не желая поднимать глаз.
Так Клаудия болтала о своей квартире и их районе, пока Бен и я уединились в наших общих воспоминаниях.
– Мы не собираемся сразу съезжаться… Я найду квартиру рядом с ним…
И тут она погладила руку Бена с таким видом собственника, что я очнулась. Похоронив Филиппа, я больше не чувствовала себя живой, но вид ее ладони на руке Бена напомнил мне, что это не так. Я была жива, ибо мне стало больно. Парадоксально – было больно снова быть живой!
Мое молчание могло быть неверно истолковано по многим причинам, и одну из них им точно не нужно было знать. Я сказала им, что рада за них, хотя сложно было представить меня менее радостной. Я сказал им, что это отличная новость. Восхитительная. Я ничего не могла с собой поделать. Потеря мамы и мужа из-за одного и того же рака лишила меня веры в счастливый конец.
Клаудия сияла. Она была по-настоящему красивой женщиной, и мне казалось, что именно такими делает людей надежда. Вся эта невинность, все это счастье – они окрашивают в яркие цвета все вокруг, но я знала, как может меняться яркость, как блеск может выцветать до унылой серости.
Я заметила, что Бен смотрит на мою руку. Из-под рукава виднелся шрам длиной в дюйм, и я потянулась к нему другой рукой, прикрывая воспоминания.
Клаудия замолчала, должно быть, заметив, как на мое лицо легла тень.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Я болтаю без умолку… Надо же мне так… Мы с Беном просто рады поделиться с тобой новостью.
– Все в порядке, – заверила я ее. – Приятно слышать хорошие новости.
– Бен сказал мне, что вы с Филиппом успели пожениться.
Ее карие глаза наполнились сочувствием.
– Да, мы поженились.
– Уверена, что это было очень красиво. И тяжело…
Выражение ее лица казалось мне искренним, и я восхищалась ее безупречным цветом лица и идеально округлым носиком. На меня нахлынули воспоминания. Шарлотта Стаффорд. Это был величайший оксюморон всех времен. Дуэт жизни и смерти. Горе сковало мое тело.
Официант принес мне салат, и, прежде чем я успела что-то сказать, Бен попросил принести дополнительные анчоусы. Единственный способ остановить слезы – это сжать губы и отвлечься от боли. Но Бен продолжал смотреть на меня, и мне решительно нужно было сбежать. Отодвинув нетронутую тарелку, я встала из-за стола.
– Я думаю, мне пора…
Клаудию словно ущипнули за щеку:
– Но ты даже не притронулась к салату…
– Извините. Я просто не готова…
Она посмотрела на Бена, как будто он мог заставить меня остаться, а когда он не пошевелился, сказала:
– О, Шарлотта, мне очень жаль. Я не должна была говорить все это… Мы понимаем… Увидимся еще раз перед отъездом.
Бен что-то пробормотал на прощание, но я думала совсем о другом. Она сказала «мы». Она и Бен. Клаудия и Бен.
Глава 40
Декабрь 2018 года
Встреча с Клаудией и Беном так меня потрясла, что я позвонила Либерти по дороге домой и упросила ее приехать. Я так долго скрывала свои чувства – горе и вину, что была полна решимости оставаться сильной. Но сейчас я совсем расклеилась. Становилось все труднее и труднее вспоминать, как звучал голос Филиппа, и если проходил час, а я не думала о нем, не вспоминала какой-нибудь забавный анекдот из его жизни, то я паниковала. А еще бывали минуты, как сегодня, когда я чувствовала себя в полной мере вдовой. Я бессильно лежала на шезлонге, и его отсутствие давило меня, как кирпич.
Когда приехала Либерти, я лежала на диване, укрывшись одеялом. Я специально оставила дверь открытой, потому что знала, что больше не смогу подняться. Мое тело дрожало, ступни и руки были ледяными. Она зашла и увидела меня свернувшейся клубком в позе эмбриона. Санни сидел рядом со мной.
– Что с тобой, Шарлотта?
Не дождавшись ответа, Либерти притянула меня к себе и крепко обняла. Меня давно никто так не обнимал, и мое тело жаждало человеческого прикосновения. Я растворилась в ее объятьях и позволила ей гладить меня по волосам, как когда-то делала моя мать. От нее пахло маслом лаванды, и я вдыхала этот аромат полной грудью.
– Я так устала плакать, – сказала я.
– Тссс. Это нормально, милая. Не держи ничего в себе.
Слезы катились по щекам, и у меня не было сил их остановить.
Либерти откинулась на кушетке и потянула меня с собой. Я снова была ребенком, позволяя ей утешать меня и ощущая нежные прикосновения ее пальцев.
– Тебе пришлось многое пережить, Шарлотта.
Санни учуял соль и вскочил на диван. Он вылизывал мое лицо, и я не мешала ему.
– Может быть, выйти за него замуж было не лучшей идеей, Шарлотта.
В ее голосе звучали сочувствие и сомнение. Я привстала и вытащила из сумки салфетку.
– Я не могу получить сейчас развод, Либ. Что сделано, то сделано. К тому же, я любила Филиппа. Я люблю его, и рано или поздно мы все равно бы поженились.
Она смотрела на меня так же, как смотрят на родителей, чьи дети провалили план лечения. Те тоже клялись всем святым, что их чада даже не прикасались к чему-либо, содержащему витамин А.
– Ты вышла за него замуж не поэтому, Шарлотта. Это был замечательный шаг ради того, кого ты любила, но мы обе понимаем, что он ничего не изменит.
Я высморкалась, закрыв лицо платком, чтобы она не заметила румянца, залившего мои щеки.
– Что ты имеешь в виду?
Она немного помедлила, а затем продолжила:
– Бен. Это не изменит твоего отношения к Бену.
Я чувствовала, как мой взор застилают слезы, а тело цепенеет.
– Я не понимаю, о чем ты, Либерти.
– Ты можешь лгать мне, сколько захочешь, но ты не можешь лгать себе. Ты и Бен. Это всегда было очевидно.
Я покачала головой, отказываясь признать то, на что она указывала.
– Вы с ним не ошиблись, – убеждала она. – Это было неизбежно. Энергия Бена слилась с твоей и заняла слишком много пространства. Я видела ваши ауры в действии. Вы не можете бороться с таким притяжением.
Мое тело покачивалось в устойчивом ритме, пока я отгоняла от себя то, что она говорила. Санни сдался и лег у моих ног.
– Между мной и Беном ничего нет.
В ее глазах промелькнуло сомнение.
– Почему ты себя наказываешь?
– Наказываю себя? Разве похоронить жениха… мужа, значит наказать себя? Это не я, а меня наказывают.
Ее медные волосы эффектно обрамляли
