— Не беспокойтесь за меня.
— Я только прошу тебя об одном: не торопись.
Мы переглянулись, окутанные, как коконом, аурой соучастия и понимания. В такие мгновения слова становятся лишними. Я обнял ее.
— Друзья?
— Пока смерть нас не разлучит.
4
На обратном пути мы зашли купить хлеба и молока в продуктовый магазин на улице Комерсио. Исабелла заявила, что попросит отца прислать мне заказ с самыми тонкими яствами и в моих интересах съесть их до последней крошки.
— Как идут дела в книжной лавке? — спросил я.
— Продажи снизились катастрофически. Мне кажется, что людям тяжело туда приходить, поскольку каждая мелочь напоминает о бедном сеньоре Семпере. И, по правде говоря, учитывая состояние счетов, картина вырисовывается мрачная.
— А в каком состоянии счета?
— Хуже не придумаешь. Те несколько недель, что работаю в лавке, я занималась сведением баланса и убедилась, что сеньор Семпере, царствие ему небесное, был никудышным коммерсантом. Он дарил книги тем, у кого не хватало денег заплатить за них, или одалживал таким людям, а они не возвращали ничего. Он покупал собрания, заведомо зная, что не сможет их продать, только потому, что владельцы грозились сжечь книги или выбросить. Он содержал на благотворительных началах кучу посредственных стихоплетов, у кого нет ни кола ни двора. И все в таком же духе.
— Кредиторы наседают?
— Являются в среднем по двое за день, не считая писем и банковских уведомлений. Радует только то, что у нас нет недостатка в предложениях.
— О покупке?
— Пара торговцев свининой из Вика[54] очень заинтересованы в сделке. Им нравится место.
— А что говорит младший Семпере?
— Что скорее свиньи полетят. Реализм не является его сильной стороной. Он утверждает, что мы прорвемся, он в это верит.
— А ты нет?
— Я верю в цифры. И когда я начинаю их складывать, у меня получается, что через два месяца витрина книжного магазина заполнится белой свиной колбасой и чорисо.
— Мы непременно найдем выход.
Исабелла улыбнулась:
— Я ждала от вас этих слов. И, кстати, о неоплаченных счетах, ради Бога, скажите, что больше не работаете для патрона.
Я развел руками и сказал:
— Я снова свободен как ветер.
Она поднялась вместе со мной по лестнице. Собираясь уже попрощаться, я увидел, что она замялась.
— В чем дело? — спросил я.
— Я не хотела вам говорить, но… лучше вы узнаете от меня, чем от других. Это насчет сеньора Семпере.
Мы вошли в дом и устроились в галерее у камина. Исабелла подбросила пару поленьев, чтобы оживить огонь. Пепел «Lux Aeterna», сочинения Марласки, все еще лежал в камине, и бывшая моя помощница наградила меня взглядом, который я мог бы вставить в рамку.
— Что ты хотела мне рассказать о Семпере?
— Мне стало это известно от дона Анаклето, одного из соседей. Дон Анаклето рассказывает, что видел, как вечером, в день своей смерти, сеньор Семпере спорил с кем-то в лавке. Дон Анаклето возвращался домой, и, по его утверждению, голоса были слышны даже на улице.
— С кем спорил Семпере?
— С женщиной. Уже немолодой. Дон Анаклето ее вроде бы никогда в магазине прежде не видел, хотя ее лицо показалось ему смутно знакомым. Правда, на слова дона Анаклето нельзя полагаться, поскольку ему больше нравятся наречия, чем прекрасный пол.
— А он расслышал, о чем они спорили?
— Ему показалось, что речь шла о вас.
— Обо мне?
Исабелла кивнула.
— Сын Семпере вышел ненадолго, чтобы передать заказ на улице Кануда. Он отсутствовал всего минут десять-пятнадцать. Вернувшись, он нашел отца лежащим на полу за прилавком. Сеньор Семпере еще дышал, но руки у него уже похолодели. Когда пришел врач, было поздно…
На меня словно рухнул мир.
— Мне не следовало вам говорить… — прошептала Исабелла.
— Нет, ты правильно поступила. А больше о той женщине дон Анаклето ничего не сказал?
— Только то, что они спорили. Ему показалось, что из-за книги. Книги, которую она хотела купить, а сеньор Семпере отказывался продавать.
— А при чем тут я? Не понимаю.
— Потому что это была ваша книга. «Шаги с неба». Единственный экземпляр, сохранившийся у сеньора Семпере в личном собрании. Он не предназначался на продажу…
Мною овладела страшная уверенность.
— И книги?.. — начал я.
— Больше там нет. Она пропала, — закончила Исабелла. — Я проверила учетный журнал, так как сеньор Семпере имел привычку записывать названия проданных книг с ценой и датой продажи, и ваша книга там не указана.
— Его сын знает?
— Нет. Кроме вас, я никому об этом не рассказывала. Я все еще пытаюсь понять, что произошло в тот день в лавке. И почему. Я подумала, что вы скорее всего догадаетесь…
— Эта женщина пыталась силой отнять книгу, и во время борьбы у сеньора Семпере случился сердечный приступ. Вот что там произошло, — сказал я. — И все из-за моей паршивой книги.
У меня внутри все перевернулось.
— Есть еще кое-что, — проронила Исабелла.
— Что?
— Много позже я встретила дона Анаклето на лестнице, и он признался, что будто бы припомнил ту женщину. В тот день, глядя на нее, он сразу не сообразил, но ему кажется, что он видел ее раньше, много лет назад, в театре.
— В театре?
Исабелла кивнула.
Я долго не мог вымолвить ни слова. Исабелла встревоженно следила за мной.
— Теперь я не смогу спокойно оставить вас одного. Не надо было вам говорить.
— Нет, все правильно. Я в порядке. Правда.
Исабелла помотала головой.
— Сегодня ночью я останусь с вами.
— А твоя репутация?
— Опасности подвергается скорее ваша. Я на минутку отлучусь к родителям в магазин, чтобы позвонить в книжную лавку и предупредить.
— Не стоит, Исабелла.
— Не стоило бы, если бы вы признали факт, что мы живем в двадцатом веке, и установили телефон в этом мавзолее. Я вернусь через четверть часа. Не надо спорить.
Пока Исабелла отсутствовала, уверенность, что смерть дорогого и незаменимого друга, сеньора Семпере, лежит на моей совести, стала проникать в глубину сознания. Я вспомнил, что старый библиофил всегда говорил, что у книг есть душа — душа тех, кто их написал, кто их читал и мечтал над ними. И я понял, что до последнего вздоха он защищал меня и пожертвовал собой, чтобы спасти кипу исписанной бумаги, хранившей частицу моей чернильной души. Исабелла, когда она вернулась, сгибаясь под тяжестью сумки с продуктами из магазина родителей, поняла все с первого взгляда.
— Вы знаете ту женщину, — сказала она. — Женщину, убившую сеньора Семпере…
— По-моему, да. Ирене Сабино.
— Это не особа со старых фотографий, которые мы нашли в дальней комнате? Актриса?
Я кивнул.
— Но зачем ей понадобилась ваша книга?
— Этого я не знаю.
Позднее, поужинав деликатесами из бакалеи «Кан Хисперт», мы уселись в большое кресло у камина. Оно было достаточно просторным для двоих. Исабелла положила мне голову на плечо, и мы завороженно смотрели на игру пламени.
— Как-то ночью мне приснилось, что у меня есть сын, — сказала девушка. — Мне снилось, что он зовет меня, а я не слышу его и не могу подойти к нему, потому что заперта в каком-то месте, где очень холодно и невозможно пошевелиться. Он зовет меня, а я не в состоянии откликнуться.
— Это всего лишь сон, — сказал я.
— Он казался очень реальным.
— Пожалуй, ты могла бы написать об этом рассказ, — предложил я.
Исабелла покачала головой.
— Я долго думала и пришла к выводу, что предпочитаю жить настоящей жизнью, а не писать о ней. Не поймите меня превратно.
— Мудрое решение.
— А вы? Вы сами собираетесь жить?
— Боюсь, я уже свое прожил.
— А как же та женщина? Кристина?
Я глубоко вздохнул.
— Кристина ушла. Вернулась к мужу. Тоже мудрое решение.
Исабелла отодвинулась и посмотрела на меня, нахмурившись.
— Что? — спросил я.
— Мне кажется, вы ошибаетесь.
— В чем?
— Недавно к нам заходил дон Густаво Барсело, и в разговоре речь зашла о вас. Он упомянул, что встречался с мужем Кристины, неким…
— Педро Видалем.
— Точно. И муж признался, что Кристина ушла к вам, он ее больше не видел и ничего не слышал о ней месяц или около того. На самом деле я удивилась, не застав ее здесь, с вами, но не посмела спрашивать…
— Ты уверена, что Барсело имел в виду именно это?
Исабелла подтвердила.
— Что я теперь не так сказала?
— Ничего.
— Наверное, вы что-то скрываете от меня…
— Кристины тут нет. Ее нет с того дня, когда умер сеньор Семпере.
— Где же она тогда?
— Понятия не имею.
Мало-помалу разговор иссяк, и мы сидели молча, уютно свернувшись в кресле у камина. Под утро Исабелла заснула. Я обнял ее одной рукой и смежил веки, анализируя все, что она сообщила, и пытаясь уловить в этом какой-то смысл. Занялся рассвет. Когда первые его лучи осветили окна галереи, я открыл глаза и обнаружил, что Исабелла проснулась и смотрит на меня.
