— Я поставлю одно условие, которое Кархиду придется выполнить прежде, чем он станет одним из членов Экумена. Аргавен должен отменить твое изгнание.
Он молча глядел в огонь.
— Я говорю совершенно серьезно. Начинать надо с самого главного.
— Спасибо тебе, Генри. — Его голос, когда он говорил очень тихо, так, как сейчас, звучал совсем как голос женщины, глухой и хриплый. Он смотрел на меня ласково, без улыбки. — Я уже давно оставил надежду когда-нибудь увидеть свой дом. Я несу бремя изгнания уже больше двадцати лет. И надо сказать, что то изгнание мало отличается от этого. С этим я справлюсь и сам, а ты займись делами своими и своим Экуменом. С этого момента все будет зависеть только от тебя. Но сейчас еще рано об этом говорить. Сначала отправь сообщение на свой корабль. Когда ты это сделаешь, я начну думать о том, что делать дальше.
Мы провели в Куркурасте еще два дня, отъедаясь и отдыхая в ожидании снежного катка, который должен был прийти с юга и подвезти нас на обратной дороге. Наши хозяева уговорили Эстравена рассказать им о нашем путешествии через Лед. Он рассказывал эту историю так, как может это сделать только тот, кто был воспитан в традициях устной литературы. В его устах история эта превратилась в сагу, насыщенную традиционными оборотами и даже эпизодами, но сага эта была точная, яркая и живая, начиная от серного огня и тьмы, встретивших нас между Драммером и Дременоулом, и вплоть до неодолимых порывов ветра, вырывающихся из горных долин и беснующихся в заливе Гутен, с комическими интерлюдиями, например, о том, как он свалился в трещину, и мистическими фрагментами, когда он рассказывал об отголосках, отзвуках и тишине Льда, о белой погоде, в которой исчезают тени, о ночной тьме и молчании гор. Я слушал его так же завороженно, как и все остальные слушатели, не сводя с него глаз.
Мы выехали из Куркураста, втиснутые в кабину снежного катка, как сельди в бочке. Снежный каток — одна из тех больших машин, которые утрамбовывают снег на кархидских дорогах и обеспечивают возможность пользоваться этими дорогами зимой, потому что очистка дорог от снега с помощью снежных плугов стоила бы половину всех денег королевской казны и потребовала бы очень много времени. А зимой все передвижения и так осуществляются на полозьях. Снежный каток полз со скоростью трех километров в час и довез нас до следующей деревушки, расположенной к югу до Куркураста, когда уже совсем стемнело. Там, как всегда на Гетене, мы были радушно приняты, накормлены и устроены на ночлег. На следующий день мы продолжили свой путь пешком. Теперь мы находились на материковой части прибрежных взгорий, преграждающих дорогу северного сетра со стороны залива Гутен. Местность здесь уже была заселена значительно сильнее, и мы шли уже не от одного своего лагеря до следующего, а от очага к очагу. Дважды нас подвозили на механических санях, и один раз — на расстояние почти пятидесяти километров. Снег на дорогах, несмотря на частые снегопады, был хорошо укатан, и дороги были в достаточной мере снабжены всевозможными указателями. В рюкзаках наших всегда была провизия, которой снабжали нас гостеприимные хозяева, и всегда в конце дневного перехода нас ожидали кров и тепло.
И тем не менее те восемь или десять дней неутомительного пути, лыжного перехода через такую гостеприимную местность, оказались самой тяжелой и самой мрачной частью нашего путешествия — хуже, чем подъем на ледник, хуже, чем дни голода. Сага близилась к концу. Она была неразрывно связана со Льдом. Сейчас мы были измучены, шли не в ту сторону, и никакой радости у нас уже не было.
— Иногда следует идти в сторону, противоположную той, в которую вращается колесо фортуны, — сказал Эстравен. Он был спокоен и уверен как обычно, но в его походке, голосе, во всем его облике энергию сменила выносливость, какая-то упрямая решимость. Он стал очень молчалив и больше не выказывал желания общаться с помощью мыслеречи.
Мы добрались до Сассинот, города, насчитывающего несколько тысяч жителей и раскинувшегося на холмах у реки Эй: белые крыши, серые стены, холмы пестрят черными пятнами леса и скал, и поля и река белые. За рекой — спорная долина Синот, тоже белая…
Мы пришли сюда уже почти совсем налегке. Большую часть нашего снаряжения мы раздарили нашим доброжелательным хозяевам, у нас осталась только печурка, лыжи да одежда, что на нас была. Так, освобожденные от ноши, мы шли, расспрашивая встречных о дороге не к городу, а к ближайшему крестьянскому хозяйству. Это был скромный хутор, не относящийся к домену; отдельное хозяйство, находящееся в подчинении Управления Долины Синот. Эстравен, в молодости служивший секретарем в этом управлении, дружил с его владельцем, по сути, выкупив его хозяйство для своего друга, когда помогал людям переселяться на восточный берег Эй в надежде на скорое разрешение спора о долине. Двери нам открыл сам хозяин, коренастый спокойный человек примерно того же возраста, что и Эстравен. Звали его Тессичер.
Эстравен в этих местах низко надвигал на свое лицо капюшон, потому что опасался, что здесь его могут узнать. Наверное, это было излишним. Понадобились бы очень внимательные и быстрые глаза, чтобы узнать Харта рем ир Эстравена в этом худом, обветренном бродяге. Тессичер постоянно бросал на него украдкой взгляд, потому что ему с трудом верилось, что перед ним тот человек, чье имя он сейчас услышал.
Тессичер принял нас с положенным гостеприимством, хотя возможности его были явно ограничены. Но было заметно, что особого счастья от этой встречи он не испытывает и что ему очень бы хотелось от нас избавиться, и поскорее. Это было вполне понятно: предоставляя нам убежище, он рисковал, так как за это ему грозила конфискация всего имущества. Так как этим своим имуществом он был обязан Эстравену и мог бы быть таким же нищим, как мы, если бы Эстравен его этим имуществом не обеспечил, ожидая от него взамен этой услуги, решимости рискнуть, все казалось мне вполне обоснованным. Мой друг просил его о помощи не во имя благодарности, а во имя дружбы, надеясь не на обязательства Тессичера, а на его чувства. И действительно, когда прошел его испуг, Тессичер оттаял и с кархидской импульсивностью перешел в настроение доверительное, откровенное и ностальгическое, предавшись вместе с Эстравеном у огня камина воспоминаниям о прошедших временах и старых знакомых. Когда Эстравен спросил его, не знает ли он какого-нибудь подходящего для убежища места, заброшенной или одиноко расположенной фермы, где изгнанник мог бы переждать месяц или два, пока не будет отменен указ о его изгнании, Тессичер немедленно сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
