Коль, который неутомимо посещал разные фабрики, гостеприимно принимавшие иностранцев, как-то пошел посмотреть и на производство бумаги. Он увидел там восемьсот рабочих, бывших воспитанников санкт-петербургских приютов. На них была белая, как снег, одежда, напоминавшая форму поваров, и колпаки из бумаги, сделанные каждым самостоятельно с большой изобретательностью.
На Невском проспекте и в других фешенебельных частях города, также как и в Москве, располагались превосходные специализированные магазины по продаже чая. Золотыми буквами на витринах писали: «Здесь продаются все сорта китайского чая». С того времени, когда Царь Алексей в семнадцатом веке ввез в Россию чай из Китая, русские превратились в страстных любителей этого напитка. «Как только путешественник пересечет границу и окажется в России, он сразу почувствует аромат замечательного чая, которым его будут угощать на каждом шагу, — писал Коль. — Чай — один из могущественных кумиров России… ежедневный утренний и вечерний напиток, как непременное «Господи, помилуй» их утренних и вечерних молитв». Кто хотя бы раз попробовал настоящий чай, доставляемый китайскими караванами, какой пьют в России, тот никогда его не забудет; «ту бурду, которую мы называем чаем, русские едва ли сочли бы возможным пить».
Посещение одного из таких чайных магазинов было похоже на путешествие в Китай. Поскольку чай — жизненно важный напиток для россиян, люди, принадлежавшие к знати, обычно сами совершали покупку чая, так что магазины обставлялись столь же элегантно, как и гостиные. Мебель и все предметы убранства были китайской работы: китайские ковры покрывали полы, стены обивали вышитыми шелковыми панно. И всю эту экзотику освещали китайские фонарики, создавая иллюзию лунного света. Воздух был напоен восхитительным ароматом чая. Разнообразие сортов и названий достигало нескольких сотен, и поэтому ценники, высылаемые клиентам, походили на ботанические каталоги. Чай был расфасован по самым разнообразным коробочкам, которые стояли рядами, наподобие книг в библиотеке. В маленьких коробочках, называемых китайцами lansin, ценные сорта чая были завернуты в мягкую бумагу, а затем в свинцовую фольгу, чтобы не пропал аромат чая. Лансин укладывали в раскрашенные и лакированные шкатулки. Шкатулки с самыми дорогими сортами чая украшали барельефы с изображением сцен из китайских поединков в боевом искусстве и монгольских баталий.
Хотя чай в этих очаровательных магазинах служил основным предметом торговли, там продавались и другие товары — цветные картинки, трубки и чайные сервизы, мозаичные и резные деревянные изделия, китайская бумага, гладкая, как бархат, расшитые золотыми нитями, тонкие, как паутина, китайские шелка. Тут были механические куклы и игрушки изящнейшей работы. Владельцы магазинов разрешали покупателям заводить их. И тогда игрушечный джентльмен ехал на слоне, а другой перелетал через стол на драконе. Русские обожали эти забавные китайские игрушки.
В дополнение ко всем специализированным чайным магазинам по всему городу и по всей России были открыты чайные для простого люда. Они объявляли о себе яркими разноцветными вывесками, на которых на синем фоне изображался самовар в окружении белых чашек. В такие чайные обычно заглядывали извозчики, крестьяне и купцы. Они рассаживались группами за небольшими, расставленными рядами столами и оживленно беседовали, попивая из стаканов чай с сахаром вприкуску, по обыкновению простолюдинов.
Лучшие иностранные книжные магазины, в которых покупателям предлагались наряду с последними новинками и классические произведения их национальной литературы, также в большинстве своем располагались на Невском. Старая фирма Биреф и Гард продавала немецкие и французские книги. У Вольфа можно было купить книги, журналы и газеты на семи языках. Плюшар был лучшим издателем и продавцом литературы на французском. Смирдин держал престижный магазин русских книг, и в нем была широко представлена русская литература, а выпущенные им книги отличались особым изяществом. Смирдин издавал Пушкина и Гоголя, а также многих других авторов. В его магазине известные писатели и поэты часто встречались за завтраком и обсуждали вопросы литературы.
Любовь к чтению была так велика, что Коль писал в 1842 году: «Если что-либо и вызывает удивление иностранцев в Петербурге, так это прежде всего необычайная тяга к чтению в среде русской прислуги. Большинство прихожих в домах петербургской знати, где постоянно находятся ожидающие господ слуги, выглядят как читальные залы библиотеки; все собравшиеся там увлечены чтением книг. Самая обычная картина, которая предстает взору посетителя — это шесть- восемь человек, сидящие в разных углах, углубившись в чтение. И если это само по себе поражает иностранцев, предполагавших найти в этой стране лишь варварство, лень и невежество, то каково же будет их удивление, если они узнают, что именно читает прислуга. Это Мемуары Буриенна, История государства Российского Карамзина, Очерк универсальной истории Полевого, Басни Крылова, перевод Энеиды Вергилия — вот заголовки, которые предстанут взору интересующегося приезжего. Сегодня в России выпускается достаточно книг, чтобы ознакомить прилежного читателя со всеми стоящими новинками, а книжный рынок и библиотеки Петербурга мгновенно распространяют их.»
Общее количество имевшихся в продаже книг во многих магазинах Москвы и Санкт-Петербурга зачастую превышало 100 000 экземпляров. Книги популярных авторов стоили весьма дорого. Некоторые русские писатели за деньги, выручаемые от продажи своих сочинений, покупали поместья в несколько квадратных километров. Знаменитые литераторы получали от пяти до семи тысяч рублей за согласие публиковаться в популярных журналах и периодических изданиях, число подписчиков которых превышало двадцать тысяч.
Модным временем променада по знаменитому проспекту был промежуток между полуднем и двумя часами дня, когда дамы после завтрака выезжали в магазины. Мужчины выходили, чтобы повстречаться с ними и засвидетельствовать свое почтение. Затем, между двумя и тремя часами, после ежедневного военного смотра, когда биржа уже закрывалась и коммерческая деятельность замирала, светская публика прогуливалась вдоль Невы по Английской набережной и перед Адмиралтейством.
Некоторые экстравагантные чудаки взяли себе за правило показываться на этой набережной каждый день — один барон, столь толстый, что говорили, будто бы он не видел пальцев своих ног уже тридцать лет; молодой человек, который принял за правило всегда прогуливаться без шляпы, и еще один господин, одевавшийся в середине девятнадцатого века в стиле времен императора Павла: на голове его красовался пышный парик, а в руках была прогулочная трость с серебряным набалдашником. Александр I предпочитал совершать променады по Дворцовой набережной перед Зимнем дворцом. Во время своих ежедневных прогулок он иногда встречался с Джоном Квинси Адамсом, послом Америки, и вежливо расспрашивал его о жизни в Санкт-Петербурге. Николай I больше любил Английскую набережную, и там он свободно прохаживался с семьей среди своих подданных в сопровождении двух огромных лакеев, одетых в красные ливреи. Эти лакеи всегда были рядом с Императрицей, куда бы она ни отправлялась; они несли ее вещи, а также открывали перед ней двери.
* * *
Чтобы горожане, заполнявшие Невский проспект, могли вовремя попасть к месту своего назначения и выполнить различные поручения, в Петербурге существовала целая армия извозчиков и кучеров. Эти лица были поистине столь характерной и живописной частью российской жизни, что про них складывались песни и сказания, о них непременно рассказывали в своих воспоминаниях все путешественники. Пушкин писал:
…Автомедоны наши бойки,Неутомимы наши тройки.
И те извозчики, что гнали своих лошадей по необъятным просторам страны из одного города в другой, и те, которые быстро везли пассажира от одного конца улицы до другого, принадлежали к особому племени. Эта профессия зачастую передавалась по наследству от отца к сыну. Все кучера, богатые или бедные, состоявшие на службе или занимавшиеся частным извозом, были одеты одинаково. В состоятельных домах, в которых слуги носили ливреи, кучер все же продолжал одеваться в соответствии с русской традицией, хотя в таком случае его шапка могла быть из красного бархата, а армяк — из высококачественной ткани. Вплоть до 1920-х годов извозчики не отказывались от своего характерного наряда, который Теофиль Готье в 1858 году описывал так:
«Низкая шапка с круглой тульей плотно сидит на голове извозчика, поля у шапки загнуты, подобно крыльям, спереди и сзади. На нем длинный синий или зеленый кафтан, который застегивается сбоку на пять серебряных пуговиц. Кафтан образует на бедрах мягкие складки и перетянут черкесским ремнем, украшенным медной бляхой; у него небольшой стоячий воротник, под которым повязан шейный платок. Извозчик с бородой, распущенной на груди, с вытянутыми вперед руками, держащими вожжи, выглядит великолепно, победоносно… Чем толще извозчик, тем больше ему платят. Если он нанимался на ямщицкую службу, будучи худым, то, поправляясь, непременно требует повышения платы. Так как извозчик правит двумя руками, то хлыстом он не пользуется. Лошади хорошо понимают команды, отданные голосом. Русский ямщик и хвалит своих лошадей, и бранит; иногда он называет их нежными уменьшительными именами, а иногда ругает так ужасно, что присущая нам скромность не позволяет перевести такие слова…» (Но надо заметить, что кучер из респектабельного дома считал вопросом чести никогда не повышать голос.)
