На седьмой день я приступил к работе. Дождавшись полуночи, я уселся за письменный стол. Чистый лист бумаги был заправлен в каретку «Ундервуда», а за окнами лежал темный город. Слова и образы бурным потоком лились с кончиков пальцев, как будто ждали своего часа, затаив ярость, в темнице души. Страницы текли одна за другой на едином дыхании, не требуя ни размышлений, ни сосредоточенности. Текст складывался сам собой, минимальных усилий стоило только ввести мозг в состояние оцепенения и отравить все чувства и разум. Я думать забыл о патроне, его требованиях и вознаграждении. Впервые в жизни я писал только для себя. Я писал, чтобы разжечь мировой пожар и сгореть самому в его пламени. Я работал ночи напролет, пока не падал от усталости. Я барабанил по клавишам машинки, покуда не сбивал в кровь пальцы и горячечное марево не застилало глаза.
Однажды январским утром, давно потеряв счет времени, я услышал стук в дверь. Я лежал в постели, созерцая старую детскую фотографию Кристины, где она идет за руку с незнакомцем по причалу, вдающемуся в море света. Мне казалось, будто эта карточка — единственное, что у меня осталось хорошего, и она же служила ключом ко всем загадкам. Я не обращал внимания на стук в дверь, но потом услышал ее голос и понял, что сдаваться она не собирается.
— Открывайте немедленно. Я знаю, что вы там. И я не уйду, пока вы не откроете, или я разобью эту дверь.
Когда я открыл, Исабелла отпрянула и в ужасе уставилась на меня.
— Это я, Исабелла.
Исабелла ужом проскользнула мимо меня и ринулась прямиком в галерею открывать все окна. Потом она отправилась в ванную комнату и пустила воду, чтобы наполнить ванну. Схватив за руку, она потащила меня мыться. Усадив на бортик, девушка заглянула мне в глаза, приподняв веки пальцами и недовольно качая головой. Ни слова не говоря, она принялась расстегивать на мне рубашку.
— Исабелла, у меня нет настроения.
— Что это за порезы? Откуда они?
— Всего лишь пара царапин.
— Я хочу, чтобы вас осмотрел врач.
— Нет.
— Не смейте спорить со мной, — сурово сказала девушка. — Сейчас вы ляжете в ванну, намылитесь и хорошенько вымоетесь, а потом побреетесь. У вас есть выбор: вы сделаете это самостоятельно или с моей помощью. Не думайте, что я постесняюсь.
Я улыбнулся:
— Уверен, что нет.
— Делайте, что сказано. А я пока схожу за врачом.
Я собирался возразить, но она вскинула руку, заставив замолчать.
— Ни слова. Если воображаете, что вы единственный, кому плохо, то ошибаетесь. Вам, может, и все равно, если вы издохнете как собака. Но по крайней мере имейте мужество вспомнить, что другим это небезразлично, хотя, честно говоря, не понимаю почему.
— Исабелла…
— В воду. И сделайте любезность, снимите брюки и нижнее белье.
— Я умею мыться.
— Глядя на вас, не скажешь.
Исабелла побежала за врачом, а я тем временем, подчинившись ее приказу, принял крещение холодной водой и мылом. Я не брился со дня похорон Семпере, и мое отражение в зеркале выглядело дико. Глаза налились кровью, а цвет кожи стал мертвенно-бледным. Переодевшись в чистое, я решил скоротать ожидание в галерее. Исабелла вернулась минут через двадцать в компании эскулапа, которого я будто бы встречал пару раз в нашем квартале.
— Вот пациент. Не обращайте внимания на то, что он вам скажет, поскольку он спесивый обманщик, — объявила Исабелла.
Доктор мельком взглянул на меня, пытаясь на глазок определить степень моей враждебности.
— Принимайтесь за дело, доктор, — щедро предложил я. — Считайте, что меня нет.
Доктор приступил к деликатной процедуре осмотра: измерил давление, послушал легкие и сердце, проверил зрачки, заглянул в рот, задал ряд вопросов таинственного назначения, многозначительно косился, иными словами, проделал все ритуальные действия, составляющие основу медицинской науки. Обследуя раны, нанесенные бритвой Ирене Сабино, он поднял брови и строго посмотрел на меня.
— А это что?
— Долго объяснять, доктор.
— Вы сами это сделали?
Я покачал головой.
— Я выпишу мазь, но, боюсь, шрамы все равно останутся.
— Наверное, так и было задумано.
Доктор продолжал осмотр. Я покорно вытерпел все, глядя на Исабеллу, с тревогой наблюдавшую за доктором с порога. Я понял, как отчаянно мне ее не хватало и как я ценил ее дружбу.
— Напугали, нечего сказать, — с упреком пробормотала она.
Доктор взглянул на мои руки и нахмурился, увидев, что подушечки пальцев стерты почти до мяса. Он тщательно забинтовал мне пальцы, один за другим, бурча что-то себе под нос.
— Сколько времени вы уже не ели?
Я пожал плечами. Доктор переглянулся с Исабеллой.
— Причин для беспокойства нет, но я хотел бы, чтобы вы не позднее завтрашнего дня пришли ко мне в клинику.
— Увы, это невозможно, доктор, — заявил я.
— Он придет, — пообещала Исабелла.
— Кроме того, я рекомендую горячее питание. Начинайте с бульона, а потом можно перейти к более существенным блюдам. Побольше пейте, но ни капли кофе и возбуждающих средств. Но главное — отдых. Не помешает прогулка на свежем воздухе на солнце, но не переутомляться. У вас классическая картина истощения и обезвоживания, анемия в начальной стадии.
Исабелла вздохнула.
— Ерунда, — подал голос я.
Доктор с сомнением на меня посмотрел и встал.
— Встретимся завтра у меня в кабинете в четыре дня. Тут у меня нет ни инструментов, ни условий для более тщательного обследования.
Он закрыл саквояж и попрощался со мной вежливым поклоном. Исабелла проводила его к выходу, и я слышал, как они шептались несколько минут на лестничной площадке. Я снова оделся и, как примерный пациент, стал ждать, сидя на кровати. Затем хлопнула дверь и раздались шаги доктора, спускавшегося вниз. Я понял, что Исабелла стоит в прихожей и тянет время, прежде чем войти в спальню. Когда она наконец появилась, я встретил ее улыбкой.
— Я приготовлю вам поесть.
— Я не голоден.
— А меня это не волнует. Вы поедите, а потом мы отправимся дышать свежим воздухом. И точка.
Исабелла сварила бульон, куда я, совершив над собой насилие, покрошил сухарей, и проглотил это блюдо с приятной миной, хотя меня чуть не стошнило. Я опустошил тарелку и продемонстрировал ее Исабелле, которая стояла рядом, пока я ел, и бдительно следила за мной, как сержант за рядовым. Далее она отвела меня в спальню и разыскала в шкафу пальто. Затем она нацепила на меня перчатки и шарф и потащила к двери. Мы вынырнули из портала. На улице гулял холодный ветер, но на небе пылало закатное солнце, позолотившее мостовые. Исабелла взяла меня под руку, и мы размеренным шагом двинулись вперед.
— Как жених и невеста, — заметил я.
— Очень остроумно.
Мы прогулялись до парка Сьюдадела и углубились в сад, окружавший павильон. У бассейна с большим фонтаном мы сели на лавку.
— Спасибо, — пробормотал я.
Исабелла не ответила.
— Я не спросил, как твои дела, — сменил я тему.
— Ничего нового.
— Все же как ты?
Исабелла пожала плечами.
— Мои родители на седьмом небе с тех пор, как я вернулась. Они утверждают, что вы благотворно на меня повлияли. Если бы они знали… И правда, мы стали лучше ладить. Тем более что я мало их вижу. Почти все время я провожу в книжной лавке.
— А Семпере? Как он пережил смерть отца?
— Тяжело.
— Кстати, о нем, как у тебя с ним?
— Он хороший человек, — проронила девушка.
Исабелла выдержала долгую паузу и потупилась.
— Он сделал мне предложение, — сказала она. — Пару дней назад, в «Четырех котах».
Я взглянул на ее лицо, повернутое ко мне в профиль, спокойное и уже утратившее выражение девичьей невинности, столь привлекавшее меня в ней; возможно, оно лишь чудилось мне.
— И что же? — спросил я наконец.
— Я ответила, что подумаю.
— А ты собираешься?
Исабелла не отрываясь смотрела на фонтан.
— Он сказал, что хочет создать семью, иметь детей… Что мы будем жить в квартире над книжной лавкой и в дальнейшем поправим все дела, несмотря на долги, оставленные сеньором Семпере.
— Однако ты еще очень молода…
Склонив голову, она посмотрела мне в глаза.
— Ты его любишь?
— Хотела бы я знать. Наверное, да, хотя не так сильно, как, по его мнению, он любит меня.
— Иногда в критических обстоятельствах легко перепутать сострадание с любовью, — заметил я.
— Не беспокойтесь за меня.
— Я только прошу тебя об одном: не торопись.
Мы переглянулись, окутанные, как коконом, аурой соучастия и понимания. В такие мгновения слова становятся лишними. Я обнял ее.
— Друзья?
— Пока смерть нас не разлучит.
4
На обратном пути мы зашли купить хлеба и молока в продуктовый магазин на улице Комерсио. Исабелла заявила, что попросит отца прислать мне заказ с самыми тонкими яствами и в моих интересах съесть их до последней крошки.
