Туча Ярославич поднялся со стула с потемневшим лицом:
– Вон отсюда! Чтоб я тебя больше не видел! Завтра же к воеводе нарочного пошлю. Чтоб ноги твоей на моей земле не было! Вон, я сказал!
Боярин вытянул руку, указывая на дверь. Нечай подобрал шапку, отряхнул ее об колено, усмехнулся, глядя Туче Ярославичу в глаза, и пошел к двери.
– Смерд… Только шепни кому хоть полслова…
Нечай оглянулся, широко улыбаясь:
– Не бойся, боярин! Я тебя не выдам! Живи спокойно, веселись, как умеешь.
– Тебе все равно никто не поверит!
Нечай не стал ничего отвечать и вышел, прикрыв дверь. Вот и все: дело сделано. И назад дороги нет. Теперь одно из двух: или напишет боярин воеводе или испугается.
Домой! И никогда больше сюда не возвращаться. И никуда из дома не выходить, пока… Напишет или не напишет? Сердце стучало гулко, Нечай все еще злился, все еще радовался, что разрубил этот узел, но потихоньку на смену возбуждению приходила тоска… Ну почему? За что? Бежать отсюда, подаваться на юг? А толку? Как веревочка не вейся… В дороге поймают еще верней. На щеке не клеймо, конечно, но всякому понятно, что это за шрам и откуда такие берутся.
Нечай открыл тяжелую дверь из усадебного дома, прижатую порывом ветра, и обомлел: шел снег. Мелкие, сухие леденчики со стуком сыпались на мерзлую землю, словно зерна. Ветер гнал их по вытоптанной дорожке, перемешивал с травой, кидал острые белые дробинки в лицо и на лестницу – под ноги. Твердые крупинки быстро облепили воротник и отвороты рукавов и полезли за шиворот, словно мошки.
Земля еще не побелела, но покрылась полупрозрачным налетом, похожим на легкий платок из крупных кружев, которым играл порывистый ветер.
Снег… Как холодно было голой земле без снега… И кожа ее обветрилась, сморщилась, ороговела…
Нечай ступил на тропинку, и снег хрустнул под его сапогом – зерна рассыпались в муку. Скоро тут лягут глубокие сугробы, скоро топтать снег сапогами будет не жалко. А пока… он слишком белый…
Нечай огляделся, и пошел в обход, по той тропинке, где стоял идол. В лесу ветер немного поутих, и снег сыпался на сухие листья, сползал в ложбинки, соскальзывал с блестящих, вытертых временем корней, собирался горками… И шапка между рогов истукана побелела и поднялась.
– Здравствуй, древний бог, – Нечай снял мурмолку и стряхнул с нее снег – теперь сухие снежинки падали на голову, и Нечай чувствовал их холодное прикосновение к волосам. Сразу стал ощутим шепоток леса, шероховатый звук, с которым снежинки падали на землю, постукивание ветвей друг о друга. А далеко за деревьями, в стороне болота, Нечай различил звонкий детский смех. Он прислушался, и ему показалось, что в той стороне на самом деле смеются дети. Когда он был маленьким, в первый снег дети всегда выбегали на улицу. Лепили перепачканные грязью снежки, носились друг за другом, надеясь упасть, рассматривали собственные следы, пробовали снежинки на вкус, и ловили их в ладошки, соревнуясь, у кого на руке снежинка не растает дольше.
На болоте не может быть детей. Рядок в другой стороне, а ближайшая деревня за болотом слишком далеко. Нечай огляделся с удивлением и пошел в сторону голосов. Наверное, кто-то из Рядка поехал за дровами, и взял с собой помощников. Но за дровами, вообще-то, ездили в другую сторону, туда, где рос хвойный лес, в котором хватало сухостоя. Здесь деревья рубили только мастеровые, вроде Мишаты. Те, кому нужен был именно дуб. И в лесу, не в болоте же…
Смех отдалялся, и Нечай прибавил шагу. Смутное подозрение закралось в голову: хотелось во что бы то ни стало увидеть, кто же это на самом деле. Звук вел его в сторону от тропы, правей, туда, где болото подмывало кладбище. Идти было легко, огромные дубы росли редко, между ними не пробивалась ни кустика, ни травинки. Только сплошной ковер сухих листьев лежал под ногами, да корни гибкими спинами выпирали из-под него наружу. Пегая земля становилась все белей, Нечай время от времени тряс головой, стряхивая снег, но тот все равно путался в волосах и не таял. Надевать шапку Нечай не хотел – смех и так долетал до него еле-еле. Отмороженные на прошлой неделе уши быстро почувствовали мороз, и Нечай время от времени тер их мурмолкой.
А потом смех затих совсем, как Нечай ни прислушивался, сдерживая шумное дыхание. Он пробежался бегом, но побоялся сбиться с пути, и снова остановился, прислушиваясь. Ничего… Только шорох снега, засыпающего листву, да вой ветра в верхушках дубов. Нечай прошел вперед несколько шагов, всматриваясь, нет ли в лесу просвета, и тут увидел след. Еле заметный, почти занесенный снегом. Он подошел поближе и присел – цепочка следов бежала чуть в сторону, он успел немного сбиться. Но никаких сомнений не осталось – здесь кто-то прошел. Нечай рассмотрел следы получше и только потом понял, почему они показались ему странными: это были отпечатки босых ног. Маленьких босых ног. Смутное воспоминание мелькнуло в голове и пропало: он где-то видел такие следы…
След очень скоро смешался с другими такими же: детей, бегающих босиком по снегу, оказалось много. Отпечатки их ног то сходились вместе, то рассеивались меж деревьев, а в двух местах Нечай увидел след пятерни, сгребающей снег. Они играли… И, наверное, спорили, у кого на ладони снежинка дольше не растает. И падали в снег, и пробовали его на вкус…
След быстро вывел его на болото, где ветер рвал с побелевшей земли ее тонкий полог, как бедовый паренек, задирающий девке подол. Снег сыпал все так же мелко и колол лицо, и за его пеленой Нечаю чудилось какое-то движение. Но, наверное, это ветер сплетал из снежинок белые фигуры, которые сходились хороводом, а потом разлетались прочь друг от друга, собирались снова и рассыпались в пыль, свивались в венки и опадали на землю лепестками черемухи, метались ночными мотыльками и порхали бабочками, поднимались валами, простирая руки в стороны, и рушились, как песчаные башни.
Нечай шел через болото и теперь не боялся, что след заметет: он вел в крепость, мимо ельника, который остался по левую руку. Ветер вился у ног добродушным псом и петлял над головой хищной птицей, забегал вперед и толкал в спину. Нечай смотрел по сторонам, и чувствовал себя единственным на всем белом свете – теперь по-настоящему белом. Лишь снежная поволока вокруг, лишь жалостное завывание ветра.
Крепостная башня поднялась над болотом как-то сразу, неожиданно высоко, словно выросла из земли, и тогда Нечай подумал, что поступает опрометчиво: его не только никто не услышит, его никогда не найдут. Не слишком ли он самонадеян, не слишком ли дерзок? Тогда, у идола, рядом с Дареной, они недаром посмеялись над ним… Зачем ему вообще это надо? Мало ли, что он кому пообещал на каком-то сходе?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});