— Я не сделал им ничего плохого. Все мы одинаковы, у каждого был выбор между бегством с родины и Сибирью, лагерем в вечной мерзлоте. Я считаю каждый день подарком судьбы. Много лет я работал как каторжный, не считаясь со временем и собственными желаниями, фактически бесплатно, не знал ни сна ни отдыха. То время я считаю потраченным впустую. Сегодня я читаю, сплю, слушаю музыку по радио, гуляю по Парижу, беседую с людьми, хожу в кино, отдыхаю, кормлю кошек, а когда карманы пустеют, отправляюсь в «Фотораму», чтобы обеспечить себе прожиточный минимум. Я счастлив, как никогда. Беда не в эксплуатации, а в нашей глупости. Мы принуждаем себя, надрываемся, чтобы иметь лишнее и ненужное. Хуже всех глупцы, вкалывающие ради денег. Проблема не в боссах, рабами нас делают деньги. В день Великого Выбора прав оказался не придурок, слезший с дерева, чтобы превратиться в человека разумного, а обезьяна, оставшаяся висеть на ветке, поедать фрукты и почесывать живот. Люди ничего не поняли в эволюции. Человек работающий — король придурков.
6
Все случилось неожиданно. Мы с Жюльеттой верили объяснениям родителей. Однажды папа не пришел к ужину. Такое случалось и прежде. Мы проводили вечер у телевизора. Он поздно возвращался из магазина, съедал что-нибудь в кухне, а утром, когда мы вставали, уже собирался на работу. Таков был обычный порядок вещей. Когда папа снова не появился дома после работы, мы решили, что это уж слишком. В третий раз мама объяснила, что он уехал по делам, и произнесла это тем странным суховатым тоном, который подразумевал: «Не приставайте, я не в настроении».
В пятницу мама и папа вернулись домой вместе, и мы обрадовались, хотя вид у обоих был похоронный. Мы устроились в гостиной, что случалось, только если приходили гости.
— Начинай, — велела мама.
— Нам нужно с вами поговорить, дети. Вы наверняка заметили, что у нас в семье не все ладно.
— А вот и нет! — воскликнула Жюльетта.
Папа посмотрел на маму и покачал головой, показывая, что бессилен.
— Дорогая, — вступила в разговор мама, — мы с твоим отцом решили, что должны расстаться.
— Что-о-о?! — Жюльетта выскочила из кресла. — Как это — расстаться?
— Так будет правильно.
— Вы разведетесь?
— Мы пока ничего не решили. Нам нужно все обдумать. Разобраться в том, что происходит. Вы уже большие. В наше время в разводе нет ничего из ряда вон выходящего. Вы ни в чем не виноваты, мы с папой любим вас и всегда будем любить. Папа останется вашим папой, мы просто поживем какое-то время врозь.
— Не имеете права! — закричала Жюльетта и убежала.
Мы слышали, как хлопнула дверь ее комнаты, папа ринулся за ней, но она заперлась на ключ.
— Открой, Жюльетта, я все тебе объясню.
— Нечего объяснять! — заорала она в ответ.
— Будь благоразумна, дорогая. Ты очень меня расстраиваешь.
— А мне, думаешь, не больно?
— Прошу тебя, не упрямься, девочка моя.
— Я больше не твоя!
Родители целый час уговаривали Жюльетту открыть дверь. Она не поддавалась и не отвечала. Они приводили разумные доводы, умоляли, грозили — тщетно.
— Не знаю, что и делать, — убитым тоном произнес папа. — Я тебе говорил, что в таких делах необходим такт.
— Хорошего решения не существует! — рявкнула мама. — Любой нарыв приходится вскрывать! Это причиняет боль, зато быстро излечивается. Мы выбрали путь наименьшего сопротивления — и вот результат. Ничего, она это переживет.
Они начали обсуждать, не высадить ли дверь, но в конце концов решили, что это неуместно и лучше дать Жюльетте время успокоиться. Обо мне они забыли, словно я был пустым местом. Папа собрал два чемодана и зашел ко мне попрощаться:
— Мне пора, Мишель.
— Куда ты пойдешь?
— В отель «Мимоза» на Лионском вокзале.
— Ты уезжаешь?
— Хозяин отеля мой приятель. Он решил выручить меня, пока я не найду квартиру. Не волнуйся, мы сможем видеться, вот только времени у меня будет не много.
— Почему это?
— У меня больше нет работы, дружок. Все кончено.
— А как же магазин?
— Он принадлежит твоей матери. У меня ничего нет.
— Как же так?
— Именно так, и никак иначе.
— Это ненормально! Ведь без тебя у нее ничего бы не получилось.
— Плевать на магазин, я выкручусь, меня волнуете только вы, мои дети.
— Вы… вы разведетесь?
— Мы в сомнениях — из-за вас. Подождем, поищем решение. Но я думаю, что мама права. Наступает момент, когда нужно сказать «стоп».
— Что ты будешь делать?
— Начну все сначала. У меня есть новые идеи. А Морис через полгода загубит все дело, он ведь не умеет привлекать клиентов. — Папа положил мне руку на плечо и крепко сжал. — Все образуется. Ты не должен осуждать маму. Понимаешь? В жизни всякое случается, на то она и жизнь. Я на тебя рассчитываю.
Папа обнял меня, мы расцеловались, он погасил свет и вышел. Я прислушался: в квартире было тихо. Среди ночи я проснулся оттого, что кто-то тронул меня за руку, и зажег ночник. У кровати стояла Жюльетта — растрепанная, с покрасневшими от слез глазами и подушкой под мышкой.
— Можно я буду спать у тебя?
Я откинул одеяло, она легла, прижалась ко мне, и я крепко ее обнял.
— Мы тоже уедем?
— Нет, останемся дома. Уедет папа. Не нужно ни о чем беспокоиться.
— Мама сказала, что ничего страшного не случилось.
— Знаешь, Жюльетта, не всегда стоит верить словам родителей. Брат и сестра — это навсегда, до конца наших дней. Я никогда тебя не предам.
— И я тебя.
На следующий день мама и дедушка Филипп пришли домой вместе с человеком в темном костюме. Вели они себя с незнакомцем почтительно, провели его по квартире. Это был судебный исполнитель. Он должен был удостоверить, что папа покинул супружеский кров, взяв с собой одежду и личные вещи. Мария засвидетельствовала, что мсье ушел из дома с двумя чемоданами. Консьержки это подтвердили. Папе не следовало проявлять легкомыслие, он должен был забеспокоиться, когда мама предложила обдумать сложившуюся ситуацию поодиночке. Если мужчина и женщина вместе, если они пара, им нечего обдумывать.
7
По воскресеньям, во второй половине дня, Владимир и Павел приносили в «Бальто» два-три ящика продуктов. После закрытия рынка торговцы с улицы Дагер платили им натурой. Они раскладывали еду на столиках, и начиналась «раздача слонов». «Чувствуешь себя молодым, как будто вернулась эпоха НЭПа», — смеялся Игорь.
Плоды бухгалтерских трудов Владимира распределялись по неомарксистскому принципу «каждому по желаниям и вкусу», торговались азартно и весело.
— Бери запеченный паштет, а я на следующей неделе возьму окорочок.
— Кому лотарингский пирог? Могу поделиться. Меняю половину на грюйер.
Владимир Горенко вел бухгалтерию многих торговцев, платили ему не много, а доплачивали нераспроданными товарами. Когда-то Владимир имел неосторожность назвать нереальными и утопическими задачи, поставленные наркоматом планирования, вдрызг разругался с заместителем наркома, назвал его узколобым аппаратчиком и обвинил в том, что тот никогда в жизни не был на заводе, и сразу пожалел о своих словах, поняв, что участь его решена. Владимир вернулся в Одессу, получил приказ явиться в НКВД и сбежал — уплыл в Стамбул в трюме грузового корабля. Потом он перебрался в Париж, долго искал и не мог найти работу и в конце концов переквалифицировался в бухгалтера. Владимир Горенко был опытным и ловким советским управленцем, умевшим манипулировать цифрами, чтобы скрыть колоссальные потери и превратить их в доказательство успехов пролетарского труда. Он был на голову выше своих французских коллег, никто лучше его не умел отыскать слабое место в административном устройстве и нормативных актах налогового ведомства. Бывший советский функционер составил себе клиентуру из мелких торговцев, считавших налоги и отчисления на соцобеспечение вымогательством чистой воды.
Тем, у кого не было денег, Владимир отдавал продукты даром, другие платили треть или четверть цены. Камамберы из Нормандии — за один франк, арденнская колбаса — по пять франков за кило, жареные цыплята из Бресса — по десять франков за штуку, развесная тушеная капуста и сардины — бесплатно.
В то воскресенье довольны остались не все.
— Мне сто лет не доставался паштет из кролика, — ворчал Грегориос.
— Кто выловил все сосиски из солянки? — интересовался Павел.
— Свинство, что шкварки получил Вернер, — злился Томаш.
— Знаешь, почему белые грибы собирают, как только они вылезают из-под земли? — спросил Леонид (он взял у Владимира кость, на которой осталось много байонской ветчины).
Ответ искали минут пять.
— Маленькие вкуснее?
— Их легче готовить?
