Буквально с первых дней существования советского кинематографа в нём начали соперничать два течения, которые условно можно назвать пролетарским и мелкобуржуазным. В состав первого входили в основном деятели кино славянского происхождения (отсюда и название течения, поскольку пролетариат России в основном состоял из представителей титульной нации — русских), в состав второго — евреи, которые после Октября 17-го, по сути, превратились в закулисную титульную нацию, так как сумели добиться для себя значительных преференций от новой власти как якобы самая угнетаемая нация царской России. Поэтому ещё в первые годы после Великого Октября многие евреи, пользуясь отменой черты оседлости, сменили места своего проживания и отправились за лучшей долей в крупные города.
После окончания Гражданской войны в 1922 году процесс еврейской ассимиляции только усилился. Значительная часть евреев направила свои стопы в культурные учреждения, в том числе и в кинематограф В итоге к середине 20-х еврейский «десант» в советском кино выглядел настолько внушительно, что это бросалось в глаза даже стороннему наблюдателю. Практически на всех киностудиях страны они составляли чуть ли не добрую половину административного и творческого состава.
Существование двух течений в советском искусстве оказывало на него двоякое влияние — как положительное, так и отрицательное. Первое выражалось в том, что еврейско-славянский симбиоз во многом и добыл славу отечественному кино, подняв его до уровня подлинного искусства, чего не было нигде в мире. Только в советском кинематографе присутствовал подобный сплав, где так удачно слились славянский традиционализм и еврейское экспериментаторство. Отрицательное влияние заключалось в том, что мелкобуржуазное течение постепенно грозило вытеснить пролетарское на периферию процесса, поскольку по мере укрепления НЭПа с его частнособственническими тенденциями культурная среда страны становилась всё более мелкобуржуазной. Отсюда основными посетителями кинотеатров становились либо нэпманы, либо та прослойка простых людей, которых принято называть мещанами. Им нравилось кино аполитичное, чисто развлекательное. Поскольку в основном эта прослойка формировала зрительские вкусы, отсюда понятно, почему именно мелкобуржуазное течение в советском кинематографе росло и ширилось. В итоге полностью сбывались слова Ленина, сказанные им ещё в 1907 году, о том, что «пока кино находится в руках пошлых спекулянтов, оно приносит больше зла, чем пользы, нередко развращая массы».
Нэпманская стихия и в самом деле уводила широкие массы в сторону от социализма, а само искусство постепенно превращало в коммерческий суррогат. В коммерциализации советского кинематографа не было бы ничего страшного, если бы этим процессом заправляли не пошлые спекулянты (по Ленину), а люди идеологически ответственные. Те самые, о которых тот же Ленин сказал, что «кино явится одним из могущественных средств просвещения масс, когда оно будет в руках настоящих деятелей социалистической культуры». Но этого как раз и не было. В том же кинематографе за годы НЭПа произошёл явный перекос: например, число евреев, занимавших руководящие посты в центральных органах, ведавших культурой (Совкино, Главрепертком и др.), выросло по сравнению с первой половиной 20-х в 1,5–2 раза. С целью изменения ситуации сталинское руководство и взяло курс на усиление пролетарского течения.
В январе 1929 года ЦК ВКП(б) выпустил постановление «О руководящих кадрах работников кинематографии». Согласно этому документу, руководство страны делало ставку на молодёжь, на «привлечение пролетарских сил» в кино, особенно в режиссуру и сценарные мастерские кинофабрик. Наркомату рабоче-крестьянской инспекции СССР и союзных республик даётся прямое указание при обследовании учреждений обратить внимание на «необходимость просмотра личного состава киноорганизаций». При этом ставка делалась прежде всего на выдвиженцев славянской национальности (русских, украинцев, белорусов). Благодаря этому постановлению в советский кинематограф придёт талантливое пополнение, которое уже в самом скором времени достаточно мощно заявит о себе. Первой ласточкой нового пролетарского кинематографа (так называемая «русская волна») станет фильм «Чапаев» (1934) Георгия и Сергея Васильевых, который буквально переформатирует советскую молодёжь.
Ещё в 1929 году социологи провели опросы в молодёжной среде, которые выявили удручающую с точки зрения идеологии картину: всего 0,6% юношей и 1,5% девушек мечтали подражать героям революции. При этом многие подростки мечтали стать кем угодно — учителем (10,4%), конторщиком (8,9%), инженером (5,6%), а также княгиней, дворянкой, богачом и даже священником, но только не коммунистом (2,2%), политическим деятелем (1,1%) или комиссаром (0,3%). Ещё меньше людей хотели стать военными, милиционерами. В итоге власть пришла к выводу, что вся идеологическая система нуждается в кардинальных изменениях. Под эти изменения, естественно, подпадало и важнейшее из искусств — кинематограф.
Надо отдать должное тогдашним политтехнологам — буквально за короткие сроки (каких-нибудь 5–6 лет) они сумели изменить ситуацию таким образом, что молодёжь резко сменила свои недавние ориентиры. Перелом начался именно с «Чапаева» — с фильма, который «перепахал» сознание миллионов советских мальчишек и девчонок. Отныне быть героем революции и комиссаром вновь стало престижным и модным в подростковой среде. Выход этого фильма зафиксировал серьёзное поражение мелкобуржуазного течения в советском кинематографе. С этого момента практически все его приверженцы перешли под знамёна пролетарского искусства, поскольку в противном случае рисковали либо своей карьерой, либо свободой. Времена тогда были жестокие, что вполне объяснимо — на пороге уже зримо маячила война, которая станет самой страшной в истории человечества. И победить в ней предстояло именно тому поколению, которое было воспитано на пролетарском «Чапаеве».
Новый всплеск противостояния между представителями пролетарского и мелкобуржуазного течения в советском кинематографе был зафиксирован в конце войны. Что весьма симптоматично, поскольку всем деятелям элиты стало ясно, что война завершится нашей победой и, значит, надо было успеть к разделу послевоенного пирога. При этом все понимали, что при дележе многое будет зависеть от того капитала, который у каждой группировки был накоплен за эти годы. И вот тут определённый перевес был у еврейской элиты, которая в годы войны благодаря установлению союзнических отношений с США сумела заручиться поддержкой со стороны американо-еврейской финансовой группы и Голливуда (это направление курировал кинорежиссёр Михаил Калатозишвили, который в 1943–1945 годах был уполномоченным Комитета по делам кинематографии при Совнаркоме СССР в США). В итоге, чтобы уравновесить ситуацию, в головах у «славян-пролетариев» в 1944 году созрела идея… разделиться с коллегами-евреями. И на стол Сталину был положен план-проект киностудии с выразительным названием «Русь-фильм», которая должна была базироваться в Москве и где предполагалось собрать кадры исключительно славянского происхождения.
Вождь народов размышлял над этим планом-проектом несколько месяцев, после чего… благополучно его похоронил. Будучи человеком крайне осторожным, он, судя по всему, не решился пойти на поводу у одной из группировок, предпочтя оставить всё как есть. Даже в конце 40-х, когда началась «холодная война» и недавние союзники СССР по войне против Гитлера превратились во врагов (а это невольно отсекло американо-еврейскую элиту от еврейской в СССР), а только что созданное при активной поддержке того же Сталина Государство Израиль выбрало не советскую сторону, а американскую, советский лидер не стал отыгрываться на киношной еврейской элите. Что лишний раз подтверждает факт того, что никакого государственного антисемитизма при Сталине не было. В итоге киношные славяне и евреи продолжили своё совместное существование в рамках единых творческих объединений. Так продолжалось вплоть до смерти Сталина, когда начался новый виток конфронтации внутри советского истеблишмента.
Поскольку Хрущёв громогласно объявил о смене одной политической формации другой (вместо диктатуры пролетариата пришло общенародное государство) и начал процесс либеральных реформ, сменились названия у противоборствующих группировок. В итоге пролетарское течение стало державным, а мелкобуржуазное — либеральным. Однако суть их разногласий от этого совершенно не изменилась: первые продолжали опираться в своих предпочтениях на державное (русское) начало в политике, экономике и культуре, вторые — на общемировое (космополитическое).
