на балках, — оглядевшись, предложил Кир. — Хорошее место.
Они сидели, согнувшись, глотая пыль, не смея стряхивать с лица паутину, на перекрестьях скользких от многолетней копоти балок. Во тьме.
Они ждали. Прошел час, другой.
Тимьян вспомнил, как он встретил того старика.
Он не сразу понял, что за ним наблюдают. Беззубый, с редкими седыми волосами, на первый взгляд такой же нищий и немощный старик. Запыленная, обтрепанная понизу черная ряса была подпоясана простой пеньковой веревкой. Залатанная котомка переброшена через плечо. Старик опирался на палку, с навершием, обмотанным тряпкой. Несколько редких волосков на подбородке. Водянистые и невыразительные глаза. Каждая морщинка на покрытом пигментными пятнами лице с шелушащейся кожей постоянно дергалась. Это производило странное и пугающее впечатление. Старик был похож на птицу.
— Я знаю о чем ты думаешь, — сказал вдруг старик, остановившись напротив него и заслонив солнце. Он говорил, шепелявя и причмокивая, постоянно вытирая рот очень подвижными для столь почтенного возраста пальцами.
— О чем? — прохрипел мальчик.
— Вчера умер твой отец, а сегодня умрешь ты.
Мальчик повесил голову. Ему все равно. Он не ел несколько дней. Смутно помнил, как некто — покрытый мокнущими язвами мужик, от которого остро воняло мочой, — умер в сточной канаве. Его вдруг скрутило судорогой и он свалился туда. Тимьян помнил, как этот мужик — правда что ли отец? — пускал пузыри, окунувшись в черную смрадную жижу. Кому-то стало смешно. Мальчик побрел дальше. Кто-то кинул вслед гнилой овощ, попавший ему в затылок. Мальчик обернулся, подобрал его и съел. Грязь скрипела на зубах.
Это было вчера?
— Это было вчера. А сегодня ты умрешь.
И старик начал избивать мальчика. Удары сыпались как из рога изобилия, но Тимьян уже не чувствовал их. Его били сколько он себя помнил. Хотя… Помнил он не так много.
Неожиданно он услышал:
— Проснись! Проснись, или умри!
Ярость нахлынула на мальчика. Может, в первый раз за все его никчемное существование. Он вскочил и со всем отчаянием обреченного на вечные страдания человечка набросился на старика. И… ощутил на горле прикосновение стали.
Холодной, как лед.
Старик улыбнулся во весь рот.
— Ага! — сказал он, дохнув ему в лицо запахом чеснока и чего-то давно протухшего. — Проснулся?
И швырнул его в пыль. Тимьян снова впал в оцепенение. Он тогда подумал, что изо рта старика пахло древностью.
— Меня зовут Туут. Запомни это, низший. — Старик протянул ему руку. — Ты пойдешь со мной.
— Куда?
— В киновию. Я монах, сынок. И ты тоже им будешь. Пойдем…
Наконец, когда Тимьяну стало казаться, что идея с засадой не выгорела, дверь медленно, протяжно скрипнув, открылась. Едва забрезживший рассвет сгустил силуэт пришельца. Тимьян понял — это «тайный». Выругался про себя. «Тайный» не станет заходить внутрь.
Или зайдет?
Тимьян хорошо помнил, что в последние годы пребывания в киновии, среди «посвященных» (кем он и являлся) и «тайных» нарастало недовольство новобранцами. Новобранцы отличались легкомысленностью, склонностью к кутежам и, — самый тяжкий грех! — болтливостью. Чистка, инициированная «тайными», поставила общину на грань исчезновения. Именно этим и воспользовался Тимьян. Война «ждущих», составлявших большинство в монастыре с кучкой «посвященных» и «тайных» никому не пошла на пользу. Смута в самом сердце противоестественного в своей изощренности порядка.
Кто знает, во что превратилась община сейчас? Может, это единственный уцелевший «тайный»?
Тянулись мучительно долгие минуты. Ждать всегда тяжело. Тимьян видел напряжение и нервозность напарника. Только бы не выкинул чего… Зря он позволил парню идти с собой. «Тайные» одним своим видом могли привести в смятение любого. В таком состоянии можно выкинуть что угодно.
«Тайный» смотрел по сторонам, не шевелясь, не издавая ни звука. Кажется, что он даже не дышал.
И в тот момент, когда не только Кир, но и Тимьян уже готов был прыгнуть, человек ушел.
— Понял, что мы здесь, — сказал Тимьян, выдохнув.
— Что дальше?
— Идти за ним.
— По крышам.
— Нет.
— Почему?
— Сдались тебе эти крыши, — скривился Тимьян.
— Да ладно тебе! — удивился Кир. — Я всегда так делаю. На крыше кто нас увидит? Это же очевидно!
— Там, откуда ты, может это так и есть. — Тимьян задумчиво огляделся. За скалами разгорался рассвет, освещая вечные снега в неповторимый алый цвет. — Но тут такое не пройдет. Крыши Басилита не для людей. Они против людей.
— Не все очевидное — очевидно, — говорил Туут. Тимьян подумал, что слишком часто он стал вспоминать учителя. — Я бы сказал, что для обывателя очевидное — это глупость, прикидывающаяся истиной. Мне опять ударить тебя, низший?»
Юноша в ответ зло усмехнулся.
— Попробуй. И ты знаешь, что я уже давно не низший.
— Тогда почему ты задаешь глупые вопросы?
Удар последовал, но юноша перехватил палку.
— Стар ты стал, учитель.
— Я уже давно стар, — ответил Туут, ударив его ногой в пах. — И ты даже не представляешь, как давно… — добавил он, глядя на скривившегося от боли ученика.
— Что-то ты сам не свой, брат, — услышал он голос Кира. — Очнись! У нас дело, не забыл?
— Да, я в порядке. — Тимьян постарался прогнать воспоминания и сосредоточиться. — Крыши не подойдут. На них трудно забраться и так же трудно передвигаться. К тому же там все загажено пометом. Распугаем ворон. Так себе прогулка. Пойдем пешком.
— Будь по твоему. Пошли, что ли? А то потеряем подлеца из виду. Ведь он же не простой сукин сын?
— О, ты это понял? Хвалю.
— Насмехаешься? Ты забыл добавить: задница.
— Мой учитель вместо похвалы бил меня.
— А ты, значит, вместо этого бросаешься оскорблениями?
— Хватит болтать. Пошли.
Навстречу бежали люди. Толпы людей. Напуганные, с тюками, волоча телеги со скарбом, покрикивая на упиравшихся детей. Ветер, врывавшийся в тесные улицы, нес запах гари. Всё отчетливей доносились звуки войны: бой барабанов, глухой рев рогов, вопли. Даже здесь они чувствовали, как сотрясаются стены от бесчисленных камней.
— Штурм возобновился, — с умным видом изрек Кир. — Рановато.
«И все таки он задница».
Постепенно Тимьяна начало охватывать нездоровое возбуждение. Он пытался подмечать детали, находить скрытое. Узреть чертову суть, будь она неладна. Но получалось из рук вон плохо. Путались мысли, то и дело выскакивали из потаенных уголков памяти фразы, сказанные Туутом, обряды, нескончаемо долгие бдения в ожидании жертв…
Первая жертва.
— Да, это здесь, — сказал мальчик. — Я помню.
Старик погладил подбородок. Они находились у ворот замка. Вход в него охраняли два стражника в стеганках, остроконечных шлемах, с пиками в руках.
— Знаешь, что удивительно? А, низший?
— Что?
— Ты поразительно равнодушен к побоям.
Мальчик пожал плечами.
— Да, — продолжал разглагольствовать учитель. — Я знаю, тебя били всю жизнь. Но все равно. Неужели
