– Он убил двенадцать девочек, – перебила Ева. – Он никогда об этом не упоминал?
Гиббонс с выражением бессилия на лице покачал головой.
– Он говорил о ритуалах очищения, о доме, о том, чтобы никогда его не покидать. Теперь он уже давно о доме не говорит, поскольку думает, что его дом здесь. В ходе работы с ним стало ясно, что, если бы его отпустили, он снова взялся бы за это ритуальное очищение. Он видит в этом свое предназначение. Считает, он наконец осознал свою миссию – ведь у вас с Нэшем такая миссия есть. Спасать девочек, очищать их от грязи, от греха, давать им дом.
– Двенадцать! – повторила Ева.
– Я догадывался, что это могла быть не единственная попытка, но я не сумел проникнуть в его сознание, вытащить на поверхность то, что он сделал. И не сумел вызвать его на разговор о том, почему он избрал себе такую миссию, о ее сексуальных составляющих. Могу вас только заверить, что ни я, ни Нэш даже не подозревали, что он тогда застал его не за первым деянием, а за последним.
Я мог бы часами говорить с вами о его психике, разжевывать свое мнение о том, почему, как и зачем. И почему в его мозгу то, что он сделал, оказалось вытесненным и подавляемым. Могу вам только сказать, что он глубоко убежден, что делал то, что было необходимо и правильно, а брат его просто не понял, не поверил ему и вообще не верил в него, вот почему он не смог завершить свое дело. Он всего несколько лет как начал снова общаться с Нэшем, да и то не в полной мере.
– О его психике вы можете говорить с другими психотерапевтами. Он убил двенадцать девочек, пытался убить еще одну. И вместо того, чтобы предстать перед правосудием, он живет здесь, в комфорте, и не несет никакого наказания за свои преступления.
– Насчет наказания я бы с вами не согласился. Об убийствах мы не знали. А когда Нэш понял, что убийца – Монти, он сразу приехал сюда и все мне рассказал.
– И вы все равно не обратились в полицию.
– Мы собирались, а тут как раз вы. Нэш хотел немного побыть с братом, прежде чем отвезти его – в моем сопровождении – назад в Нью-Йорк и сдать вам.
Гиббонс опять взял Филадельфию за руку.
– Филли, вчера, когда Нэш ко мне приехал, это был совершенно убитый человек. Он понимал, что обязан сдать брата в полицию. Брата, которого вы оба так любите и за которого он считает себя в ответе. И еще он страдал от того, что тебе тоже предстоит узнать о том, что сделал Монти.
– Мне надо видеть их обоих.
– Да уж. Монти разволновался перед поездкой, перед возвращением в Нью-Йорк. Я дал ему лекарство. Лейтенант, в тюрьму он не пойдет. Ни один врач, ни один суд не признает его вменяемым. Но и свободным ему никогда не быть. И он никогда не узнает, что значит жить полноценной жизнью, влюбляться, иметь семью, работу, настоящий дом. Возможно, это и не правосудие в чистом виде, но это тоже наказание.
– Мне надо его видеть, – заявила Ева и решительно поднялась. – Мне надо с ним поговорить.
– Да, конечно.
– А я не могу… – начала было Филадельфия.
– Нет, не сейчас, – не дала договорить Ева.
– Лучше подождать, – успокоил Гиббонс. – Ему и так трудно свыкнуться с мыслью, что отсюда придется уехать. Но когда его будет забирать полиция, лучше, чтобы ты была рядом.
– Ну а чаю-то мы хоть попьем? – предложил Рорк, переглянувшись с Гиббонсом.
– Да, это хорошая мысль. Сейчас распоряжусь. Лейтенант, я вас к нему отведу.
Они вышли, стали подниматься по лестнице, и лишь тогда Ева заговорила:
– И за все эти годы он так ни разу и не признался вам, что убивал?
– Мне и в голову не приходило, что имели место какие-то убийства. Лейтенант, он вел себя абсолютно мирно. Покорно, как я уже говорил. Говорил о девочках – во множественном числе, – но мы решили, и в общем-то правильно, что он воспринимал их обобщенно. Плохие девочки, заблудшие девочки. И он их спасет. Он неадекватен, а прибавьте сюда еще воспитание… Но я уже сказал, в двух словах это не объяснить. Вы сами увидите, он не воспринимает их как умерших, для него они спасенные. Он не осознает, что он их убил. У него рассудок ребенка. Ему знакома такая эмоция, как гнев, но в данный момент он не проявляется. Здесь у него есть свои обязанности, установленный порядок, есть те, кто о нем заботится. Его не заставляют делать ничего такого, что ему, как он считает, не под силу.
Доктор остановился перед дверью в палату, где на часах стояла Пибоди.
– Вы позволите мне остаться с ним? И Нэшу тоже? Он тогда будет меньше нервничать.
– Давайте так договоримся: если начнете вмешиваться – выставлю за дверь.
Гиббонс кивнул и распахнул дверь.
Нэш Джонс стремительно поднялся, только что не вылетел из кресла, в котором сидел и наблюдал, как брат неторопливо складывает одежду в небольшой чемоданчик.
– Лейтенант, я…
Гиббонс покачал головой.
– Монти, к тебе гости.
– Я еду в путешествие.
Это был ребенок в облике взрослого мужчины. Мягкое, начинающее оплывать лицо под взъерошенными соломенными волосами было бледным. Взгляд – пустым и отрешенным.
– Я собираю вещи. Я сам умею.
– Мне надо задать вам несколько вопросов.
– Доктор Гиббонс задает вопросы.
– Я тоже.
– Вы доктор?
– Нет, я из полиции.
– Ой, с кем-то беда! – Он улыбнулся брату, словно произнес им одним известную хохму.
– Сейчас я зачитаю вам ваши права. Вы понимаете, что это такое?
– Иногда мне дают право начать с десерта, при условии, что я потом съем все остальное.
О боже, подумала Ева, но все же зачитала права.
– Вы поняли, что я сейчас говорила?
– Мне необязательно с вами говорить, если я не хочу.
– Все правильно. И вы можете потребовать адвоката прямо сейчас.
– У меня есть Нэш и доктор Гиббонс. Они умные. – Он аккуратно уложил в чемодан синий свитер. – Если как следует подумать, я тоже могу быть умным.
– Ладно. Я хочу поговорить с вами о том времени, когда вы жили в Нью-Йорке. Об Обители.
– Мне туда больше ходить нельзя. Это уже не мой дом. Мой дом теперь здесь.
– Да, но когда ваш дом был там, вы были знакомы с Шелби. Вы помните Шелби?
– Она плохая. Она сказала, что она мне друг, но она со мной плохо обошлась. Плохая, – проворчал Монти себе под нос. – Я хочу собирать вещи.
– Ты можешь собираться и разговаривать с лейтенантом Даллас, – мягко проговорил Гиббонс.
– Даллас – это город в Техасе. Это все знают. Я тоже город.
– Каким образом Шелби обошлась с вами плохо?
– С чего это я должен вам рассказывать? Нэш меня рассказать заставил. Он сказал, я должен рассказать, потому что он мой брат. А вы не мой брат.
– Ты должен рассказать ей то, что рассказывал мне. – Нэш, глотая слезы, положил руку брату на плечо.
– Ты разозлился. Я не люблю, когда ты злишься.
– Я разозлился там, в Нью-Йорке, много лет тому назад. Я был расстроен. Я не должен был так с тобой говорить. Но сегодня, когда мы разговаривали и ты рассказал мне о Шелби и остальных, я же не злился?
– Потому что мы Нэш и Монти. Братья навек.
– Почему вы раньше не рассказывали Нэшу о Шелби и других девочках? – спросила Ева.
– Он разозлился, вот я и не стал. Потом мне пришлось ехать сюда, но здесь есть Питер, и это хорошо. А потом я забыл. Здесь нет плохих девочек, и я забыл. Мне это уже даже не снится.
– Может, расскажете мне про Шелби? Что у вас случилось? – попросила Ева.
– Монти, ты можешь ей рассказать, – подбодрил Питер. – Она не рассердится.
– Шелби сказала, что она мне сделает хорошо, по-особенному. По секрету. Она сделала, но это плохо. Если я вам расскажу, у нее будут неприятности. Я не ябеда. – Он делано прикусил губу.
– Все в порядке. Вы можете рассказать. Что случилось с Шелби?
– Ничего. – Он поднял руки и поболтал ими в воздухе. – Ничего. Ничего. Она хотела остаться в Обители. Я тоже хотел, но Нэш и Филли сказали «нет». Но то, другое место не было моим домом, и мы с Шелби хотели остаться. Шелби сказала, мне тоже можно остаться, а потом она сказала, что нет, нельзя, потому что я глупый. А мне стало обидно. Она была плохая. Мы должны помогать плохим девочкам стать хорошими. Я помог ей стать хорошей. И ее подружке тоже. Я помогал девочкам делаться хорошими и оставаться дома. А сейчас я еду в путешествие.
– А как вы им помогали?
– Я не помню. – На его лице появился легкий оттенок лукавства, глаза забегали. – Я об этом не думаю.
– А мне кажется, думаете. Вы подсыпали им в питье снотворное. Вам нужно было, чтобы они вели себя тихо и не двигались.
– Мне пришлось. – Монти надул щеки, потом выпустил воздух. – Они не хотели понимать, что они плохие. Потом… Потом-то они поняли. Когда мы смыли с них все плохое. Я налил ванну, теплую, хорошую. В холодной воде неприятно. Я не хотел, чтобы они замерзли, одежду-то я с них снял. Я их не трогал! Честное слово! – Он перекрестился. – Но в ванне же нельзя быть одетым, так никогда дочиста не отмоешься. Я положил Шелби в теплую воду и стал молиться как полагается. Потом она очистилась и спокойно уснула… Я завернул ее. Как следует, аккуратно все сделал. А потом помог ее подружке. Потом я их обеих отнес вниз. Люди могли приходить и говорить, что им тут нельзя находиться, но я так все устроил, чтобы их никто не видел и они могли бы оставаться дома.
