Он медленно поднял голову.
Напротив него действительно сидел человек; когда?.. От неожиданности Леарза вздрогнул: он не слышал, чтобы этот человек как-то обратился к нему, просто вдруг проявился в реальности, взявшись из ниоткуда.
Воспоминания о новом сне мучили его, и чувство дежа вю не давало покоя: этот бар, как тысячи других, в которых он почти каждую ночь пытался забыться, слишком похож был на то, что снилось ему. И темнота в уголках глаз…
Это всего лишь слабое освещение. Нет никакого Асвада. Нет никакого Эль Кинди. Только этот забулдыга, в сильном опьянении, должно быть, не видевший, за чей столик садится.
Да и какая разница, в конце концов? Леарзе было все равно; он пришел сюда один, уйдет, возможно, не один, — это случалось уже не единожды, он проводил ночи в самых странных местах, в чужих домах, в гостиницах, со случайными женщинами, не зная, куда ноги заведут его наутро. Два месяца утекло с тех пор, как он окончательно ушел от Тильды, даже не предупредив ее, — и она будто не пыталась вернуть его.
Человек, севший напротив него, был очень широкоплеч, с фигурой бывалого борца, коротко острижен, склонил голову, уперевшись одним локтем в столешницу, перед собою вертел в руке стакан с прозрачной жидкостью. Леарза уверен был, что он не осознает, где и с кем находится; однако в следующее мгновение здоровяк хрипло произнес:
— Сдается мне, я где-то видел твою физиономию.
— Возможно, — без выражения отозвался Леарза. — Или похожую на нее.
Тот поднял на него прищуренные светлые глаза; какое-то время вглядывался. Леарза с равнодушным видом остался сидеть, хотя какая-то часть его желала встать и уйти, чтобы сохранить свое нерушимое одиночество в толпе.
— …Точно. В новостях, давным-давно. Знаешь, у меня хорошая память на лица. Ты с Руоса, единственный выживший.
Леарза помолчал, подобравшись. Его и раньше изредка узнавали случайные люди; одно время он даже сам использовал это, с ходу представляясь незнакомым понравившимся женщинам, как «человек с планеты, которой уже не существует».
Но этот здоровяк чем-то не нравился ему.
— Положим, это так, — наконец согласился он. — И что?
— Да ничего, — ответил тот. — Забавно. Не думал, что тебя выпускают из стен ксенологического.
— Я уже несколько месяцев там не был.
— Как так?
— Слышал что-нибудь о моей планете? — ощерился Леарза. — Люди на ней были ужасно отсталым народом. У них не было городов, как у вас, и всю свою жизнь они путешествовали по пустыне туда и обратно, ездили на верблюдах, спали в вонючих юртах. Вот: я кочую, как это делал мой народ тысячелетиями до меня.
— Для дикого кочевника ты даже слишком хорошо говоришь на нашем языке, — заметил чужак напротив.
— Ведь я уже давно среди вас.
Тот беззаботно рассмеялся; в его густой бороде блеснули белые зубы.
— Ты интересный, парень. Как тебя зовут?.. забыл.
— Какая тебе разница?
— Так, просто. Кстати, мое имя — Финн Богарт. Можно просто Финн.
Леарза вновь коротко оскалился: навязываемое знакомство не нравилось ему, но, с другой стороны, ничего в этом такого и не было. Человек перед ним пьян и вряд ли на следующее утро вообще вспомнит о нем.
— Леарза, — сказал он.
— Кочуешь, значит? — снова ухмыльнулся Богарт, — дай угадаю: по местным барам. На самом деле, это место — так себе, ничего интересного. Но я знаю массу других… Если хочешь, продемонстрирую тебе гостеприимство Кэрнана. Ведь так, кажется, принято у кочевников? Я что-то слышал такое…
Леарза вздохнул; сперва он хотел как-нибудь ненавязчиво избавиться от чужака, потом странная апатия охватила его.
— Ладно, — согласился он. — Пошли…
* * *
Небо было чудного, какого-то даже нереального совсем оттенка, раскинулось бледно-сиреневым стягом над холодной равниной, лишь тут и там чуточку испещренное крошечными облачками, будто бы брызгами краски на его полотне. Бесконечность его обволакивала собою, заставляла вбирать воздух полной грудью, так, что вечерняя прохлада даже обжигала гортань. Ноздри ловили самые разные запахи: конского пота, растрепавшихся волос, прокопченной дымом костра охотничьей куртки, снега и ветра.
Над полем носило собачий лай.
Достаточно большое количество людей участвовало в этом выезде, и голоса их раздавались отовсюду, однако для одних все происходящее было лишь очередным светским раутом, для других — редким глотком свободы.
Госпожа Камбьянико, выглядевшая даже милой в своем костюме для верховой езды, оказалась во главе благородных дам и упивалась своей ролью, вокруг нее собрались все повесы, устремившиеся в дикие поля за пределами города ради того, чтоб покрасоваться, и все вместе они представляли собой беспечно гуляющих зевак.
Теодато Дандоло все время почти проводил подле Орсо Кандиано, а тот был хмур и даже раздражен на вид, предпочитал ехать верхом на своем кауром жеребце в глубоком молчании, погруженный в собственные мысли. Тео мрачностью не отличался, но охотно поддерживал это молчание. Не говоря уж о том, что светская болтовня ехавших поодаль людей нервировала его, от этой поездки он ожидал совсем иного: Теодато хотелось взглянуть на дикую природу, о которой они почти позабыли, живя в каменных домах благоустроенного Централа.
Природа действительно вдохновляла его, природа существовала так, будто и не было в ее лоне каких-то глупых людишек, тысячелетиями уродовавших ее, она просто жила своей жизнью.
Поездка, идея которой несколько дней тому назад пришла в голову госпоже Камбьянико, вообще говоря, задумывалась, как охота: предприимчивая леди Камбьянико даже уговорила поехать с ними старого Веньера, жившего особняком и никогда не принимавшего участия в светской жизни. Антонио Веньер, презиравший от души всех этих напыщенных дам и господ, был непревзойденным охотником и даже в одно время поставлял дичь к столу самого Наследника. Должно быть, старик пожалел бы о данном согласии, — большая часть поехавших с ним людей была совершенно бесполезна и даже вредна для его любимого занятия, — однако были еще двое человек, которым неинтересно оказалось просто так кататься верхом по лесу.
Во все два дня, что они провели посреди лесов и полей, Теодато видел своего двоюродного брата в основном лишь по ночам.
Неожиданно открытый талант Виченте Моро (интерес к личности которого с течением времени у многих успел остыть) вновь привлек к нему всеобщее внимание; в первый же день вдвоем со стариком Веньером они загнали здоровенного лося, а на следующий Моро на глазах у потрясенных дам метко подстрелил кролика. Это сделало его героем всей поездки.
Меньшее внимание привлекал к себе плосконосый Мераз, также передвигавшийся по лесу с большой сноровкой: в конце концов, он был закованным, чего еще от него можно было ожидать?..
Надо сказать, первоначально братья не желали ехать ни на какую охоту, справедливо рассудив, что ничего серьезного из этой затеи не выйдет, однако неожиданно принять участие согласился Орсо Кандиано, тогда и они решили отправиться вместе со всеми. Соображения Кандиано быстро стали им очевидны: легкомысленные аристократы не взяли с собою никого из своих слуг-бездушных и потому вынуждены были самостоятельно заботиться о ночлеге и пропитании, между тем как до жаркого лета было еще далеко, ночи оказались холодные, а огонь разводить получалось только у Моро и у старого Веньера. Тем не менее, едва самые малодушные из них в первый вечер заикнулись о том, чтобы спешно вернуться в Тонгву, сам Кандиано едко высмеял их, так что слова его, словно плети, подстегнули их упрямство; решено было вернуться в город не ранее, чем через неделю.
Кандиано надеялся, что подобный опыт хоть немного отрезвит заигравшихся аристократов, даст им представление о той праведной и правильной жизни, которую вели их далекие предки.
Так или иначе, новизна предприятия определенно нравилась всем. Две ночи подряд люди собирались у костра в сени деревьев вместо того, чтобы беседовать за обеденным столом в ярко освещенных комнатах, и ночевали в палатках.
Теодато между тем обнаружил, что новообретенный брат опять удивляет его, показывая такие качества, о каких он и не подозревал. Теперь он лишь наблюдал за Виченте и ни о чем не спрашивал, впрочем. Догадывался, что тот ничего внятного и не ответит все равно.
Необычные качества Виченте Моро, впрочем, привлекали внимание не одного Теодато; значительно возрос интерес к нему самой госпожи Камбьянико, которая и прежде порою бросала на высокого угрюмого кузена особенные взгляды. Беатриче Камбьянико была довольно легкомысленная женщина, пусть Кандиано и считал ее легкомысленность полезной для своих сумрачных планов. Не имея под собою глубоких корней, она быстро увлекалась самыми разными вещами и столь же быстро охладевала к ним, чем напоминала тростник на ветру; чаще всего это бывали какие-то эзотерические практики (леди Беатриче считала себя высокодуховной женщиной), но иногда и обыкновенные люди.
