этому поводу у меня все же есть… Думаю, очень скоро все прояснится. Посмотрим, понаблюдаем… Спасибо вам за заботу. Отдыхайте, я буду бдителен…
Билал встал.
– И тебе спасибо, Алхаст. Ты меня успокоил. С той самой минуты, как услышал от них твое имя, жил в тревоге за тебя. Времена нынче неспокойные. В город, слышал, нахлынули целые орды всякого сброда. От всего не убережешься. Я боялся, не случилось ли у тебя с ними что-то подобное. По работе и просто в быту ведь всякое случается. Теперь я спокоен… Главное, чтобы нам не пришлось краснеть из-за каких-то недостойных поступков, а с нападками, с оружием и без него, мы справимся. Немало повидал в жизни и этих масхудов, и тех колдунов – гнус да и только!.. Пойду я, Алхаст. Ты, вижу, тоже не спал. У тебя всю ночь горел свет, наверное, тоже устал. Приляг, отдохни. И к старику почаще захаживай, будешь сторониться – обижусь. Ну, будь здоров!
– До свиданья, Билал. Еще раз спасибо вам.
Алхаст проводил соседа до самого его дома и вернулся обратно, только когда за ним закрылась калитка.
Что-то точно начиналось, какие-то события назревали. Алхаст мало что пока понимал в происходящем, но твердо знал – ему точно есть о чем беспокоиться. Это действительно и спор, и противостояние, и, может быть, даже вражда… Правда, пока совсем не ясно, кто с кем и кто за кого.
Маин Масхуд никогда не был в числе уважаемых мужей. Знавшие его люди, как аульчане, так и посторонние, отзывались о нем как о коварном и алчном, хитром и безнравственном человеке. До развала страны Советов он работал в КГБ. Безжалостно преследовал всякого, кто пытался жить по религиозным убеждениям и соблюдать в это трудное для верующего человека время хоть какие-то обряды, натравливал на них своих псов. Масхуд лез из кожи вон, стремясь заслужить похвалу своих хозяев, словно угодливая самка, мечтающая добиться расположения похотливого самца. Люди поговаривали, что в те годы от его чрезмерно длинного языка пострадало немало честных и набожных людей. Алхаст не раз слышал от стариков, что они прерывали даже самую безобидную беседу, когда появлялся Масхуд, ибо то, что доходило до его ушей, вскоре оказывалось в папке какого-нибудь следователя, такого же, как и Масхуд, прислужника власти. В 1991 году, когда пала власть коммунистов, Маин Масхуд уволился и вернулся в аул. Заявил прилюдно, что он раскаялся в своем неверии и во всех грехах, совершенных осознанно или по неведению. Вчерашний безбожник выбрал самое многочисленное из нескольких религиозных братств и присоединился к нему. Истины ради следует заметить, что некоторые члены братства были решительно против принятия в свои ряды этого еще недавно воинствующего атеиста. Но их голос остался не услышанным. У Масхуда с давних времен среди всех братств была налажена целая сеть тайных осведомителей, которых он держал в полном повиновении шантажом и мелкими подачками. С их помощью Маин отпрыск вскоре стал для членов братства незаменимым товарищем, а в глазах простодушных аульчан – «истинным и бескорыстным служителем религии».
Это религиозное братство, когда-то отличавшееся единством и доброжелательными отношениями в своей среде, в последние годы стало лихорадить от внутренних конфликтов. Появились люди, стремящиеся влиять на членов братства, разгорелась борьба за лидерство. Были даже те, кто утверждал… нет, возвещал на многолюдных площадях, что на них снизошло великое озарение. Что барака7, которую, как было обещано в суфийских книгах, давно почивший учитель может передать достойному мюриду в своем мавзолее, когда тот совершит паломничество к месту упокоения святого, уже опоясало их сердца, как чалма голову. Приблизив к своей теперь уже «важной» персоне по несколько человек, которых им все же удалось одурачить, обещав этим наивным до убогости душам прямой билет в рай («…ибо будете вы под сенью нашей…»), они появлялись на сходах и похоронах, мавлидах и поминках – словом, там, где намечалось хоть какое-то религиозное действо. Слегка покачиваясь, как бы в религиозном экстазе, таинственным «шепотом», который можно было, наверное, слышать даже в соседнем ауле, они тут же начинали «общаться» с великими святыми, покинувшими этот мир более ста лет назад, вводя в изумление простачков, которые во все времена верили красивой лжи охотнее, чем скучной правде.
Знающие люди говорили, что зачинщиком всех интриг в братстве всегда был и являлся до сих пор именно Маин Масхуд. А кто подбивал эту беспородную дворнягу на такие подлости, оставалось тайной даже для таких осведомленных. Были и те, кто обвинения против бывшего кагэбэшника высказал ему прямо в лицо. Но не так прост был этот тип. Вчерашний кагэбэшник прилюдно и громогласно, словно боясь, что его услышат не все, заявил – он готов очистить свое имя клятвой на священной Книге, и пусть «эти обманувшиеся тоже клятвенно подтвердят свои слова». И те отступили, так как неоспоримыми доказательствами, подтверждающими их слова, они действительно не располагали. Более того, твердость Масхуда заставила некоторых из них усомниться в своей правоте. Победа в этой схватке подняла авторитет Масхуда в братстве на такую высоту, о которой он еще недавно не смел и мечтать. Теперь к нему приходили за советом даже выборные руководители других братств. Во всевозможных религиозных обрядах ему уступали первенство, а на аульских сходах стали сажать на самые почетные места. Что ни день, приходилось ему выступать ходатаем в сватовстве или примирении. Почти всегда просьба его удовлетворялась аульчанами, в том числе и из уважения к братству, в котором этот человек имел уже непререкаемый авторитет. Так и стал Маин Масхуд почти единоличным лидером и влиятельнейшим членом самого большого религиозного братства в ауле.
Но ни один из тех, кто был хоть отдаленно знаком с коварством и повадками советской власти, не верил ни словам Масхуда, ни его перевоплощению из безбожника в богоискателя. И таких в ауле тоже было немало. Некоторые же из них сами являлись членами того же братства, что и Масхуд. Знал о них и он. И внимательно следил за их делами и словами. Было еще одно обстоятельство, которое подпитывало недоверие, даже больше – ненависть к этому проходимцу. Как только они по тому или иному делу оказывались за пределами республики, милиция или другие структуры без всяких видимых причин создавали им какие-нибудь проблемы. За этим тоже им виделись ослиные уши Масхуда…
Алхаст прошелся по двору. Добровольные его помощники действительно проделали огромную для одного дня работу. Отцовский дом блестел свежей побелкой и новой краской, словно только что отстроенный особняк. Бурьян, которым в считанные недели зарастает
