Мы втроем болтали о надеждах, которые возлагали на малыша, причем говорила в основном Арлин. Она сказала нам, что дала 215 шансов из 216 естественным родам и грудному вскармливанию и что к ее большому удовольствию Жребий велел ей сделать и то, и другое. В основном же она говорила о том, когда приучать ребенка к горшку, а когда — к игральным кубикам.
— Мы должны начать рано, — продолжала говорить Арлин. — Я не хочу, чтобы наш ребенок был испорчен обществом так, как меня портили тридцать пять лет.
— И всё же, Арлин, — сказал я, — думаю, первые два или три года ребенок может развиваться случайным образом и без Жребия.
— Нет, Люк, это будет нечестно по отношению к нему, — ответила она. — Всё равно что прятать от него конфету.
— Но ребенок и так стремится выражать все свои импульсы, — по крайней мере, пока не пойдет в школу. Вот там могут задраить люки.
— Возможно, Люк, — сказала она, — но он будет видеть, как я бросаю Жребий, чтобы узнать, какую грудь ему дать, пойти нам на прогулку или ему лучше вздремнуть, и он будет чувствовать, что его не берут в игру. Я бы хотела сделать вот что…
Но у нее началась такая долгая схватка и так быстро после предыдущей, что Джейк вызвал медсестру, и Арлин покатили в родильную палату. Мы с Джейком шли следом за ней по коридору.
— Я не знаю, Люк, — чуть погодя сказал Джейк, поглядывая на меня с надеждой. — Я думаю, эти дела со Жребием выходят из-под контроля.
— Я тоже так думаю, — сказал я.
— Жребий, может, и хорош для нас, зажатых взрослых, но не уверен насчет двухлетнего ребенка.
— Согласен.
— Она может сбить бедного ребенка с толку, прежде чем он успеет развить хоть какие-то стереотипы, которые нужно будет разрушить.
— Верно.
— Ребенок может вырасти в какого-нибудь странного типа.
— Правильно. Или еще хуже, он может дойти до того, что восстанет против дайс-жизни и предпочтет постоянно следовать социальной норме.
— Ничего себе! Думаешь, такое может случиться?
— Конечно, — сказал я. — Мальчики всегда восстают против своих матерей.
Джейк остановился, и я встал рядом с ним, опустив глаза; он смотрел в пол.
— Полагаю, ему не повредит немного побросать кубики, — медленно сказал он.
— Да и в любом случае, какая разница? Джейк посмотрел на меня в упор.
— Тебя разве не волнует твой ребенок? — спросил он.
— А теперь запомни, Джейк: это наш ребенок, не мой. То, что Жребий велел Арлин сказать тебе, что я отец, вовсе не означает, что это так.
— Эй, а ведь верно.
— На самом деле отцом можешь быть ты, но Жребий велел Арлин солгать.
— Хорошая мысль. Люк.
— Или же она могла в тот месяц спать с десятками парней и не знает, кто на самом деле отец.
Он снова посмотрел в пол.
— Спасибо за утешение, — сказал он.
— Так что давай просто говорить, что это наш ребенок.
— Давай просто говорить, что он ее.
70
Дорогой доктор Райнхарт!
Я стал Вашим поклонником с того момента, как прочел то самое интервью в «Плейбое». Я пытаюсь жить по воле Жребия уже почти год, но столкнулся с несколькими проблемами, и, надеюсь, Вы могли бы мне помочь. Во-первых, я хотел бы узнать, правда ли нужно или важно следовать Жребию, что бы он ни говорил. Я имею в виду, что иногда он запрещает что-то такое, что я на самом деле хочу сделать, или выбирает самый абсурдный из вариантов, которые я придумал. Я обнаружил, что, если в таких случаях не слушаюсь Жребия, мне становится по-настоящему приятно, будто тебе что-то достается даром. Я считаю, Жребий исключительно полезен, когда нужно делать вещи, которые хочется делать, — в основном, трахать девчонок. Он очень помогает, так как я никогда не чувствую вины, когда что-то не срабатывает, потому что это Жребий велел мне так поступить. И я не чувствую вины, когда всё срабатывает, потому что, если девушка залетает, это сделал Жребий. Но почему Вы всё время говорите, что нужно всегда следовать воле Жребия? И зачем расширять области, в которых он принимает решения? Со мной происходят хорошие вещи, и считаю, что многое из всей этой Вашей философии отвлекает меня от цели, — ну. Вы понимаете, о чем я.
Еще я должен предупредить Вас, что, когда моя девушка тоже начала использовать Жребий и мы попробовали некоторые из тех сексуальных упражнений с кубиками, появились настоящие проблемы. Сексуальные упражнения были хороши, но моя девушка всё время говорит мне, что Жребий не позволяет ей какое-то время со мной видеться. Иногда она назначает свидание, а потом его отменяет и сваливает всё на Жребий. Нет ли каких-нибудь правил, которыми я могу ее ограничить? Может, у Вас есть кодекс этики дайс-жизни для девушек, который я могу ей показать? А еще другая девушка, которую я познакомил с жизнью по воле Жребия, начала настаивать на том, что мне следует включить как вариант, что я на ней женюсь. Я дал ей только один шанс из тридцати шести, но она настаивает, чтобы я спрашивал Жребий об этом каждый раз, когда я с ней встречаюсь. Какова вероятность моего проигрыша, если я встречусь с ней еще десять раз? Или двадцать? Пожалуйста, приложите таблицу или график, если возможно.
У Вас есть несколько хороших идей, но я надеюсь. Вы разработаете еще какие-нибудь специальные правила для девушек, живущих по воле Жребия. Я начинаю беспокоиться.
С уважением,
Джордж Дуг
71
— Это девочка, — сказал потрясенный Джейк, улыбаясь.
— Я знаю, Джейк. Мои поздравления.
— Эдгарина, — продолжил он. — Эдгарина Экштейн. — Он поднял на меня взгляд. — Кто ее так назвал?
— Не задавай глупых вопросов. Дитя здорово, Арлин здорова, я здоров, — вот что важно.
— Ты прав, — сказал он. — Но дочери тоже восстают против своих матерей?
— А вот и она, — сказал я.
Две медсестры провезли Арлин на каталке по коридору мимо нас в палату, и после того, как она снова устроилась в кровати, ей дали подержать ребенка. Мы с Джейком благосклонно наблюдали за ними. Младенец немного поерзал и пошипел, но был немногословен.
— Как всё прошло, Арлин? — спросил я.
— Очень быстро, — сказала она, с восторженной улыбкой прижав ребенка к набухшим грудям. Она смотрела на свое дитя и улыбалась, улыбалась, улыбалась.
— Разве она не похожа на Элеонор Рузвельт, когда та была малюткой? — сказала она.
Мы с Джейком посмотрели и, думаю, оба пришли к выводу, что, может, так оно и есть.
— У Эдгарины есть достоинство, — сказал я.
— Она рождена для величия, — сказала Арлин, целуя ребенка в макушку. — Волей Жребия.
— Или для ничтожества, — сказал я. — Ты же не хочешь навязывать ей какие-то стереотипы, Арлин?
— За тем исключением, что она будет обязательно бросать Жребий по поводу всего, что она делает, я планирую дать ей полнейшую свободу.
— О Господи-Господи, — сказал Джейк.
— Выше нос, Джейк, — сказал я, обняв его. — Разве ты не понимаешь, что, как ученый, ты первым получаешь доступ к чему-то, имеющему исключительную важность для науки?
— Может быть, — сказал он.
— Кем бы ни сделалась Эдгарина под властью Арлин, это имеет значение для науки. Станет л и она гением или психотиком, всё равно это будет нечто новое.
Джейк немного воспрял духом.
— Полагаю, ты прав, — сказал он.
— Это может стать твоим величайшим исследованием частного случая после «Случая шестигранного человека».
Джейк поднял на меня взгляд и просиял.
— Возможно, мне стоит еще поэкспериментировать с дайс-жизнью, — сказал он.
— Без сомнения, тебе понадобится название, — продолжил я.
— Ты просто обязан, — набросилась на Джейка Арлин. — Любой отец Эдгарины Экштейн должен быть человеком, живущим полноценной дайс-жизнъю, или я откажусь от него и не буду ему доверять.
Джейк вздохнул.
— Это не понадобится, детка, — сказал он.
— «Случай случайного воспитания», — предложил я. — Или, может быть, «Кубики с пеленок».
Джейк медленно покачал головой и зло покосился на меня.
— И не пытайся, Люк. Тебе недостает глубины. Название уже есть: «Случай ребенка прихоти». — Он вздохнул. — Наверное, на книгу потребуется чуть больше времени.
72
Ослепительное солнце согрело и смягчило гору моей плоти. Я глубже зарылся в горячий песок, ощущая лучи на своей коже как ласки дальнего действия. Линда лежала рядом со мной, одетая в бикини и блистающая красотой. Ее восхитительные груди под полоской ткани, которая теоретически была лифчиком, дышали, глядя в небо, то увеличиваясь, то уменьшаясь, как два плода в биологическом фильме о процессе роста, снятом ускоренной съемкой. Она читала «Пармскую обитель» Стендаля, мы говорили о групповой дайс-терапии, но последние пятнадцать минут лежали молча, наслаждаясь одиночеством бескрайнего пляжа на Багамах и жаркими любовными прикосновениями солнца. В Нью-Йорке был февраль, но здесь стояло лето.
