Внезапно пришедшая в голову мысль поднимает меня с кровати быстрее, чем это мог бы сделать сигнал воздушной тревоги. Как была, в одной шелковой ночнушке, бегаю по гостиничному номеру, пытаясь отыскать следы Диминого пребывания. Тщетно – ни единого волоска, даже вторая половина двуспальной кровати не примята. Ни записки, ни его зубной щетки в ванной комнате, ни сумки с ноутбуком на стуле, где он его оставил. Господи, ну почему?..
Тебя только что опять бросили, дорогая – второй раз за этот месяц! Ну, что вешаться будем, или может башкой об асфальт, чтоб уж наверняка?
Ни фига, поживем еще!
Дрожащими пальцами сражаюсь с кнопками мобильного, но результатов, что роз на елке. Снова и снова «Абонент находится…». Знать бы, где он находится, этот абонент, своими б руками…
Обняла бы… А вы что подумали?
Так, ладно, спокойствие – только спокойствие, может он вернется через час. Пошел человек за сигаретами с утра пораньше, а я панику подняла. Все, хватит! Десять ведер холодной воды на мою дурную голову, а затем кофе в лошадиных дозах. Ясно тебе, дорогуша?
Странно, но внутренний диалог, сопровождающийся мысленным пинком под… ну, вы поняли!., возвращает мне слабую тень душевного равновесия. И то хлеб.
Одеваюсь, спускаюсь в кафе-бар, обитающий на первом этаже гостиницы. Вяло тереблю серебряную ложку, создавая видимость, что перемешиваю сахар. Какой там сахар, прости господи – только горечь кофе без всяких примесей. Молодой официант косится на меня с сочувствием, видно у меня на лице все написано. Видел нас, небось, вечером вдвоем с Димой.
Где-то на третьей чашке эспрессо до меня доходит, что не вернется мой попутчик НИКОГДА, просто потому что никогда не вернется.
От такого не слишком логичного вывода на меня обрушивается невыносимая тяжесть. Вялое равнодушие ко всему, что будет дальше, даже к тому найду ли я Дверь, не дает мне даже приподнять чашку над блюдцем. Кофе постепенно превращается в холодную горькую отраву, но вряд ли это меня впечатлит в ближайшие несколько минут.
Тупо пялюсь на блестящую, почти зеркальную поверхность черного напитка, в надежде увидеть за спиной своего невомого ускользающего двойника Димино отражение. А ведь могла бы этим утром рассматривать лукавые смешинки на радужной оболочке его серых глаз, прямо рядом с отражающимся в них собственным лицом. Глупо и пошло, вот что я вам скажу!
Осознание того, что исчезло этим утром, давит на грудь, не давая сделать ни одного полноценного вдоха. Задерживаю дыхание, в надежде на то, что страх умереть от недостачи воздуха, будет сильнее, чем желание умереть от боли в сердце.
Помогает. Ей богу, помогает! Кислородное голодание быстро возвращает все на круги своя. Потому что страх смерти – единственный повод жить не смотря ни на что. Вот так вот.
Понимаю, что если сейчас не начать срочно что-то делать, то расклеиться можно не на один день, поэтому я залпом допиваю холодный эспрессо и выхожу из стен гостиницы.
Послеобеденное солнце раскалило асфальт до такой немыслимой температуры, что даже сквозь толстую подошву своих сандалей, ощущаю его горячее прикосновение при каждом шаге. Воздуха в городе практически не осталось. Понятно, что для меня это – всего лишь лишний повод отключить эмоции и заняться борьбой за выживание в этой стихийно возникшей городской пустыне.
Улица, по которой я иду, совершенно пуста – ни одного прохожего, ни одной собаки или кошки, двери кафетериев и окна жилых домов закрыты наглухо. Впадаю в бессознательное оцепенение жертвы змеиного гипноза – такое особое состояние покоя, расслабленности и равнодушия. Это – благо, дарованное мне неизвестно кем, неизвестно за какие заслуги. В таком состоянии можно не то, что беду какую-нибудь и одиночество игнорировать, но и смерть, стоящую совсем рядом, не заметить.
Обернувшись назад, вижу, что здание гостиницы выглядит совершенно не так, как должно: парадная дверь закупорена здоровенным ржавым замком, боковые стеклянные двери, ведущие из гостиничного бара на улицу, заколочены деревянными балками. Но я только равнодушно пожимаю плечами. Подумаешь! И просто продолжаю идти, куда глаза глядят, не оборачиваясь и не пытаясь найти объяснение происходящему.
Тем временем погода разительно меняется. Сперва начинает дуть сильный прохладный ветер, который является скорее подарком, чем наказанием за мое равнодушие к окружающему. Затем небо заволакивают густые черные тучи – именно черные, а не темно-серые как перед грозой. Улица, по которой я иду, и очертания которой мне были знакомы, становиться какой-то совершенно иной. Могло, конечно, сказаться наше недолгое пребывание в городе, если бы вчера Дима не обратил мое внимание на несколько старинных зданий. Мы как раз говорили о том, что хорошо бы приобрести какой-нибудь особнячок и отреставрировать, потому что городским властям, видимо, все до фени, а особенно историческо-художественная ценность зданий, находящихся на их попечении и имеющим злую участь находиться не в центре города.
Так вот – тех зданий, которые дали нам накануне пищу для размышлений и наездов на правительство, нет и в помине. Вместо них грозно возвышаются обыкновенные обезличенные жилые дома, без балконов даже – одни окна, в которых отражается наступающая неестественно быстро темнота.
А мне даже в голову не приходит вернуться назад в гостиницу, хотя город становился похожим на черно-былые негативы. И выглядит это, прямо скажем, жутко, словно я по недомыслию оказалась персонажем саги о Сайлент-Хиле. Мне бы бежать сломя голову от греха подальше, но моя мозговая деятельность измеряется единицами, приближенными к нулю. Вот и бреду по пустынной улице.
Окружающий пейзаж меркнет с каждым моим шагом, который, кстати, дается мне с большим трудом. Так бывает, когда человек пытается бежать во сне – на ноги словно привешены стокилограммовые гири и даже если хочешь, удается лишь слегка приподнять ногу над дорогой, а сделать шаг – событие и вовсе за гранью человеческих возможностей. Все, что мне удается разглядеть сквозь густой вязкий туман, кажется каким-то не настоящим. А может быть и не кажется. Здания какие-то размытые, словно неведомый начинающий художник изобразил их как попало, не заботясь о том, чтобы придать им реалистичность. Небо – излишне черное и на нем ни единого облачка, ни единой завалящей звездочки или хотя бы намека на существование Луны. Просто – разлитая черная тушь на деревянной поверхности – кое-что впиталось, а остальное небольшой лужицей размером с это самое небо так и осталось само по себе. Вот так примерно и выглядит явление природы, которое и небом-то назвать язык не поворачивается.
Преодолевая немыслимую тяжесть в ногах, прогоняя усталость от бесплотных поисков, стараюсь не оставаться на месте, иду вперед как полумертвая черепаха. Ежесекундно сгущающаяся вокруг меня густая тьма уже не дает мне ничего разглядеть на расстоянии вытянутой руки.
Шаг за шагом, сквозь черный непроглядный туман, ничего уже толком не видя, продвигаюсь, словно вагон за собой тащу. Почему-то для меня сейчас очень важно хотя бы попытаться идти вперед. В конце концов, наступает момент, когда глаза мои становятся просто бессмысленной частью моего тела, и тогда, я закрываю их всего на секунду. Но этой секунды оказывается достаточно.
Открываю глаза на собственной кухне. На столе чашка с холодным кофе, которое не известно кто сварил для меня, в надежде ослабить мои физические мучения после вчерашней попойки. Лизка ушла, предварительно утерев мои слезы и дождавшись пока я засну прямо на жестком кухонном диване.
Хвала неведомым богам за то, что мои мысли сейчас где-то в отпуске на Гавайях. Потому что когда они вернуться, они констатируют факт, что все мои скитания в поисках Лиловой Двери, мой сладостный солнечный город с сиреневым небом и двумя солнышками, мой невероятный попутчик Дима – все это лишь очередной сон, фантазии предклиматического организма. А пока блаженная пустота и легкий шум в голове – дают мне уникальный шанс умереть прямо сейчас, не дожидаясь открытия, которое и так убьет меня. Всего секунда этой сладостной амнезии. Но…
Воспоминания обрушиваются на меня как ледяная вода Ниагарского водопада. Корчусь на жестком диване от какой-то метафизической боли в груди, которая, тем не менее – самая, что ни на есть настоящая. Сглатываю с большим трудом колючий твердый ком, поселившийся у меня в горле, но ощущения усиливаются, не оставляя мне надежды выйти победительницей в этой борьбе.
Знаю, что даже когда я встану, приведу себя в порядок и уйду на работу, буду заниматься какими-то обыденными повседневными делами, моя душа так и останется бесформенным бестелесным комком, лежащим в позе зю на плюшевой поверхности кухонной мебели. Я даже знаю, что гости, заходя на кухню, никогда не сядут на это место, испытывая суеверный инстинктивный ужас от одной мысли об этом. Но сейчас это бесполезное знание лишь кусочек маленькой рассыпанной на полу мозаики моей реальности. Единственной и неповторимой, потому что другой мне, как оказалось – не дано. Не заслужила, видимо, другой.
