В полемике с Адамовичем Альфред Людвигович Бем периодически заключал временные союзы и с Ходасевичем, и со Слонимом. Но временный союз Бема с Ходасевичем определялся скорее наличием общего оппонента, нежели наличием единства взглядов. Ходасевич не мог принять увлечения пражан Пастернаком, которого он ценил весьма невысоко, а футуристов вообще не переносил и считал их влияние пагубным. Взгляды Бема были гораздо ближе Марку Слониму, который всячески приветствовал новаторство в литературе и называл парижскую «ноту» «франко-петербургской меланхолией».
Эта многолетняя полемика не могла не отразиться на оценке творчества скитовцев главным представителем «противоборствующей» стороны. И если на статьи и высказывания Бема Георгий Адамович предпочитал не отвечать – как, собственно, и на статьи Слонима, – то о творчестве поэтов «Скита» высказывался неоднократно. И в основном негативно.
В рецензии на первый коллективный сборник «Скита» он писал: «Пражский сборник «Скит» до крайности неровен. Он в меньшей степени представляет какое-то литературное объединение, чем берлинский «Невод». У сборника нет «лица». Каждый из участников его идёт своей дорогой, не мешая соседям, но и довольно слабо поддерживая их». Надо сказать, что и сами скитовцы считали сборник неудачным.
Примерно так же оценил он вышедший через год второй сборник: «В Париже поэты настроены, пожалуй, консервативнее, – если только считать консерватизмом неприязнь к футуристической манере стихосложения. В Париже меньше внешних эффектов, больше выдержки. Прага романтичнее, порывистее… Это было бы хорошо, если бы пражские «скитники» отличались большей разборчивостью в выборе поэтических средств. На них сильно влияет Пастернак. Но большей частью они берут от Пастернака лишь оболочку его стиля и этим ограничиваются».
Алексей Эйснер. 1920-е гг. Фотография из архива Д. А. Эйснера
Нужно сказать, что несмотря на критику Бемом «парижской ноты», парижские настроения в творчестве участников «Скита» чувствовались всё сильнее. Особенно заметно проявилось это в четвёртом сборнике, о котором Лев Гомолицкий писал: «Произошло худшее: «Скит» не капитулировал в целом, он раскололся на капитулировавших и оставшихся на прежнем пути. Тут прошла глубокая трещина, и часть прежней плавучей льдины, на которой спаслись скитники среди сурового океана современности, отделившись, быстро относит на запад – к Парижу. Парижские веяния, охватившие Прагу, очевидны».
Признавал это и Альфред Людвигович Бем. В своём письме от 20 июля 1937 года к Эмилии Чегринцевой он писал: «Получили ли вы последний № «Меча» со статьёй Гомолицкого о «Ските»? Он «Скит» хоронит и, как я и ожидал, считает, что IV сборник свидетельствует о полной капитуляции перед Парижем. По существу он прав, и так сборник будет всюду восприниматься. Я уже этим переболел и смотрю на всё со стороны».
Подводя итог многолетней дискуссии, поэт и критик Юрий Иваск писал: «Адамович, предписавший пиано-пианиссимо парижской поэзии и способствовавший созданию «школы». Творчески победил своих противников – Ходасевича и Бема».
Георгий Адамович не оценил попытки пражан стать парижанами. Анализируя четвёртый сборник «Скита», он писал: «Сборник пражского «Скита» – серее и скучнее, чем обычно. Уровень, разумеется, соблюдён – за исключением стихотворения В. Мансветова, совсем детского. Но у составителей этой тоненькой книжки будто только об уровне и была забота…»
«Скит поэтов». Прага, 21 мая 1926 г. Слева направо: А. Ф. Вурм, Т. И. Дзевановская, Э. К. Цегоева, Н. В. Дзевановский, М. М. Мыслинская, В. Ф. Мансветов, А. В. Эйснер, А. Л. Бем, X. П. Кроткова-Франкфурт
Справедливости ради нужно сказать, что идеолог «парижской ноты» положительно отзывался от творчестве некоторых скитовцев. В «Литературных записках» можно найти его отзыв на стихотворение Вячеслава Лебедева, опубликованное в 1929 году в «Литературных записках». Адамович пишет о том, что стихотворение «живое». В нём заметно «дыхание». Отмечал он и Эмилию Чегринцеву – признавал, что её «дарование творчески подлинное».
Гораздо благожелательнее отзывались о творчестве скитовцев другие признанные критики того времени – помимо Слонима и Ходасевича, это были и Георгий Иванов, и Пётр Пильский. Они ценили и положительно отзывались о творчестве Аллы Головиной, Чегринцевой.
В истории «Скита» можно выделить два периода. Первый, который скитовец Лев Гомолицкий назвал «героическим», – это 20-е годы XX века. В этот период в творчестве скитовцев преобладает повествовательное, сюжетное, конструктивное начало, а облик «Скита» определяют преимущественно поэты-мужчины, часть из которых прошла через ужасы гражданской войны. В 30-е годы «Скит» обретает преимущественно женское, лирическое лицо, и «Скит» невольно сближается с лирической парижской нотой. Скитовцев привлекали Париж и Москва; в Праге закончилась Русская акция помощи, и столица Чехословакии потеряла свою привлекательность для многих эмигрантов. Началась череда отъездов. Но даже уехав в другие города и страны, скитовцы старались поддерживать связь с Прагой, присылали друзьям и Бему свои стихи, заочно принимали участие в вечерах «Скита» и даже указывали при публикациях свою принадлежность к «Скиту». «Скит» поддерживал связи и с Парижем, и с Берлином, где вышла книга А. Головиной «Лебединая карусель» и антология русской зарубежной поэзии «Якорь» со стихами ряда скитовцев, и с провинциальными эмигрантскими центрами (Варшавой – прежде всего в лице Льва Гомолицкого, Таллином, Белградом, Шанхаем). Сборники Эмилии Чегринцевой, например, вышли под эгидой «Скита» в Праге («Посещения») и Варшаве («Строфы») в 1936-м и 1938 годах.
Вячеслав Лебедев. Фото из книги «Скит. Прага 1922–1940», изд. Русский путь, М., 2006 г.
В разных статьях о деятельности «Скита» указываются разные даты окончания его работы – это и 1940-й, и 1941 год. «Чётки» свидетельствуют, что два последних участника – старшая дочь Альфреда Людвиговича Ирина Бем и Николай Терлецкий – были приняты в члены объединения 19 апреля 1940 года. Действительно, после подписания Мюнхенского договора жизнь русских беженцев в Чехословакии не могла не измениться – с 1939 года встречи устраивались уже не еженедельно, а раз в месяц; а последние совместные чтения прошли 6 сентября 1940 года – Эмилия Чегринцева прочла свои стихотворения «Война» и «Чужой дом», а сам Альфред Людвигович Бем – своё стихотворение «Петербург». Но были ещё выступления, литературные вечера, в которых участвовали скитовцы. На одном из таких вечеров в начале 1943 года Ирина Бем презентовала сборник своих стихотворений «Орфей». Последнее коллективное выступление состоялось 19 мая 1944 года на Семинаре по изучению русского языка и литературы при Русской ученой Академии в Праге (бывшем Русском свободном университете). Альфред Людвигович Бем говорил тогда о «Задачах современной эмигрантской литературы», этот доклад лёг затем в основу его известной статьи «Русская литература в эмиграции», напечатанной по-чешски и по-русски. В том же 1944-м вышла последняя его прижизненная книга – «Церковь и русский литературный язык».
Поэтому – позволю себе считать, что деятельность «Скита» закончилась со смертью его духовного отца и бессменного руководителя Альфреда Людвиговича Бема, в 1945 году.
Один из лучших поэтов среди скитовцев Вячеслав Лебедев пишет: «Собираясь и выступая публично во время оккупации, «Скит» никогда не сделал ни одного приветственного жеста в сторону немцев. Наоборот: два его члена заплатили жизнью за несоответствие с немецким миром». И ещё: «Эмиграция не берегла, да и не могла уберечь своих молодых талантов, разрозненно погибавших или просто замолкавших в тяжелых жизненных условиях. В этом аспекте работа А. Л. Бема с литературной молодежью и его стремление по мере сил поддержать и направить все её неокрепшие ещё дарования на правильный путь и приохотить к регулярной работе над словом и над самим собой является чрезвычайно ценными и, вероятно, исключительными в истории эмиграции. Его значение для литературной эмигрантской поросли ясно проявилось в распаде «Скита» после его смерти и в прекращении всякой литературной деятельности в Праге после 45-го года».
Жизнь Альфреда Людвиговича оборвалась трагично. Было понятно, что его, искреннего и яростного критика Советской власти, арестуют в числе первых. Но он не ушёл весной 1945-го на Запад и остался в Праге. Он предчувствовал свой конец – 22 апреля записал в дневнике: «Решающие дни: Сегодня причастился. Стало ясно, что и моя судьба под вопросом, но об этом молчу. К смерти не готов». До сих пор обстоятельства смерти Альфреда Людвиговича остаются загадкой. Существуют различные версии – он покончил с собой во время допроса, или был расстрелян во дворе пражской тюрьмы Панкрац сотрудниками СМЕРШа, или погиб в лагере… Ныне известно абсолютно достоверно вот что – 16 мая Бем был арестован. О том, как это произошло, пишет младшая дочь ученого, Татьяна Бем-Рейзер:
