Но здесь далеко не так. Не будешь убивать ты – убьют тебя. Если ты пришёл в эту северную часть страны, чтобы спастись от этого гнусного общества, плати. Твоя еда – то, что ты сам себе добудешь. И не более. Твоё спасение – всё в том же беспощадном к тебе лесу. Не ты здесь хозяин, ты лишь гость его. Ты посмел вторгнуться в эти владения, посмел украсть сокровища этого леса без спроса!
И даже в такой дыре мира (как считалось в более цивилизованных уголках планеты) были хорошие, добрые, весёлые люди. Но они были людьми. Никого и никогда они бы просто так не убили, хотя могли бы. Здесь убивать – что дышать. Но тут люди были более близки к природе, они были с ней более знакомы, они знали многие её тайны, и никогда бы не пошли разрушать беспечно этот баланс, эту гармонию.
Нерст оборачивается, его рука скользит по ружью, с которым он не расстаётся. Нет, послышалось. Всюду стеной стоит этот непроходимый лес, и что в нём творится, никто не знает. Не факт, что ружьё спасёт. Оно скорее чисто для успокоения, но следует знать, что идёшь ты под прицелом чьих-то очень внимательных глаз. Снова оборачиваешься – и вновь тишина. Лишь снег где-то с ветки упадёт. Ничего. Но интуиция подсказывает абсолютно другое. Она чувствует, что ты здесь не один.
Они оказываются на высоком холме, и Альберт на миг останавливается, чтобы обозреть окрестности.
- Ого! Мы вышли на нашу знакомую тропу! – радостно возвещает он. – Я помню эти зарубки на деревьях. Уже скоро. Слышишь, Генри? Мы почти уже пришли! Я же говорил тебе…
Альберт вдруг обрывает свою речь на полуслове, осторожно снимает с плеча ружьё. Читтер внимательно следит за всеми действиями своего товарища. Он что-то увидел, сомнений нет. Затем, почувствовав, что нет никакой опасности, Нерст снова надевает ружьё и восхищённо шепчет своему другу, который даже не способен ему сейчас отвечать, но в котором ещё теплятся слабые огоньки жизни:
- Вот это зверь! Вот это красота!
По снегу бежал огромный серый, с лоснящейся шкурой волк. Но бежал он на хорошем расстоянии от путников, поэтому никакой угрозы не представлял. Нерст ещё долго восхищался этим огромным, массивным зверем, пока он не исчез из виду, и они вновь поползли дальше. Собаки еле дышали, все, как один, были тощими.
Они вернулись в маленькую сторожку во время заката. Успели…
На первый взгляд разглядеть это маленькое, деревянное сооружение было очень нелегко. Но ведь оно и строилось вовсе не для того, чтобы его все видели. Она была сплошь в снегу, и лишь лёгкий дымок на том месте, где должна была быть труба, выдавали её. Её немного скрывали ели с теми же снежными шапками на ветвях. Но всё равно её узнали.
Собак откормили, согрели. И наконец, остался лишь один жалкий человек, из-за которого рисковали жизнью и эти псы, и этот человек в пенсне. Читтера вскоре тоже отогрели благодаря печке. В его глазах впервые со времени того происшествия показалась тяга к жизни. Любовь к жизни!
Нерст подбрасывает дров в печку. Рядом сидит Илайхью, которая совсем недавно сварила нечто согревающее для лежащего человека. Читтера начала бить лихорадка. Жар. Но это было, наверное, наилучшим, что можно было пожелать этому человеку.
- Он провалился под лёд, счастье его, что я тогда оказался рядом с ним, - терпеливо начал свой рассказ Нерст, сидя в далеко не комфортабельном кресле и обозревая всё вокруг, обставленное трофеями. – Когда мы нагрузили столько золота, сколько нашли, стали двигаться назад. Наш путь проходил через замёрзшую реку, это и было роковым решением. Хотелось поскорей добраться…
- Жадность – извечный порок человека, - без всякого сочувствия в голосе произнесла Илайхью, давая пить отвар больному. – Она могла бы лишить вас обоих жизни. Но, как это и бывает, вы оба рождены в рубашке. Значит, ещё не пришёл ваш час. Главное, что вы оба живы!
Отблеск свечи мелькал на её ожесточённом в трудностях лице, но когда она произнесла эти слова, казалось, она помолодела духом, и Нерст даже заметил на её лице ранее неведомые качества, которые, казалось бы, невозможно сохранить в этих условиях.
Читтер поправлялся быстро благодаря заботе Илайхью, когда та возвращалась со своей охоты. Она много сидела возле больного и рассказала множество историй и случаев, однако, не связанных с ней. Она не любила говорить о своём прошлом, которое привело её сюда, в этот край Земли.
Когда же он поправился (это случилось весной, когда всюду начали бежать реки, ручьи и таять снег), Илайхью вывела его на улицу, и они подошли к тем самым саням, что были нагружены золотом. Его так никто и не удосужился разгрузить. Страшная суровость мелькнула на лице Илайхью, когда она раскрывала тяжёлый мешок. Она достала несколько самородков, столько, сколько она могла унести, и прошествовала далее. Так они подошли к ближайшей реке.
- Всё это презренное золото! Холодный металл, за который гибнут тысячами людей. Окровавленный кусок железа, - произнесла она с нескрываемым призрением и в следующий миг бросила всё то, что принесла с собой, в воды реки. – Там им будет спокойнее. И пусть живут дольше люди, которым бы оно могло покалечить судьбы!
В этом суровом мире на краю Земли были безразличны ценности другого, более весёлого мира, полного своих развлечений и красоты. Золото было ценно там, как и деньги, но здесь они были лишь грудой металла и стопкой ненужных бумажек, которые невозможно, ни съесть, ни излечиться ими здесь.
Читтер пробудился от своих раздумий, и в который уже раз взглянул на лежащую на столе книгу. Он вновь вернулся в этот серый тёмный мир, и сердце ещё больше заныло. Только сейчас он стал осознавать, как ему было там хорошо. Это были, пожалуй, лучшие годы его жизни. Как хотелось убежать от этой серой мрачной действительности и вновь поселится там, где нет никаких пороков, где есть своя очаровывающая сила.
Генри глухо рассмеялся. Над чем он смеётся? Над собой? Или над теми глупыми воспоминаниями, составляющими его книгу жизни? Но чувствовалось, что это смех сквозь слёзы. Печаль, грусть, скованность мешали этому великому магната трансформироваться в того простого человека, каким он мечтал бы остаться до конца своих дней. Он был зажат в своём мире, и жил, словно в четырёх стенах. И даже этот смех, и даже эти книги и воспоминания не помогут избежать той участи, которую он себе сам избрал. Добровольно. В них он только пытается уйти от этих проблем. Но проблемы не уходят, они остаются. Это коварное время!
Но ещё жива в нём слабая надежда, что когда-нибудь что-то изменится в его жизни. Ведь помимо этих глухих стен, злобных богачей, интриг и гнусностей с фальшью, есть другой, чистый и совершенный мир!
- Что ты там читаешь, Генри? – спрашивает, ухмыляясь, Берг. После этого он берёт в руки книгу, лежащую на столе и узнаёт в ней… «Остров сокровищ»! Это его явно не удовлетворило, но он полностью отказался ото всех этих претензий к жизни своего знакомого.
Кошка испуганно спрыгивает со стола, не ожидая такого бурного смеха своего хозяина. Грайам непонимающе смотрит на своего некогда лучшего друга и продолжает разговор, который, конечно же, оставляют без ответа.
- Чему ты там смеёшься, Генри? Что ты там вспомнил? Рыбьи кости давно уже прогнили в земле…
Берг верно разгадал направление мыслей Читтера, но развивать свою мысль далее он посторонился. Нерста раньше называли «рыбёшкой», а после своего ухода из Америки он стал «рыбьими костями» и с тех пор о нём отзывались с некоторым призрением, говоря, что у последнего нет чувства благодарности. Но Альберту удалось большее – он смог сбежать от этой порочной жизни. Он смог – а они все до сих пор прозябают в этом отвратительном мирке. И поэтому завидовали этому молодому и талантливому физику, который не стал губить свою жизнь, и которому видятся лишь светлые перспективы в будущем. В отличие, опять же, от них!
Читтер, казалось бы, вспомнил, что для чего он здесь. Он выкинул из головы все печальные мысли, прекрасно зная, что слезами горю не поможешь. Наверное, подобные же мысли бродят в головах и других не менее известных магнатов, чем он сам. Деньги – всё это прекрасно, они возвышают тебя в глазах других и меж тем оставляют тебя полностью одиноким, как и происходит в мире. Практически ни один из богачей не достиг счастья в жизни. Но вступив единожды на тропу денег, сойти с неё уже просто невозможно. Как бы этого не хотелось.
Он обернулся к Грайаму. Берг был практически единственным человеком, который его понимал. Сам он владел какой-то газетёнкой, но, то и дело приходилось менять её название и тому подобное, ибо то, что писал там он, нельзя было назвать шедевром американской и мировой литературы. «Правильно, если ты такой умный, то зачем писать такое множество научных статей, - иди в Академию!» - смеялся Читтер, читая об очередном скандале, вызванном горе - издателем. Казалось бы, человеку с внешностью викинга делать просто нечего на редакторских позициях, но, однако же, Берга это ничуть не тревожило. Он всегда с удовольствием вспоминал, что как-то раз его посадили в камеру за то, что кто-то из правительства усмотрел в его кознях и сатирических очерках пародию на себя. Но Грайам сидел там недолго – тюремщики просто умоляли, чтобы его забрали оттуда поскорей, ибо ему хорошо удавалось отравлять им жизнь.
