— Нет, ключи отбери назад! Я родным не доверяю, -требовала я.
В следующий приезд отец Владимир привёз и ключи от дома. Погода испортилась, целые дни лил дождь, шумела буря, в Гребнево не тянуло. Но прошёл Сергиев день (8 октября), и отец Владимир снова поехал навестить свой любимый домик.
Кража
Батюшка нашёл входную дверь взломанной, а дом ограбленным. Во время бури где-то упал столб, и трое суток в посёлке не было электричества. Все полы в комнатах были в каплях от восковых свечей, стекло в одном окне вынуто.
В дни своих приездов батюшка мой успел развесить все наши многочисленные иконы по стенам в комнатах. Теперь стены были пусты, а открытые киоты (ящики со стеклом) лежали на столах и постелях. Ничего не было ни разбито, ни сломано, ни перевёрнуто. Милиция, когда приехала, то удивилась: «Как будто сама хозяйка убиралась, так все аккуратно снято, разложено...»
Унесли воры только иконы и содержимое несгораемого ящика с дорогими вещами, больше ничего не тронули. Но в углу они нашли бутылки со спиртным, наличие которых в доме спасло нам коробочку с иерейскими крестиками. Её батюшка нашёл под кроватью, рядом с которой был шкаф с вином. Обнаружив спиртное, воры уронили коробочку и ушли вниз пить и закусывать. В кухне стояла грязная посуда, открытые консервные банки и т. п. Выпив изрядно, воры ушли, оставив нам даже несколько дорогих икон. (Конечно, все это было по Божьему усмотрению!). Большая икона Казанской Богоматери, перед которой мы с детьми по утрам и вечерам вставали на молитву, осталась с нами. Её воры сняли со стены и вынули из киота, положили на подушку постели и не унесли! Также осталась нам и та, на которой святой князь Владимир изображён рядом с мученицей Натальей. Она как будто для нас с Володей была сделана, видно, чья-то семейная.
Когда батюшка вернулся в Москву, то я открыла ему дверь и по лицу его увидела, что случилась беда. Володя был бледен, грустен, подавлен.
— Обворовали дом? — спросила я. Он кивнул головой.
— Ну, я этого ждала... Да ты не расстраивайся... Слава Богу, что ты цел и здоров. А все остальное — Бог дал, Бог и взял... Ну, рассказывай, что увидел!
Я обнимала муженька, целовала, старалась развеять его горе. Конечно, он чувствовал свою вину в том, что осенью сам отвёз в Гребнево иконы и оставил их вместе с серебром в пустом доме. Такова была Божья воля. Святые отцы правильно пишут, что вещи делятся на две части: одни нам служат, а другим — мы служим. Нам служит одежда, обувь, посуда и все то, чем мы пользуемся ежедневно, что нам необходимо. А большинству вещей мы служим: переставляем с места на место вазы, перекладываем лишние одежды и т. п.
А как тяготят душу эти излишества! Из года в год в день именин отца Владимира мы перетаскивали из машины в батюшкин кабинет гору свёртков, сумок, ящичков. Вечером, после ухода гостей, мы начинали разбор этих подарков. Сумки с огурцами, банки с ягодами и вареньем, печенье, торты, коробки конфет — это мы тащили опять на первый этаж и ломали голову над вопросами — куда что ставить, кому рассылать торты, пироги? А наборы серебряных ложек, подстаканники, сервизы, рюмки, вазы, отрезы на костюмы — куда все это складывать? Куда девать?
«Трудно богатому войти в Царство Небесное, — сказал наш Спаситель. — И где сокровище ваше — там и сердце ваше будет». «Не дай Бог прилепиться мне душой к этим вещам», — всегда думала я. А куда их деть? Везти и сдавать в комиссионные магазины — на это у меня не было ни сил, ни времени, ни разрешения от мужа. «Убери», — говорил Володя. И я послушно забивала чемоданы, полки, диваны, серванты. Кое-что, чем мы пользовались, принимая гостей, мы успели (до воров) отправить в Москву. Но иерейские кресты с украшениями, ложки позолоченные с чернью и многое другое — все это было плотно уложено в металлический несгораемый ящик. И вот он перед нами — открыт и пуст! Господь освободил нас от этого временного богатства. Порой меня тревожит мысль: «Какими путями были приобретены все эти вещи теми людьми, которые нам их дарили? Некоторые священники были в прошлые годы "живоцерковниками", то есть были заодно с советской властью. А если они богатели в те годы, когда верные сыны Православной Церкви умирали в тюрьмах? Уж не в крови ли мучеников за веру наше богатство?»
Конечно, свои мысли я не могла никому поведать. Только чувствовала неприязнь к этому барахлу, как я называла серебро и хрусталь.
Господь через воров освободил меня от части этих вещей. Но унесли от нас и драгоценные иконы в серебряных окладах и дорогих камнях. Они достались нам от Патриарха Сергия, а вряд ли Патриарх имел иконы со стёклышками вместо рубинов и алмазов. Но экспертизу никто из нас делать не собирался. Целых двадцать лет мы любовались этими образами, но вот и их у нас украли. Мы приютили их в те годы, когда их сжигали. Но теперь их стали ценить, отправлять за границу, воровать... Теперь и их не стало. Твори, Господи, Свою святую волю.
Подобными речами я уговаривала муженька не расстраиваться, показывая ему, что в комнатах у нас остались ещё иконы, что Господь к нам так милостив. Однако батюшку огорчало больше всего то, что снова разрушилась его надежда примириться с родными, что впереди нас ждут дела со следователями, милицией, судом.
Следствие по делу о краже
Милиция не велела отцу Владимиру что-либо трогать или убирать в ограбленном доме для того, чтобы следователь мог себе яснее представить картину происшествия. У нас был не один следователь. И все они однозначно утверждали, что в числе воров был кто-то из тех, кто и прежде не один раз бывал в нашем доме: «В этом деле принимал участие кто-то из своих, то есть из ваших знакомых или родных, знающих, где и что спрятано и лежит». Племянники наши, Дима и Витя, в тот год служили в армии, так что с Василием к Варварой жил тогда один Петя. Подозрение пало на него. Петя был забран в милицию, где просидел дня три-четыре. Понятно, что возмущению его родителей не было границ, они обвиняли нас в клевете и пр. Нелегко было моему кроткому отцу Владимиру выносить раздражённые, яростные крики брата и его жены. Теперь мы снова старались не попадаться им на глаза. Вот так «примирились!» В ту осень отдали мы им в старом доме свою комнатку, в которой когда-то начиналась наша супружеская жизнь. Володя оставлял им ключи от нашего нового дома, приходил к родным пить чай, хотя не делал этого никогда с тех пор, как мы от них отделились, то есть двадцать три года.
Вот так и не получилось у нас добром загладить зло. После кражи оно вспыхнуло с новой силой. Помилуй нас, Господи!
А подозрение на Петю пало вот отчего. После последних именин отца Владимира у нас пропал кухонный самодельный ножичек с острым кончиком. Для гостей стол сервировался в тот день особой посудой, сервизами и наборами дорогих ложек, вилок и ножей. Но когда вечером гости уехали, к нам на террасу приходили Никологорские родные, чтобы поздравить отца Владимира и угоститься. Тут и Петя сидел за столом. Нож кухонный мог оказаться рядом, так как подрезали колбаски, ветчины и т. п. С этого дня ножичек пропал. О нем особо тужила Наталья Ивановна. Она любила им чистить картошку, поэтому посылала Федю отыскивать ножичек в кустах, в траве, где он мог затеряться. Да все мы в угоду старушке с ног сбились, разыскивая этот нож. Но он пропал.
А когда отец Владимир после ночной кражи вошёл в кухню, то этот злополучный ножичек лежал на столе рядом с керосиновой лампой.
— Вы летом нашли ножичек? — спросил меня батюшка.
— Нет, мы так и уехали в Москву, не видя его больше после именин, — сказала я.
— А как же нож очутился на столе у воров? — спросил батюшка. — Значит, они его принесли? Где они его взяли? Или один из воров ещё раньше унёс от нас ножичек?
Эти вопросы интересовали и следователя, который говорил: «Если вор впервые попадает в дом, то ему не приходит в голову идти в туалет и там под потолком на полочке доставать керосиновую лампу, тем более искать её в темноте. Ведь электричества не было в посёлке три дня, воры светили себе свечками, все полы закапаны воском. Вор, несомненно, знал, где керосиновая лампа. И фитиль её он поправлял ножом, который принёс с собой, да в полутьме и оставил как улику против себя. При воровстве открывают все ящики, шкафы: ищут, где лежит что-то ценное. А у отца Владимира ничего не тронуто, порядок не нарушен. Похоже на то, что вор прекрасно знал, где и что взять, какие иконы ценные, какие нет...» Так говорил следователь и назначил мне свидание с арестованным племянником отца Владимира. Не знаю, почему мне, а не батюшке. Ведь у него нервы крепче моих.
Я плакала, видя убитого горем Петю. Он же закрывал лицо руками и, не смотря мне в лицо, от всего отказывался: «Я ничего не знаю». Петю отпустили, а мы махнули на все рукой: «Ведь можем и мы тоже ошибаться». Теперь, спустя двадцать пять лет, мы предполагаем, что могло быть по-другому. Петя мог с улицы увидеть взломанную дверь, зайти в наш дом уже после кражи. Пётр знал, где керосиновая лампа, так как вырос в нашем доме. Он мог все осмотреть и прибрать, времени было достаточно, ведь хозяин появился только через двое суток. Милиция брала на исследование следы пальцев на вещах, но это ничего не дало. Казалось, что дело замялось. И только через год, опять ко дню преподобного Сергия, милиция напала на след...
