Резо покачал головой, усмехнулся:
— Ай да Никита Григорьевич… Учиться тебе у него надо, Ахмед. Многому. — Неожиданно лицо его стало жестким, глаза вязкими, как ртуть. — Но решение мы приняли. И его нужно выполнять. Тем более повод поговорить по душам с Никитой Григорьевичем веский. Два мешка баксов. Сотенными купюрами. Веский, а, Николай Иваныч? — обратился он к Браслету.
— Он скажет, — хмыкнул тот.
Резо Большой снял трубку, набрал номер:
— Здравствуй, Николай Григорьевич… Да не так уж и давно… Правильно думаешь, дорогой, не понимаю, что происходит, очень поговорить нужно. Жду у себя, дорогой, весь день буду ждать. Спасибо, дорогой. — Кавказец повесил трубку, приказал Браслету:
— Едешь сам. Захвати Константина — он мастер толковать по-горячему. Как только Кит появится, берешь, жестко берешь и везешь в Березняки. Толковать будем. Сделай это хорошо.
— Я сделаю, Резо.
Браслет встал и вышел.
Резо размышлял. Нет худа без добра. Только что Ахмед сидел как именинник: все карты на руках. Теперь… Теперь он, Резо, банкует. Долю Ахмед получит, но совсем не такую, что рассчитывал. А Браслет, он справится. Конторские хороши в «играх», а там, где нужна дерзость…
Нет худа без добра.
Глава 45
19 августа 1991 года, 9 часов 21 минута
Молодой человек хохотал искренне, заразительно, откидываясь на спинку кресла, затем наклоняясь вперед и упираясь руками в колени…
— Прекрати, Маэстро. — Высокий сухощавый мужчина мерил шагами огромный кабинет.
— Нет, это действительно было забавно! Видеть, как этот партбосс тяжело перевалился через перила и пошел вниз, будто подбитый бомбардировщик…
— У тебя все готово по остальным?
— Да, — посерьезнел Маэстро.
— По маршалу тоже?
— Естественно.
— Ты заменил охрану?
— Давно. Причем приказ исходил от…
— Я знаю. Наш герой этого не заметил? То, что естественно на Старой площади, может не пройти в Генеральном штабе.
— Господин хороший так давно носит маршальскую звезду, что отучился замечать какие-то перемещения охраны.
— Когда приступят?
— Мгновенно по получении приказа.
— Хорошо. Вот только… Тебе не кажется, что такая смерть многим покажется неестественной?
— Да пусть кажется. Никто не жалеет мертвых. А мертвых придворных, особенно когда предстоит делить портфели, кресла и грядущие миллиарды… О них забывают насовсем. Если какой-то писака и отработает пару версий, то уж это их хлеб — плести небылицы.
— Любая небылица…
— Ну да, ну да… Крупица истины. Сплетни о дворцовых интригах. И это хорошо: сплетни создают вокруг власти ореол, ореол тайны. Без такого ореола любой человек на троне — всего лишь персона, но еще не государь.
— А ты умен, Маэстро…
— Чем богаты…
— Хорошо. Я очень занят. И не сплю третьи сутки. И пока не знаю, когда придется выспаться… Поскольку ты зашел не просто потрепаться, то и давай сочтем протокольную часть законченной. Еще коньяку?
— Самую капельку. Для тонуса. Маэстро поднялся, налил коньяка на дно толстенного стакана, вдохнул аромат, выпил глотком.
— Меня беспокоит Кит, — произнес он тихо.
— Мазин? Но он не участвует в… — Мужчина неопределенно кивнул в сторону Кремля.
— Именно поэтому. Вы упустили его из виду на все время подготовки… представления.
— Да? Ну и?..
— А он активен. Очень активен.
— Ты слушаешь его спецсвязь? — удивленно и настороженно поднял брови сухощавый.
— Нет. Вы же знаете, что это невозможно. Но…
— Да?
— Он ведет активную игру. Свою игру.
— Маэстро, ты не хуже меня знаешь, что по проекту «Снег» никто не может вести свою игру. Слишком щекотливая тема…
— …и слишком большие деньги, чтобы не попытаться сделать такую игру своей. Да.
Очень большие деньги. Живые, наличные, обезличенные. Это сейчас Мазин, как и многие, имеет власть потому, что на плечах погоны. Через семь — десять лет они будут значить не больше чем спичечные этикетки. А Никита Григорьевич не походит на человека…
— Прекрати изучать подходы, говори конкретно: что-то накопал?
— Да.
— Слушаю.
— В отдел собственной безопасности поступила докладная одного офицера…
— Кого именно?
— Он занят в проекте «Снег», так что ни его имя, ни его звание мне были не известны. Он подписался как Барс.
— Барс… — Сухощавый произнес оперативный псевдоним одним выдохом, с шипением выпустив воздух сквозь плотно сжатые губы. — Дальше.
— Это не единственная его докладная. Есть дубликат.
— Куда? В ЦК?
— Ну что вы… Он же все-таки не анонимщик, а спец. На Ходынку.
— Это достоверно?
— Да.
— Дальше.
— Мы затребовали расшифровку по оперативному псевдониму, но…
— Понятно…
— Тогда я воспользовался кодом «С-90».
— Маэстро, использование этого допуска возможно только в случаях…
— Я решил, что это такой случай.
— Ты решил ?
— Да.
— Хм…
— Он действительно такой.
— Ты узнал имя Барса?
— Да. И успел проверить: его нет в Москве.
— Нет?
— Он исчез. Сухощавый задумался:
— Странно, что у тебя хватает времени…
— Я объяснил: наркотики — это деньги. Деньги — это власть. А что важнее власти?
— Ты лаконичен.
— Не всегда. Скорее наоборот. Но иногда у меня получается. Да и кто в детстве не восхищался спартанцами?
— Разве мы сейчас заняты не властью?
— Ею. Но ту ее крупицу, которую упустим сейчас, не наверстаем потом никогда. С риском потерять все.
— Да?
— Это мое мнение.
— Что ты еще выяснил?
Маэстро сжал губы, выдохнул коротко:
— Барс исчез. Вместе с женой и дочерью. Полагаю, на него охота.
— Барс — слишком крупный зверь, чтобы на него можно было поохотиться безопасно…
— Разве у Кита не хватает загонщиков?
— Ты прав. Хватает.
— Если он замкнет проект «Снег» на себя лично и потом исчезнет… — Посмотрел внимательно на сухощавого. — Любой, кто замкнет на себя проект «Снег»… Сколько там конкретно? Включая «тропы», лаборатории, товар, агентов прикрытия во властных структурах стран Запада и Востока?.. Миллионов на сто? Живых, быстрых денег… Полагаю, сейчас такой свободной суммой мало кто располагает у нас… И эти деньги дадут обладателю возможность…
— Нет, — отрезал сухощавый. — Не будь наивным. Маэстро. Никакой возможности. Или ты считаешь, мы позволим кому бы то ни было влезть в основные проекты?
— Ну да… Газ, нефть, цветные металлы, алюминий, оборонка… У меня такое впечатление, что Никита Григорьевич и не станет спрашивать разрешения… Ни у кого… Ну и в случае отказа… Тот, кто получает пулю, не властен ни в чем.
— Ты считаешь…
— Любую негативную возможность легче предупредить, чем устранять последствия активной акции… противника. Азбука.
— Азбука… — повторил сухощавый. — Азбука.
Он закрыл глаза. Набранные курсивом строки словно стояли перед ним: он так часто перечитывал эту книгу, что многое помнил наизусть; тем более жизнь так часто убеждала его в истинности сказанного более четырехсот лет назад…
«Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй — зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, что Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщались к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?» Мужчина думал о сидящем напротив Маэстро… Да, он неповторимо артистичен в своем деле, быстр, обаятелен, умен… Хотя — еще молод… Но в нем это звериное чутье развито настолько, что… Странно, почему он довольствуется тем, что имеет?
Сухощавый поднял глаза:
— Маэстро…
— Да?
— Я давно хотел спросить тебя… Только я хочу, чтобы ты ответил искренне.
— Насколько в моих силах, — .пожал плечами тот. — Игра в откровенность — это для юных мальчиков и девочек; причем проигрывает в ней тот, кто любит больше и потому играет честно. У нас, слава Богу, не любовь, — хмыкнул он.
— Именно поэтому я и спрашиваю тебя: почему? Почему ты сам не стремишься к карьере?
— Разве мою карьеру можно назвать неудачной?
— Маэстро, ты же понял мой вопрос. Твоя карьера — карьера исполнителя, блестящего, непревзойденного, но исполнителя. Разве тебе не хочется власти?
— Власти? А что есть власть?
— Прекрати. Не нужно играть со мною в игры.
— Все просто. Я — слуга.
— Мне странно…
— Что я признаю это? Да, вы правы, я честолюбив. Но не тщеславен. «Опасности таятся на верхах».
