Он взошел на насыпной вал, поднимающий крепость над болотом и обогнул полуразвалившуюся стену: груды битого кирпича, наваленные вокруг, перемежались с большими валунами и крупным обломками стен; между ними кое-где прорастали кусты, топорщились почерневшие стволы иван-чая, ветвился засохший дягиль, соцветия которого шапочками накрыл снег. Унылое место… Даже ветер не торопился сюда залетать: изредка покачивал черные травы, и выл снаружи злобно и тоскливо, как дворняга, чующая волков.
Вход в башню когда-то закрывала дубовая дверь, что теперь, гнилая и обглоданная временем, стояла рядом, прислоненная к стене. Нечай добрался до нее с трудом, надеясь не переломать ноги.
Внутри пахло пылью, сыростью и мышами. Нижний ярус башни служил когда-то погребом, судя по мусору, выстилавшему земляной пол, но сразу от входа наверх вела лестница, вмурованная в стену, с высокими узкими ступенями. Нечай огляделся и прислушался: ему показалось, что наверху кто-то есть: то ли шепот, то ли шорох, то ли осторожные шаги донеслись до него из черного лестничного проема.
Потолок нависал над лестницей так низко, что, поднимаясь на ступеньку, приходилось пригибать голову, а стены сходились так тесно, что Нечай задевал их обоими плечами. Наверное, штурмовать эту башню было нелегко: ее защитники легко перебили бы нападавших по одному. Вот так, в полную темноту, не зная, где тебя стережет враг, и какая ступенька станет твоей последней… Впрочем, Нечай и теперь не чувствовал себя уверено: мрак сгущался, и подниматься приходилось ощупью. Он каждую секунду ждал, как из темноты до него донесется рык, тонкий рык испуганной куницы, мелькнет мутный, мертвенный свет глаз, и в шею вопьются острые, тонкие зубы…
Но тут стены разошлись в стороны, лестница повернула, и впереди Нечай увидел отблеск живого, желтого света. Свет, падая на стену, чуть колыхался, подрагивал, то мерк, то ярко вспыхивал, и Нечай пошел наверх немного уверенней.
За поворотом, в махонькой нише на уровне груди стояла оплывшая сальная свеча, и легкий сквозняк играл ее пламенем. Нечай прошел коротким, узким коридором к следующему пролету, мимо двустворчатой двери, обитой толстыми медными полосами, с тяжелым висячим замком, закрывающим засов, и, посмотрев наверх, заметил дневной свет. Этот пролет был гораздо шире, на нем смогли бы разойтись три человека. Нечай поставил ногу на нижнюю ступень, и только тогда обнаружил, что у стены, на третьей ступеньке снизу кто-то сидит. Он замер и взялся за стену рукой: белое пятно в темноте. Вот сейчас оно откроет светящиеся глаза и обнажит клыки… Ему вдруг вспомнился чавкающий звук за спиной, на тропинке из усадьбы… После света огня глаза не привыкли к мраку: Нечай всматривался в существо, сидящее перед ним, и ждал. Но оно не шевелилось, а из темноты постепенно проступали его очертания: тонкие белые руки в рукавах рубахи, бледные худые лодыжки, узкое лицо и русая коса, лежащая на плече. Да это же просто девочка! Примерно такая же, как Груша, только чуть тоньше и выше. Нечай поднялся ближе к ней и увидел, что глаза ее закрыты, а голова опущена на стену: она спала. Только дыхания ее слышно не было.
Он осторожно прошел мимо, боясь ее потревожить, и только потом подумал, что она спит на холодном камне, босая, в одной рубахе. Но тут ступени вывели его на последнюю площадку, и сразу за поворотом свет ударил ему в глаза: после сумрака лестницы даже тусклый свет из узких бойниц показался ему ослепительным.
Это была половина башни – широкое полукруглое помещение с тремя бойницами в человеческий рост. Над головой серые стропила держали ветхую тесовую крышу, кирпичные стены кое-где осыпались и почернели от сырости.
Они спали… Две девочки, прислонившись к стене, прижимались друг к другу, словно зябли: одна высокая и темноволосая, а другая – беленькая и круглолицая. Мальчик, положив кулаки под голову, свернулся калачиком в углу, и длинная челка упала ему на лицо, а рядом с ним, раскинув руки, разметался другой, и кудрявые светлые волосы его рассыпались по полу. Девочка, сложив ладошки лодочкой, лежала под бойницей, белая рубашка задралась, обнажив выпирающие коленки, а у нее под боком притулилась соломенная кукла, показавшаяся Нечаю удивительно знакомой. Худущий русоголовый парнишка вытянулся на животе, опустив голову на сцепленные руки, и шевелил во сне губами, а у его ног спящая девочка обнимала толстощекого малыша, который изредка толкал ее пухлыми кулачками.
В бойницы задувал зимний ветер и бросал на пол снег. Стены в углах покрывал тонкий иней, холодные камни гулко откликались на каждый звук, голый шершавый пол засыпала мелкая кирпичная крошка, и Нечай растерялся, осматриваясь по сторонам. У них были бледные лица и посиневшие, бескровные губы. Мальчик, свернувшийся калачиком, застонал во сне и повернулся на другой бок, подтягивая коленки к животу. Странная тишина, неживая тишина окружала спящих детей: только вой ветра и легкий шорох мелкого, сыпучего снега. Они не дышали.
Нечаю почудился звук открывающейся двери в темном углу и шелест шагов.
– Дядя Нечай, – раздался тихий голос.
Нечай вздрогнул и повернул голову: в дверях стоял мальчик лет десяти – босиком, в рубахе без пояса и полотняных портах, не прикрывающих лодыжки. Его гладкие волосы цвета темного дерева шевелил сквозняк, а на восковом лице в форме сердечка блестели глаза. Не светились, а именно блестели: светло-карие, большие, широко распахнутые. Нечай никогда его раньше не видел. Мальчик поманил его к себе, приложил палец к бледным губам и чуть шире приоткрыл дверь, из которой вышел.
За дверью оказалась маленькая комната без окон, в ней стоял стол с двумя скамейками по обеим сторонам, а на столе горела свеча. Нечай немного задержался на пороге, оглядываясь назад, но мальчик покачал головой, снова приложил палец к губам и плотно прикрыл двери, кивая Нечаю на скамейку у стола.
– Вот, – сказал он, – теперь можно говорить. Они плохо спят, все время просыпаются…
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил Нечай.
– Нам Груша сказала. Мы же тебя столько раз видели!
– Груша? – Нечай опешил.
– Ну да. Это вы ее не понимаете, а мы понимаем. Она часто к нам приходит играть.
– А… а откуда она узнала, как меня зовут? Она же не слышит!
– Не знаю. Она как-то умеет вас понимать, наверное, так же, как мы ее. Я не знаю. Мы ее звали к себе насовсем, она собралась уже, а ты ей помешал… помнишь?
Нечай кашлянул:
– Вы это… вот что… Вы ее к себе больше не зовите насовсем, ладно?
– Да она передумала. Я ж понимаю, – мальчик пожал плечами и вскинул глаза: в широких зрачках мелькнул тусклый, бледный свет.
Нечаю происходящее показалось сном… Словно в усадьбе он опять надышался странным дурманом. Или это первый снег заворожил его и заморочил? Мальчика звали Ерошей. Он утонул в болоте три года назад. Нечай смотрел на него и ждал, когда ребенок приподнимет верхнюю губу, и в свете огня блеснет тонкий клык…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
