, до того, как кто-нибудь увидит, что я здесь натворила, мне требовалось составить версию.
В следующую секунду мысль о собственном спасении улетучилась. Позади меня раздался шум, и я не глядя поняла, что здорово просчиталась.
Когда я обернулась, на меня в упор смотрела Вэлери. Она сумела сесть, прислонившись к шкафу. Стрела все еще торчала у нее из спины, но Вэлери оказалась жива.
Я встала и направилась к ней, она заморгала. Я поняла: она боится меня, и поэтому остановилась в нескольких шагах от нее.
— Господи, Вэлери. Я думала, ты умерла. Как ты?
— Я слышала… — проговорила Вэлери, дыша немного с присвистом, — все. Тебе не нужно было его убивать. Он собирался… тебя… отпустить.
— Ты этого не знаешь.
Меня затрясло.
— Я его слышала. — Взгляд ее был холоден. — Я собираюсь… сказать… что ты сделала. Ты… его… убила.
Я посмотрела на нее с ненавистью, с подлинной ненавистью.
— И что? Ты всерьез думаешь, будто кто-то его пожалеет? Ты всерьез думаешь, что он не заслужил смерти? Я сделала миру одолжение, глупая дура.
Она не ответила, а подняла руку с мобильным телефоном. Своим. И экран горел.
— Вы слышали это, сэр?.. В доме Шефердов. Да… да, «скорую». Со мной… со мной все будет хорошо.
Она дала отбой и выронила телефон, который со стуком упал на пол, словно стал слишком тяжел для нее.
— Даже если он это… и заслужил… не тебе было… решать.
Тогда я отвернулась от нее и села за стол, положив руки перед собой, и больше с ней не разговаривала. Сейчас я постигала то, что уже и так знала. Я никогда не мечтала, будто могу получить именно то, чего хочу, и сейчас все рассыпалось в прах у меня на глазах.
Перед домом послышался шум, полицейский переговорил по рации и застучал в парадную дверь, затем вломился в дом. Краем сознания я отметила: кухня заполнилась полицейскими в форме, которые склонялись над телами. Появились парамедики, они оказали помощь Вэлери и поинтересовались, не ранена ли и я. Я покачала головой. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. В комнате стало темно от людей, она наполнилась шумом, а мне хотелось остаться одной.
Когда появился Блейк, я прежде услышала его голос, а потом увидела, подняв глаза, как он пробирается мимо других полицейских, в смятении глядя на меня. Он присел рядом со мной на корточки и откинул с моего лица волосы.
— Я думал, что потерял тебя. Я подумал, что тебя тоже убили. С тобой все в порядке? Он не ранил тебя?
Я сидела в оцепенении, не в силах говорить, и он обнял меня. Казалось, он не замечает любопытных взглядов полицейских и парамедиков.
— Что произошло? Что бы то ни было, ты можешь мне сказать. Все нормально, Сара. Все будет хорошо.
Как только он узнает, я стану ему не нужна. Я сама сделала этот выбор. Вот с чем мне придется жить.
За его плечом я увидела Викерса. Одним взглядом он охватил всю сцену и, обойдя тело Дайаны Шеферд, наклонился к Вэлери и заговорил с ней. Ее уже положили на носилки и приготовились нести в машину «скорой помощи». О чем они говорили, я не могла слышать, но когда Викерс выпрямился, лицо у него было мрачное.
— Энди, — произнес он, тронув Блейка за плечо, — пожалуйста, пойди и проследи, чтобы с Вэл все было нормально. Узнай, в какую больницу ее повезут. Я хочу переговорить с Сарой.
Я видела, что Блейк хочет возразить, но сумела слабо ему улыбнуться и прошептать:
— Иди.
Тогда он пошел, а я смотрела, как он уходит, и у меня разрывалось сердце при мысли о том, что она ему скажет, как он отреагирует.
