скакали верховые казаки [Устав 1822а: 4–5; Завалишин 1862, 1: 355–356].
Согласно технократическим воззрениям Сперанского, такая организация системы этапов позволяла упорядочить переправку ссыльных на места назначения и укрепить отчетность за их перемещение. Весь маршрут и график передвижения арестантских партий были им подробно расписаны. Те, чья ссылка начиналась в первой этапной команде, в Тугулыме, шли два дня с остановкой на полуэтапе до следующего этапа в Перевалове, где они передавались второй этапной команде. На этом этапе они могли отдохнуть один день и воспользоваться баней. Затем конвой вел их в Тюмень, где передавал тюменской инвалидной команде, отвечавшей за преодоление следующих 262 верст до старинного города Тобольска [Устав 1822а: 26], где в соответствии с реформами Сперанского было создано специальное учреждение – Приказ о ссыльных. Таким образом, город стал руководящим центром ссылочной администрации и воротами в сибирское тюремно-каторжное царство. Ссыльные, прибывавшие в Тобольск под конвоем со всех концов империи, узнавали здесь о своем окончательном месте назначения. В тобольской пересыльной тюрьме они распределялись по постоянным партиям и оттуда продолжали свой путь на восток [Устав 1822б: 24, ст. 210–213].
Рис. 8.1. Переправа партии через Енисей. [Кеннан 1906, 1: 293]
Выйдя из Тобольска, ссыльные в течение двенадцати недель брели 1470 верст до Томска, одолевая в среднем по 25 верст в день с привалами не более чем на сутки. Еще 550 верст лежало между Томском и Красноярском, восточносибирским городом на Енисее (рис. 8.1), где заключенным полагался недельный отдых. После следующего перехода в тысячу верст с перерывами на суточный отдых партия наконец достигала Иркутска, столицы Восточной Сибири, где ее ждали еще несколько дней передышки. Оттуда каторжане, назначенные в Нерчинские серебряные рудники, должны были пройти еще 1500 верст [РГИА. Ф. 1286. Оп. 21. Д. 1118 (1860). Л. 1]. Согласно расчетам Сперанского, ссыльный, достигнув Иркутска, прошел бы 2944 верст за 29,5 недели со средней скоростью 25 верст в день [Gentes 2008: 198–199]. В большинстве случаев такие расчеты отличались чрезмерным оптимизмом.
Помимо наивных представлений о скорости передвижения арестантских партий, претворению в жизнь подробных планов Сперанского по эффективному и упорядоченному перемещению ссыльных через сибирские просторы помешали еще два фактора: взрывообразный рост числа ссыльных, отправляемых каждый год за Урал, и повальная коррупция ссылочной администрации. Сперанский, по-видимому, был убежден, что ежегодная численность ссыльных будет относительно стабильной, но в результате государственных репрессий в отношении армейских дезертиров и бродяг она на протяжении 1820-х годов выросла более чем вдвое[455]. Среднегодовой показатель 1819–1823 годов (4570 человек) за последующие три года вырос до 11 116. В 1825 году один чиновник с сожалением отметил, что если до 1822 года государство ссылало от 60 до 70 человек в неделю, то в настоящее время высылке еженедельно подвергается свыше двухсот человек [РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 414 (1825). Л. 6]. Между 1823 и 1831 годами через тобольскую пересыльную тюрьму прошли 10 886 каторжан и 68 620 ссыльных – в общей сложности 79 506 человек, в том числе 9166 женщин [РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 71 (1835). Л. 138]. Тщательно продуманные реформы Сперанского захлебнулись в этом резком и непредвиденном увеличении числа ссыльных.
В «Уставе об этапах в Сибирских губерниях» отмечалось, что, как показывал многолетний опыт, побеги в Сибири совершались, как правило, летом [Устав 1822а: 22]. В связи с этим отправляемая в летнее время партия не должна была превышать 60 человек, а в зимнее, когда лютые холода не благоприятствовали побегам, составлять максимум 100 ссыльных. В каждой партии должно было находиться не более десяти каторжан, которые считались более опасными, чем просто ссыльные. Кроме того, Сперанский предписывал, чтобы из сборного пункта в селе Тугулым на западной границе Тобольской губернии отправлялось не более одной партии в неделю. Тем не менее из-за роста числа ссыльных в 1820-е годы чиновники были вынуждены игнорировать эти ограничения и таким образом ставить под угрозу безопасность партий. Не успели реформы Сперанского осуществиться, как число ссыльных в одной партии стало превышать 400 человек. Дальнейшие попытки ограничить размеры арестантских партий были погребены под толпами людей, хлынувшими потоком в систему ссылки. В 1835 году правительственные чиновники, уполномоченные инспектировать ссыльных, отмечали, что из-за огромного и непредвиденного роста численности арестантов «местное начальство поставлено в величайшее затруднение и даже в невозможность исполнять во всей точности правила, указанные Уставом о ссыльных». По их наблюдениям, численность одной партии регулярно превышала 250 душ [РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 71 (1835). Л. 136 об. – 137].
Сами пешие арестантские партии представляли собой поистине жалкие процессии (рис. 8.2). Впереди шли приговоренные к каторге. Каторжане считались более опасными, чем ссыльные, и более склонными к побегу. Они шли в ручных кандалах, на ногах были тяжелые ножные оковы, соединенные цепью, проходящей через кольцо, прикрепленное к поясу. Кроме того, для предотвращения побегов они были попарно прикованы цепью к железному пруту, позже замененному цепью. Если один падал, все должны были остановиться. «Остановится один за нуждою – все должны стоять и дожидаться» [Максимов 1900: 14]. Один из современников-наблюдателей подробно описывал злоключения арестантов в пути: тяжелые оковы, хотя и обтянутые кожей, натирали ноги, измученные от ходьбы, а самым невыносимым было сковывание попарно: наручники заставляли каждого осужденного страдать от любого движения своего напарника, особенно если прикованные друг к другу были разного роста и телосложения [Румянцов 1876: 12]. В одну пару наручников могли заковать двоих «за недостатком кандалов» [Ядринцев 1872: 320]. За ними шли сосланные на поселение, закованные только в наручники. Следом, уже без оков, – те, кто отправлялся в административную ссылку и в ссылку на водворение. Замыкали шествие члены семьи, добровольно последовавшие за своими родственниками в ссылку. За колонной грохотали четыре подводы, в каждую была впряжена одна лошадь. Они везли вещи ссыльных (разрешалось не более 12 кг на человека) и, если оставалось место, стариков, детей и больных [Власенко 2008: 63].
Рис. 8.2. Партия ссыльных пропускает санный обоз. [Kennan 1891, 2: frontispiece]
Этапы на территории Сибири, построенные в соответствии с предписаниями устава Сперанского, обычно представляли собой дворы, окруженные низким частоколом. Во дворе стояли три одноэтажных бревенчатых дома, выкрашенные уставной охрой; в одном размещался начальник этапа, в двух других – солдаты и ссыльные. Казармы для ссыльных состояли из трех или четырех больших камер, в каждой была русская печь, вдоль стен – ряды двухэтажных нар, на которых осужденные могли сидеть, спать и держать свои вещи. Ссыльные дрались за место на нарах, агрессивные закоренелые преступники занимали лучшие места – зимой у печи, а летом возле окон. Слабым и больным
