Наташа не задумалась бы предпочесть великолепного и всесильного вельможу бедному офицеру.
— Ее сиятельство княжна Наталья Платоновна просят извинения у его превосходительства Григория Александровича, принять по болезни не могут, — громко выговорил Григорий Наумович, появляясь в дверях гостиной.
Едва только князь Платон Алексеевич проводил Потемкина, как ему старик камердинер пришел доложить, что жена приказчика Егора Ястреба с своим приемышем Таней по нужному и неотложному делу желает видеть его сиятельство.
— Как, ты говоришь, пришла жена Егора? — не спросил, а радостно воскликнул князь Платон Алексеевич.
— Точно так, ваше сиятельство.
— Так веди ее скорее сюда!.. Наконец-то, может, она мне что-нибудь скажет про Серебрякова.
LXXXIII
Не без робости и волнения старушка Пелагея Степановна переступила порог княжеского кабинета и, низко поклонившись князю Платону Алексеевичу, остановилась у двери.
— Здравствуй, здравствуй… я забыл, как звать тебя…
— Пелагеей, ваше сиятельство.
— Подойди поближе, Пелагея… Ну, рассказывай скорее, откуда прибыла?
— Из Казани, ваше сиятельство.
— Неужели Казань взята злодеем? — быстро спросил князь Полянский.
— Только один кремль уцелел, ваше сиятельство, самый город разорен и выжжен… много народа перебито…
— Боже, какое несчастие… Ну, где же твой муж, Егор?
— На том свете, ваше сиятельство…
— Как! умер?
— Убит, — при этих словах старушка Пелагея Степановна горько заплакала.
— Убит… Царство ему небесное! Не стало у меня верного и преданного слуги… Расскажи, Пелагея, как это случилось?..
— Я и Танюша, моя приемная дочка, в подполье укрылись, ваше сиятельство… А Егорушка не пошел, «не укрываться должен я», говорит, «а с врагом отечества сражаться», — так и не пошел он, ваше сиятельство, в подполье, остался в доме; подполье-то было под домом, где мы жили.
— Так и должно… Егор русский, иначе он и не должен был поступить. Умер он геройской смертью…
— А все же жалко мужа, ваше сиятельство… Крепко жалко… Ведь сколько годов с ним выжила, душа в душу…
Пелагея Степановна опять заплакала.
— Не слезами надо вспоминать его, а молитвой…
— Я и то молюсь, ваше сиятельство.
— Как же ты узнала, что твой муж убит? — после некоторого молчания спросил князь Полянский у старушки.
— А вот как, ваше сиятельство, — проклятый Пугачев выжег и разорил город, хотел приступом взять и кремль… Но Господь не попустил злодея… он бежал из Казани; на другой день мы и вышли из-под подполья; каким-то чудом домишка-то наш уцелел, а другие дома все сгорели… Если бы наш загорелся, то я и Танюша задохнулись бы в подполье-то… Спас нас Господь… Вот пошли мы искать Егорушку; по дороге-то валялись убитые, замученные злодеями… Между убитыми увидели мы, ваше сиятельство, и Демьяна…
— Демьяна, говоришь. Кто он?
— А крепостной мужик из вашего села Егорьевского, ваше сиятельство; он прежде в беглых числился; у Пугачева на службе состоял, — да раскаялся, пошел против Пугачева и принял мученическую кончину…
— Тем он искупил свой великий грех… Ну, ну, продолжай.
— Идем мы, ваше сиятельство, дальше и увидели Егорушку-то, едва его признала, ваше сиятельство… Злодеи-то всю головушку его раздробили… — горькие слезы мешали говорить Пелагее Степановне.
— Тяжело тебе, Пелагея, лучше не говори, — с участием промолвил князь Платон Алексеевич, ему было жаль старушку.
— Уж если начала, то надо и окончить, ваше сиятельство… Подняли мы с Танюшей мужнино тело и с трудом понесли в наш домишко… обмыли покойничка, саван надели; плотник гроб сколотил, и положили мы в него Егорушку; и сколько слез мы в ту пору пролили, ваше сиятельство, и не выговоришь, и с честию, по-христиански, Егорушку похоронили.
— Царство ему небесное! — князь Платон истово перекрестился.
— Поплакали, погоревали и пошли в Москву с докладом к вашему сиятельству… Долго шли; дорога дальняя, трудная…
— В моем дому, Пелагея, ты и твоя приемная дочь найдете себе приют и пищу.
— Всепокорнейше благодарю, ваше сиятельство.
Пелагея Степановна хотела поклониться князю в ноги, но князь не допустил этого. Он был тронут.
— Теперь, Пелагея, расскажи все, что знаешь, про того офицера, который содержался в моей казанской усадьбе под надзором твоего мужа! — спросил князь Платон Алексеевич у старушки, дав ей немного успокоиться.
— Вы изволите спрашивать, ваше сиятельство, про офицера Серебрякова?
— Да, да… про него.
— Незадолго до взятия Пугачевым Казани господин офицер с дворовым вашего сиятельства Михайлом Трубой и мужиком Демьяном пришли к нам. На офицере был надет мужицкий армяк, покойный Егорушка насилу его признал. Призрели мы их, покормили, все трое были голодненьки… Остались у нас гостить. Рады были мы их приходу. Как злодей Пугачев стал приближаться к Казани, я с Танюшей в подполье укрылись, и что после произошло с Серебряковым и с Михайлой — я ничего не знаю, ваше сиятельство, потому больше их не видала, и что с ними стало — не знаю, — так ответила князю Полянскому Пелагея Степановна.
— Может, их убили? — печально проговорил князь, опустив свою голову.
— Может, и убили, только тел их ни я, ни Танюша не видали; между убитыми мы их искали, ваше сиятельство, и не нашли.
— Верно, злодеи в реку бросили их.
— Все может быть, ваше сиятельство.
— Если бы Серебряков был жив, я был бы очень рад… и того, кто сообщил мне о том, я наградил бы по-царски… Но едва ли уцелеет Серебряков. Пугачев жесток… — задумчиво проговорил князь Платон Алексеевич и стал молча расхаживать по своему роскошно отделанному и не менее роскошно обставленному кабинету.
Так прошло несколько минут.
— Про меня или про мою дочь Серебряков ничего не говорил? — прерывая молчание и останавливая свой взгляд на Пелагее Степановне, спросил у ней князь.
— Как не говорить, ваше сиятельство, не раз говорил.
— Что же, он ругал меня, проклинал?
— Что вы, ваше сиятельство, помилуйте. Серебряков вспоминал вас добрым словом.
— Добрым словом, говоришь?
— Так точно, ваше сиятельство…
— Я причинил Серебрякову столько зла и он вспоминал меня добрым словом!..
— Незлобивый он человек, ваше сиятельство, добрый…
— Да, да… совершенно верно… Я не умел ценить такого человека… я… я поступал с ним жестоко, даже бесчеловечно… И если он погиб, то его погибель падет на меня, как на виновника… Я нарочно при тебе говорю, Пелагея, чтобы ты знала, что Серебряков ни в чем не виновен передо мной, и про то скажи другим… пусть все знают, — взволнованным голосом проговорил князь Платон Алексеевич.
— Знаю, мне этот поступок не пройдет даром! — добавил он.
И опять водворилось молчание.
— Ты, Пелагея, и твоя приемная дочь будете жить в моем доме, на всем моем содержании, и, кроме того, за служку мужа ты будешь получать от меня пенсию…
— Помилуйте, ваше сиятельство, за что такая милость! — с сияющим счастием лицом проговорила старушка и стала благодарить щедрого князя.
— Твой покойный муж был моим верным и усердным слугою; мне за это не пришлось его отблагодарить… пусть ты получишь то, что должен бы получить твой муж.
Пелагее Степановне и красавице Тане, по приказу князя, отвели в людском флигеле небольшие три горенки с кухнею; всю провизию на обед и ужин получала старушка из княжеских запасов, и, кроме того, ей назначена была пожизненная пенсия.
Обходился князь Полянский как с Пелагеей, так и с Таней очень ласково и требовал, чтобы все дворовые также были предупредительны и ласковы с женой умершего геройской смертью старика Егора Ястреба.
Княжна Наташа, услыхав, что в их доме поселилась Таня с своей названой матерью, очень тому обрадовалась. На Таню она смотрела, как на свою подругу, а не как на приемную дочь крепостного ее отца.
Скоро Таня почти совсем переселилась в княжеский дом, на половину княжны Наташи.
Старая княжна Ирина Алексеевна не особенно одобряла привязанность своей племянницы к Тане, к девушке без всякого образования, взятой покойным Егором Ястребом «почти с улицы», и часто ворчала на Наташу за ее сближение с Таней.
Сам князь Платон Алексеевич на это сближение смотрел сквозь пальцы.
— Я не могу запретить дочери смотреть на Татьяну, как на свою подругу. Наташа — взрослая девушка, она сама понимает, что делать и как поступать, т. е. худо или хорошо, — такими словами ответил князь Платон Алексеевич своей сестре в ответ на ее требование запретить Наташе сближение с Татьяной.
— Но пойми, брат, Натали смотрит на эту уличную девушку, как на ровню себе.
— Ты заблуждаешься, сестра… Таня умная и рассудительная девушка, а не уличная, как говоришь ты.
