Что у меня на самом деле есть? Ведь все, что я знаю, доказать почти невозможно. Несколько совпадений и принцип бритвы Оккама, как говорится, к делу не подошьешь. Да и к какому делу? Ведь не судиться же мне с ними? Не за что, да и незачем. Но что-то же сделать нужно? Вот только что?
В общем, единственным действием, которое я все-таки предприняла, оказалось разболтать все Сашке. Зря, наверное, но уж не удержалась – больно соблазн был велик. Так хотелось, чтобы хоть кто-то оценил мою догадливость, я же, можно сказать, раскрыла международную аферу. А Сашка как раз взял и перезвонил мне вечером, как обещал, что тоже на самом деле редкое совпадение. Ну, на радостях я с ним и поделилась.
– Знаешь, Сань, у меня тут такое... Я тут такую штуку нашла, если честно, сама не пойму, чего с ней делать. Помнишь, я после Нового года в Копенгаген поехала?
Уже начав рассказывать, в процессе я сообразила, что, наверное, не стоит сообщать Сашке, что его подарок оказался фальшивкой. На всякий случай. Поэтому часть истории про трансвестита и Ебей пришлось скомкать прямо на ходу. Получилось не очень гладко, но вроде сошло, хотя Сашка слушал меня очень внимательно. Как-то, я бы сказала, даже слишком внимательно.
Когда я закончила, он спросил:
– И ты все это знаешь совершенно точно?
– Ну, что значит точно, Сань? Никаких доказательств у меня нет. Просто некий набор фактов, самое простое объяснение которым – вот такое. Про бритву Оккама помнишь?
– Какая еще бритва?
– Принцип. Что если есть простое объяснение, не надо искать сложного. Так и тут. Получается логичная цепочка, которая на раз объясняет все совпадения. Можно, конечно, придумать что-то еще, но это получается сложнее и более длинно, а короткая...
– Подожди, Лиз. Тут все серьезно, а тебе лишь бы ерунду болтать.
Я обиделась. Ерунду. А кто все придумал?
– Сам ты ерундой болтаешь. Я тут, может, уже неделю из-за этого лимона страдаю.
– Не надо страдать. Надо думать. Скажи, а мы можем с ним встретиться?
– С трансвеститом? То есть, тьфу, с этим дилером?
– Да нет, на фига он нам? С этим твоим экспертом.
– Ну, можем, наверное. Сань, а зачем нам это?
– Так надо. Значит, Лиз, ты созвонись с ним и назначь встречу на той неделе, где-нибудь в обед. Пусть в Пушкин подъедет, что ли.
– А что мне ему сказать? Ну, зачем нам эта встреча-то?
– Ну, придумай сама. Картины, искусство, то-се. Ты же, говоришь, с ним знакома? Вот и сочини, чтоб пришел. А уж дальше я разберусь.
Я испугалась. В сашкином голосе прозвучало что-то такое... А вдруг он, как Робин-Гуд, решит сам наказать Кацарубу за ложные экспертизы... Хорошо, я хоть про Шишкина не сказала.
– Сань, но ты же не будешь делать ничего... Ничего страшного? В смысле, плохого?
– Плохого? – Он хохотнул. – Да нет, с чего ты взяла? Если там все так, как ты говоришь, то будет очень хорошо, просто классно.
– Саш, я серьезно. Я не хочу никакого насилия.
– Никакого насилия. Все исключительно добровольно. Да расслабься ты, Лиз. Все будет опаньки. Ты, главное, договорись.
Терзаемая смутными сомнениями, Кацарубе я все же позвонила. Напела что-то такое, вроде того, что мне и моему клиенту была бы нужна его консультация, так не мог бы он... Он, бедолага, с такой легкостью согласился, что мне стало еще более неловко. Да, во вторник, чудесно. Два часа дня, кафе «Пушкинъ». Договорились, будем ждать.
Ждать не пришлось. Все участники исторической встречи собрались исключительно вовремя. Сашка явился в полном боекомплекте – на джипе и с охраной. Я было снова испугалась, но он оставил их всех на улице, и у меня немного отлегло. Поднялись, встретились, всех друг другу представили, уселись в отдельном кабинетике-закуточке среди замечательных интерьеров, сделали заказ. И приступили к делу.
– Я так понял, – рокотал румяный Григорий Петрович, обращаясь к нам с Сашкой. – Что у вас были ко мне вопросы консультационного плана? Чем могу помочь?
Я хотела было открыть рот, но Сашка глянул на меня боком исподлобья, и я передумала.
– Были, – ответил он сам после здоровенной паузы. Слова его чугунно рухнули на стол, и, кажется, остались там лежать. – Были у нас вопросы. Сейчас мы их озвучим.
– Так я слушаю, – ответил Кацаруба. Он, кажется, слегка сбледнул с лица, но марку держал.
– Про Саврасова были у нас вопросы. Русского художника Саврасова, в девичестве Иогансена.
Накануне мы с Сашкой часа полтора потратили на изучение и запоминание им всех подробностей дела, включая фамилии потерпевших и участников.
– Я вас не понимаю, – заерзал на стуле эксперт.
– Дак что ж тут непонятного? – у Сашки вдобавок к чугунности прорезался какой-то простонародный говор. – Экспертизу на Саврасова ты подписывал? В январе месяце?
– Ну, кажется, да, – с легким сомнением согласился Кацаруба. – Я много работаю и не могу быть уверен...
– Все ты можешь, – перебил его Сашка. – Еще б ты был не уверен. Саврасов. Зимний пейзаж. С подписью справа в углу. Так?
– Н-ну...
– Ну так вот. Вот эта самая картина – узнаешь?
И Сашка вытащил из кармана сложенный вдвое лист с описанием из коллекции. Я внутренне сжалась и зажмурила глаза. Сейчас Кацаруба глянет и скажет, что мы идиоты, можем своим описанием подтираться, что это две большие разницы, что только такой дилетант...
Ничего подобного не случилось. Бородатый красавец сидел, тупо уставившись на лист описания, который держал перед собой в руке. Рука слегка дрожала. Все молчали. В полной тишине официант принес закуски.
– Н-ну вообще-то, – тихо проблеял Кацаруба, когда официант ушел. – Сходство... Возможны ошибки... Каждый эксперт, будучи человеком, имеет право на ошибку. – его голос слегка окреп. – Так и в экспертизе говорится. Я могу признать...
– Некоторые ошибки, – мрачно заметил Сашка. – Слишком дорого обходятся. Эта вот конкретно, знаешь, сколько стоила? Такое не списывается...
Он снова сделал паузу.
– Я готов признать, – зачастил, не выдержав ее веса, несчастный эксперт. – Сделать заявление, объявление, что угодно. Стоимость, конечно, нет, но если вернуть...
– Ты знаешь, сколько она конкретно стоила? Ты будешь это возвращать? Или Пушкин?
– Н-нет, я не в состоянии, но... Моя репутация, я могу...
– Понятно. – Сашка поднялся с места. – Поехали.
Эксперт с готовностью вскочил, уронив на пол салфетку. Я тоже в неуверенности поднялась. Уже на выходе, когда Сашка задержался возле официанта, я успела спросить его шепотом:
– Куда ты его везешь? Что вообще происходит?
– Как куда? – посмотрел на меня Сашка ясными глазами. – В галерею, естественно.
Естественным мне это не показалось. Что он собирается там с ним делать? Куда я потом дену труп, если что?
– Зачем ко мне-то? – в ужасе спросила я.
– А куда? Ты что, дома их держишь?
– Кого – их?
– Остальные картины из этой шведской коллекции.
– Сань, я ничего не понимаю, – простонала я.
– Я тебе сейчас все объясню, – пообещал он, полуобнимая меня за плечи и подталкивая в сторону лифта.
На улице ясности не прибавилось. По сашкиному знаку его ребята, ожидашие в припаркованном джипе, приняли обмякшего эксперта и уверенно затолкали в машину. Мы с Сашкой остались вдвоем.
– Так, – деловито сказал он, обращаясь ко мне. – Тут все аккуратно. Ты сейчас быстро едешь в галерею. Где твоя машина?
– Сань, ты что? Какая машина? У меня ее отродясь нет. И вообще – ты обещал объяснить, что происходит.
– Нет? – он, казалось, был искренне озадачен. – Ну да. Тогда бери тачку и дуй в галерею. Мы будем через полчаса. Ты за это время ее закрой, что ли, чтоб там лишнего народу не было, лады?
– Никуда я не поеду, – уперлась я. – Не желаю быть пешкой в чужой игре. И вообще – я против насилия. И уж точно не в галерее, только этого мне не хватало.
– Какой чужой, Лиз, ты что, совсем? Ты же все и придумала, тоже мне пешка. И никакого насилия не будет, он сам все сделает. Давай, давай скоренько, некогда же. Раз, два. Через полчаса в галерее.
И исчез в своем бронетранспортере.
Мне ничего не оставалось, как выполнять ценные указания. Никакой машины я, конечно, ловить не стала, еще чего, по пробкам-то. Тут на метро одна остановка. В общем, через пятнадцать минут, запыхавшись вусмерть, я была на месте.
За оставшееся до назначенного срока время я успела уговорить озадаченную Машу уйти с работы, вывесить на дверь табличку: «Закрыто», налить себе чашку чая и немного сосредоточиться. Но, как я ни напрягала мысли, разгадать сашкин замысел до конца мне не удавалось. Допустим, он дал понять Кацарубе, что сам купил фальшивую картину и хочет вернуть деньги. Ну, и куда они после этого дружно отправились? К тому антиквару, что продавал? Но он-то ведь знает, что это был не вовсе не Сашка. И потом – при чем тут моя галерея и коллекция, которая, между прочим, вовсе не шведская? Для чего нужно было выгонять Машу, если все будет добровольно?
