совершенно искренна. Со временем вы узнаете меня лучше и поймете, что я вправе так говорить, и правота моя, сколь она ни горька, имеет свое подтвержденье.
— Что за мечтательность, сеньора! Если уж вы так со мной говорите, я должен отвечать вам как друг. Я ценю ваши фантазии, они порождены вашей милой мечтательностью, ваши грезы исходят из глубины сердца и оттого имеют высочайшее достоинство. Мне доставляет радость быть вашим спутником в царствах бескорыстной дружбы, любви и невозмутимого покоя. Также и мне соприкосновение с бытием по ту сторону гроба дорого и священно, поскольку меня судьбы прошедшего избавляют от настоящего. Но, моя дражайшая госпожа, не примешивайте сюда ни малейшей тени действительности, ничего, что могло бы нарушить чистейшее блаженство, кое доставляет каждое путешествие в ту цветущую страну.
— Это хорошо, сеньор, что не существует ничего, заставляющего вас так думать. Однако есть те, кто в этом отношении менее счастлив. Но откройте мне, что может разум сказать о том срединном царстве, из которого духи являются нам?
— Ничего определенного, сеньора, однако возможны некоторые предположения. Для чего должны они нам являться? Чтобы сделать себя или нас счастливей? Если нас, то многие ли заметили их явленье или хотя бы воздействие? Насколько мне известно, пока еще ни один.
— Не будьте столь поспешны в выводах, Карлос.
— Поспешность в выводах? Отчего? Ни вы, ни я их не видали. Или являются они, чтобы себе доставить счастье? Каким образом? Наслаждаясь собой, вспоминая прошедшую жизнь — как мало, однако, способны они к тому, чтобы насладиться подобным счастьем. Или желают они развить свои разрушенные смертью способности к творенью? Тут невозможно никакое объясненье. Наши ощущения погружены в море прекрасных раздумий и понятий, из которых одна-единственная жизнь черпает лишь немногие капли. Почему другие должны испариться, не использованные духом, воображением и разумом?
— Все, по вашему мнению, дорогой друг, указывает на множеству жизней в едином физическом теле?
— Да, я думаю, что все, сеньора. Природа не произвела ничего бесполезного[164]. Не только для отдельных чувств и восприятий отдернут таинственный покров с некоторых предметов; искусство и опыт воспитывает она для всего. Разве желаем мы уничтожить прекрасное созвучие ряда вечно воображаемых лет, обратив их в зияющий, непреодолимый провал вместе со всеми их благотворными влияниями? Или позволим мы лучше состариться душам в единой веренице сохраняющих сходство жизней, в едином ряду дней, которые более долгий сон делит для сладостного отдохновения на большие или меньшие промежуточные пространства?
— Разумеется, лучше было бы последнее. Но послушайте, Карлос, все это вовсе не свидетельствует против существования царства просветленных, отделенных от тела духов. Я имею тому совершенно особое доказательство.
— Что бы это могло быть за доказательство, сеньора?
— Действительность.
— Действительность?
— И мой опыт.
— Ваш опыт? Я в недоумении, сеньора.
— Да, именно мой опыт. Вы же мой друг, мой искренний, настоящий друг?
— Вы сомневаетесь, моя дражайшая госпожа?
— Нет, Карлос. Но мне страшно, так страшно! Не знаю, отчего такая тяжесть. Вот здесь справа, в середине груди. Я чувствую, что буду из-за этого страдать, много и мучительно. Но пусть лучше мир исчезнет и солнце погаснет, если по сей причине я на целую вечность лишусь друга.
Она несколько раз боязливо оглянулась и затем продолжала:
— Взгляните на меня, Карлос. Вы видите, как бледны мои щеки, как тусклы глаза и как слабо тело. Мучительные бессонные ночи вот уже долгое время подрывают мои силы. Я чахну и уже вижу перед собой отверстую могилу. Выслушайте же мою тайну. Некий дух не позволяет мне ни минуты сна.
— Дух? Вы сказали «дух», сеньора!
— Отлетевший дух моего супруга.
— Боже милосердный! Это Амануэль!
— Мне послышалось... Вы что-то сказали, Карлос?
— Я сказал: что за игра воображения!
— Нет, я слышала нечто совсем другое — прозвучало какое-то странное имя.
— Это ветер шуршит листвой. Продолжайте же, сеньора.
— В последнее время я стала такой пугливой. Тихие, таинственные природные шорохи ужасают меня. Я боюсь легчайшего движения поблизости — все порождает во мне муку, ко всему утратила я вкус. Я расскажу вам коротко свою историю. Моя семья вам уже известна. Пять лет назад я вышла замуж за одного мужчину, которого избрало мое сердце. Это был лучший, достойнейший человек, такой же, как и я, мечтатель. Любя сельскую жизнь и приволье, он уговорил меня жить в его поместье. Недостаток определенных занятий и увеселений, уединенное расположение замка, отчасти также наша чувствительность привели к тому, что в первый же год мы сделались печальны, мысли наши возвысились, и воображение наше черпало из этого источника. В некий злополучный час, предаваясь мечтам, мы поклялись друг другу, что даже в случае смерти одного из нас наши встречи будут продолжаться. Вскоре я утратила его, и с тех пор он посещает меня постоянно каждую ночь.
— Сеньора, я поражен тем, что вы мне только что рассказали. Но возможно, присутствовал некто третий, когда вы обменивались клятвенными обещаниями?
— Кто мог быть при этом? Мы находились здесь, в замке, совсем одни. Никто не посещал нас. Мой муж нанял того молодого человека, с кем вы познакомились в первый день вашего приезда, для управления поместьем. Здесь не было ни одного близкого нам человека, кроме него, да и он был тогда четыре недели как в отъезде.
— Чудеса! Каждую ночь, говорите вы?
— Каждую ночь, за немногими исключениями.
— И что же он говорит вам при посещении?
— Он пребывает безмолвным, садится только в изножье моей кровати.
— Вы никогда не пытались к нему прикоснуться?
— Никогда, я на это не отваживалась.
— Приняли ли вы все меры к тому, дабы убедиться, что вас не обманывают?
— Да, сеньор. Моя комната заперта, и нет никакой тайной двери, чтобы проникнуть в нее.
— Тогда это еще удивительней, чем я полагал. Послушайте, сеньора, я обладаю силой и отвагой. Вы мне однажды доверились. Позвольте расследовать это дело!
— Нет, Карлос. Вы мне сделались так дороги, что я не хочу подвергать вашу жизнь опасности.
— За свою жизнь я ни в малейшей степени не опасаюсь, но вот за вашу — весьма и весьма, сеньора. Я смел и силен — не каждый может со мной сравниться. На всякий случай я приду вооруженным. Давайте же подготовимся как можно более тщательно.
— Нет, лучше откажитесь от своего намерения. Вы
