Без получения ответа на вопрос о вере никому не ставили зачёт, то есть не допускали к дальнейшим экзаменам.
Опрашивала педагог студентов по списку, по алфавиту. Подошёл день, когда мальчики сказали: «Сегодня на семинаре нас спросят». — «Помоги, Боже!» Вот тут-то и нужна молитва родителей, которая горами двигает и спасает. Мы молились. Ребята вернулись весёлые и рассказали следующее.
Николая задержали на предыдущем занятии, и он опоздал к началу семинара. Преподаватель вызвала Серафима, задала ему вопросы по теме, которую тогда они проходили. Сима знал материал, отвечал спокойно, обстоятельно, не торопясь, как это соответствовало его характеру. Удовлетворившись его ответом, педагог сказала:
— Хорошо, но теперь я должна задать вам ещё один вопрос, касающийся ваших личных мировоззрений...
В этот момент дверь отворилась, и появился Николай:
— Разрешите присутствовать?
— Да, конечно. Жаль, что вы опоздали. Ваш брат сейчас изложил свои знания на тему... Но я хотела бы его ещё спросить...
Тут Коля оборвал её:
— О, это очень интересная тема! Разрешите мне к ней ещё немножко добавить...
Преподаватель кивнула. И Николай разразился восторженной пышной речью. Он говорил всегда с увлечением, часто уклонялся от темы, но захватывал внимание всех, и слушали его с повышенным интересом.
— Это не по теме, — пробовала остановить его педагог.
— Нет, все к одному, я сейчас перейду к самому главному, — охватывая всех сияющим взором, говорил Коля и продолжал свои философские рассуждения.
Прервать его речь смог только звонок.
Сима говорил мне дома: «Я, как дурак, стоял у доски, а Колька трепался с места, к делу и без дела». Под треск звонка все студенты поднялись с мест и зашумели. Николай развёл руками, как бы жалея, что не успел высказаться. Преподаватель сказала ему:
— Соколов, вы так много читали, так увлечены философией, что вы не в силах сдержать свои знания, которые из вас так и прут... Дайте вашу зачётку. Я вам ставлю «пять» за усердие к нашему предмету, но прошу вас: больше на мои занятия не приходите, вы мешаете мне «прощупать» каждого студента, ведь из них так трудно выудить какие-либо знания философии!
Николай с извинением и любезной улыбкой протянул педагогу свою зачётку. Он раскланялся, поблагодарил за внимание и обещал больше не попадаться ей на глаза. Утомлённая шумом перемены, педагог протянула и Серафиму его зачётную книжечку, спросив:
— Вас устраивает «четыре»?
— Конечно, — кивнул головой Сима.
И братцы отправились домой, благодаря в душе Господа, что больше не встретятся с марксизмом. Так Господь покрыл моих мальчиков. А ведь будь педагог поусерднее к своим обязанностям, да посмотри в анкеты студентов, где записано, что Соколовы — сыновья «служителя культа», ну, тогда не пропустили бы братцев без вопроса об их вере. Конечно, сыграл роль и хитрый характер Коленьки нашего, который сумел так замаскироваться и притвориться увлечённым марксизмом, что «втёр очки» своему педагогу. Да, говорить увлекательно наш первенец умел с детских лет, и это помогло ему в жизни не раз. Слава Богу за все!
Коля и Сима отлично окончили музыкальное училище, после которого Николай стал готовиться в консерваторию, а Серафим — в армию. Получив на руки диплом, Серафим приехал в храм Адриана и Наталии, где служил его отец-Сима вошёл в алтарь, отдал диплом отцу и, взяв Часослов (книжку с молитвами), вышел на середину храма и прочёл шестопсалмие. Читал он громко, с вдохновением. Его будущий педагог (семинарии), священник, служивший в тот час в храме, был в восторге и сказал: «Теперь Серафим мог читать безбоязненно, так как с училищем он расстался. Сын отца Владимира как бы благодарил Бога, вступая на новый путь служения Всевышнему». Но впереди Серафиму, как и всем нашим сыновьям, ещё предстояли годы армейской службы.
Преподаватель оркестра в Музыкальном училище имени Ипполитова-Иванова, которое окончили наши дети, очень ценил Серафима. Преподаватель руководил оркестром в консерватории, поэтому рассчитывал, что и там он будет слышать контрабас Серафима. Ученик не открывал педагогу своих планов, а поэтому всячески избегал встреч с тем, кто сулил ему беспрепятственное поступление в консерваторию, а в дальнейшей жизни — «золотые горы», В те годы «застоя» нельзя было никому поверять своих планов, открыть мечту посвятить жизнь Господу.
А преподаватель оркестра, узнав, когда Серафим должен будет ещё раз по делам посетить стены училища, стерёг выпускника у дверей. «Он не ускользнёт, я не упущу его», — говорил педагог, стоя за дверью канцелярии. Серафиму не оставалось ничего другого, как только вылезти в окно и убежать, что он и сделал. Благо, что канцелярия находилась на первом этаже.
Они встретились лицом к лицу только лет через двадцать. Серафим был уже иеромонахом Сергием. Он был одет в чёрную рясу, с крестом на груди, с окладистой пушистой бородой. И все же бывший педагог узнал его. Встреча произошла ночью, когда лаврский хор записывали на плёнку в зале консерватории. Отец Сергий пел в этом хоре, а педагог пришёл послушать церковное пение.
Подойдя к своему бывшему ученику, он сказал: «Я рад за тебя! Твоя мечта исполнилась? Но как я был убит, когда узнал, что ты служишь в армии. А теперь ты достиг желаемого?»
«Но где же мне было среди ночи пускаться в разговоры о достижении желаемого? — рассказывал мне сын. — Ведь мы, певчие, еле держались на ногах от сильного утомления... А педагог был так растроган нашей встречей. По его глазам я видел, что он обнял бы меня, если б чёрная моя ряса да крест не помешали бы ему проявить свои чувства. Да помилует его Господь за былое расположение ко мне».
Золотая свадьба родителей
Моя дорогая мамочка слабела с каждым годом. В жизни своей она перенесла около восьми операций, одна грудь у неё была уже давно отрезана. Но духом мама была всегда бодра, никогда не унывала. Перед операцией она всегда соборовалась, однажды пособоровалась и я вместе с нею. Примечательно то, что в последние минуты, когда мы уже стояли готовые к соборованию, кто-то позвонил в дверь. Совсем неожиданно приехал из Санкт-Петербурга (тогда ещё Ленинграда) друг семьи, священник отец Евгений А. Так что совершать Таинство стал не один наш отец Владимир, а вместе с отцом Евгением, как в старину и полагалось.
Доживала мама последние годы все на той же старой квартире, где прошли мои детство и юность. Там невдалеке был Елоховский собор, куда мама часто ходила, где постоянно причащалась Святых Христовых Тайн. С тех пор как наша семья Соколовых переехала из Гребнева на Планёрную, Катя — моя дочка — жила уже с нами, а с бабушкой и дедушкой проживал (с девятилетнего возраста) наш сын Коленька. «Бесконфликтный мальчик», — говорила о нем бабушка, звала его «заменой» её сына (убитого на войне), души в нем не чаяла. Я с девочками поочерёдно приезжала к старичкам, старалась помочь бабушке с уборкой дома, с хозяйством. Она была нам всегда рада, как и многочисленным знакомым, постоянно посещавшим их квартиру. На дедушку в те годы «застоя» работало четырнадцать машинисток. Всю свою большую пенсию Николай Евграфович тратил на оплату их труда, на бумагу. А переплёл он свой «самиздат» сам.
К папе приезжали студенты семинарии, много верующей и иной молодёжи, которая в те годы не имела возможности приобрести духовную литературу. Постоянно принимая
людей, открывая и закрывая за ними входную дверь, мама моя так уставала, что к вечеру говорила: «Ну, на сегодня довольно. Больше никого не впустим, скажу, что уже не принимаем». Однако на каждый звонок она сама шла, качаясь, к двери, спрашивала:
— Кто там? Потом слышался неизменный возглас:
— Дорогой мой (или милая моя), как я вам рада, как давно мы о вас ничего не
слышали! Николай Евграфович, иди скорее, кого к нам Бог-то привёл!
Дальше гостей раздевали, неизменно кормили, а то и ночевать оставляли. Так горели сердца моих родителей любовью к людям.
Родных по крови среди посетителей не было, родство было только духовное, другого отец мой не признавал. Он говорил мне в последние годы жизни моей мамы: «Не вспоминай, доченька, при маме о Серёже, об их семье. Зоечка моя так болезненно переживает их отчуждение от веры! Если разговор заходит о Серёже, ты переходи скорее на другую тему. А то мама твоя будет плакать и у неё повысится давление, она сляжет...» Особенно мама моя переживала то, что сын её уже много лет не причащался Святых Тайн. «Нет, вымолю Серёжку», — сказала она в последний год своей жизни и отправилась в Загорск.
В те годы, чтобы попасть с железнодорожной платформы в город Загорск, надо было подняться и спуститься по высокой лестнице, поднимавшейся над рельсами. Мать взяла с собой раскладной стульчик. Она шесть раз присаживалась на отдых, пока шла по лестнице, силы оставляли её. Однако мама дошла до Лавры и у мощей преподобного Сергия слёзно, горячо вымаливала сына. Она вернулась с надеждой, что Бог услышит молитву матери. Перед смертью своей мамочка с улыбкой сказала мне: «Дошла моя молитва, Сергей сходил в церковь...»
