— Я не спал, — с горечью ответил Джамуха, он понимал, зачем пришел Кюрелен. Старик уселся на ложе, сжал руки, продолжая улыбаться.
— Ну-у-у! — задумчиво вздохнул он. Кюрелен не торопился начинать разговор. А Джамуха из упрямства продолжал ждать, что тот заговорит первым.
Кюрелен не сводил пристального взгляда с молодого человека и наконец вымолвил:
— Мне нравятся твои чувства и твои намерения, Джамуха. Но я не могу должным образом оценить твои действия и твою осмотрительность…
Джамуха гордо взглянул калеке в глаза.
— Осмотрительность! Разве эти люди — бревна или куски засохшего дерьма, чтобы их бросать в пламя, потакая желаниям глупого мелкого хана?!
Кюрелен пожал плечами.
— Я не собираюсь спорить с тобой о ценности человеческого существа. Я даже не уверен в том, что кто-то из нас обладает какой-либо ценностью… В свете вечности мы ничего не стоим. — Он поднял руку, заметив недовольство на лице собеседника: — Прошу тебя, дай мне высказаться. Я не знаю этого Чутаги, да мне и не хочется его знать… Мне известно, что он говорил глупые слова. Но они не более глупые, чем твои действия. У нас есть законы, охраняющие нас от такой глупости. И я не собираюсь спорить по поводу того, насколько хороши эти законы. Важно, что подобные законы существуют! Отрицая законы, ты совершил ужасный поступок, и людям известно об этом. Ты совершил большой грех, и люди не знают, что им дальше делать. Ты их перепугал…
— Но почему? — горячо возразил Джамуха, заметался по юрте. Лицо у него побагровело. — Чего они боятся? Я проявил милосердие, был справедлив и разумен.
Кюрелен снова покачал головой и развел руками.
— Они боятся, потому что ты нарушил закон. А когда хан нарушает законы, люди во всем начинают сомневаться.
Сказав это, Кюрелен вдруг почувствовал, что напрасно разговаривает с Джамухой. Тот его не понимал сейчас и никогда впредь не сможет понять.
Джамуха с мрачным отчаянием смотрел на старика.
— Я тебя всегда считал справедливым и разумным человеком и думал, что ты можешь сочувствовать людям! — воскликнул он.
— Тем не менее, — мягко ответил Кюрелен, — я никогда не стану поддерживать нарушение законов, не подготовив людей. Они — как дети, и их обучение идет медленными шагами. Люди могут воспринимать простейшие истины, которые необходимо постоянно повторять, чтобы хотя бы что-то осело в их головах, тогда они будут ощущать чувство безопасности и будут всем довольны.
— Я ничего не понимаю! — воскликнул Джамуха.
— Мне это ясно. Боюсь, что ты это не поймешь никогда. Ты никогда не понимал простых людей. Ты обо всех судишь по себе… И это неправильно!
Джамуха промолчал, на глазах у него выступили слезы отчаяния и ярости.
Кюрелен наклонился к нему и коснулся его руки.
— Ты — смелый человек, но ты — мечтатель. Мы живем в обычном мире.
— Что же мне делать? — в отчаянии спросил Джамуха.
— Завтра прикажи Аготи начать суд над Чутаги и скажи людям, что ты намерен подождать возвращения Темуджина для принятия окончательного решения. И еще, скажи всем, что дело слишком сложное, чтобы ты мог его решить один.
— Ты говоришь, как глупец, Кюрелен! — Джамуха резко отбросил его руку. — Я не сделаю ничего подобного. Я не стану унижаться перед…
— Перед Темуджином? — опередил его Кюрелен.
У Джамухи лицо стало багровым от злобы и смущения.
— Перед народом! Я не отступлю! И не стану ни перед кем извиняться! Я сделал то, что считал правильным. — Он диким взглядом уставился на Кюрелена. — Неужели тебе не понятно? Этот Чутаги, он же человек, а не скотина! С ним нельзя поступить, как с животным, предназначенным на убой!
Кюрелен высоко поднял брови.
— Мне известно только одно — твой поступок может привести к непоправимым последствиям. Я даю тебе хороший совет.
— Ты мне советуешь ползти назад, унижаться!
Кюрелен поднялся.
— С тобой бесполезно говорить — ты ничего не желаешь понимать.
Он замолчал и долго смотрел на Джамуху, его поблекшие и морщинистые черты заметно изменились, а по ним пробежала тень грусти и сожаления.
— Настоящий правитель никогда не рушит те устои, на которых строится его власть. Люди должны верить в священные устои закона! Правитель, нарушив их, в первую очередь погибнет сам. Власть и закон не дают людям возвратиться в мир тьмы.
Джамуха небрежно махнул рукой.
— Разве нельзя поменять законы? Неужели необходимо сохранять старые законы своих отцов? Почему бы не приспособить их к нынешним обстоятельствам? Мы не можем всегда жить под тенью законов мертвецов!
— Джамуха, Темуджин жив! — усмехнулся Кюрелен и накинул плащ. — Должен тебе признаться, что я одобряю твои рассуждения, но не твой поступок. Я стал настоящим стариком, — добавил он и вышел из юрты, оставив там злого и недоумевающего Джамуху.
Джамуха недолго был в одиночестве. Вскоре перед ним появился Субодай.
— Позволь мне поговорить с тобой, господин, — тихо обратился он к нему.
Джамуха собрался с силами и молча кивнул.
Субодай колебался несколько мгновений, но потом начал трудный разговор:
— Прости меня, господин. Я буду откровенен, и даже если ты захочешь наказать меня за прямоту, я все равно должен поговорить с тобой.
Субодай сильно волновался, а Джамуха злился, кусал губы и, нахмурясь, ждал, что тот ему скажет.
— Джамуха Сечен, ты учишь людей неподчинению.
— Подчинение! Неподчинение! — раздраженно застонал Джамуха. — Подчинение диким законам? Разве люди не различают хорошие и плохие законы?
— Господин, я не могу с тобой спорить, — поджал губы Субодай. — Я только уверен, что повиновение достигается применением силы. Я не задаю вопросов, и люди должны понимать, что не их дело задавать вопросы. Повиновение и верность — основа любого племени, любого народа. Это мое мнение.
Джамуха почувствовал усталость и сел на постель, внимательно глядя на спокойное, умное лицо Субодая. Он сразу почувствовал, что ум Субодая угрожает ему, Джамухе.
— Ты учишь людей презирать повиновение, — продолжал Субодай. — Если ты не будешь действовать иначе, я не смогу их удерживать в узде до возвращения нашего хана, Темуджина.
Джамуха склонил голову и задумался. Субодай ждал. Затем Джамуха заговорил медленно, с трудом выговаривая слова, как бы рассуждая вслух:
— Представь себе, что Темуджин не вернется. В таком случае я остаюсь ханом до тех пор, пока ханом не изберут другого человека, и тогда я отменю многие законы Темуджина, которые считаю глупыми и жестокими. Неужели после этого наши люди станут разобщенными?
— Но наш господин жив, и людям известно об этом, — ответил Субодай тихо. — Ты нарушил законы повиновения и власти. Но я не могу с тобой спорить. Я умею только подчиняться.
— Разве ты не умеешь рассуждать? — воскликнул Джамуха.
— Я признаю повиновение, — упрямо повторил Субодай. — Только с его помощью могут выстоять народы.
— Если бы Темуджин приказал тебе совершить дурной поступок, покончить с собой, убить кого-либо просто так, повести наших людей на смерть, ты бы ему повиновался?
— Конечно, — не задумываясь, ответил Субодай.
— О боги! — застонал Джамуха и сильно сжал ладонями виски. — Здесь собрались одни глупцы!
Субодай промолчал.
Джамуха встал, лицо его было совсем измученным и осунувшимся. Он остановился против Субодая и тихо проговорил:
— Я не могу отступить. Это мои последние слова.
Субодай тоже встал.
— Так тому и быть, господин, — спокойно заметил он.
— Я правильно все сделал! Я в этом уверен! — сказал, оставшись один, Джамуха.
Он лег и попытался заснуть, но не смог. Он начал думать о Темуджине. Что он сделает? И что он скажет?
Он до того привык к посетителям, что его не удивило, что к нему пожаловали еще гости. На сей раз это была Оэлун в сопровождении нескольких мрачных нокудов. И хотя она стояла перед ним сгорбившись, все равно оставалась властной женщиной. Она заговорила без предисловий:
— Джамуха Сечен, ты совершил ужасный поступок, и я прошу исправить положение!
Оэлун смотрела на него гневными серыми глазами, в них можно было прочитать насмешку. Вид этой женщины раздражал Джамуху. Его ноздри начали раздуваться, и он заявил:
— Я не отступлю!
— Ты что, не понимаешь, что предаешь моего сына? — мрачно усмехнулась Оэлун.
Джамуха похолодел, но не отвел от нее взгляда и постарался, чтобы никто не заметил, как он дрожит.
— Тебе известно, что я не совершал никакого предательства. Оэлун, я действовал так, как считаю лучшим. Если ошибался, то пусть сам Темуджин придет к какому-то решению. Но я считаю, что все сделал правильно.
Оэлун помолчала, а затем снова заговорила: