— Я всё знаю! — вдохновенно выпалила она. — Слышишь, я всё знаю! Ты… ты солгала мне!
— Да, — сказала Мэри бесцветным голосом и краешком глаза снова посмотрела на Джо. — Лиззи, чтобы это обсудить, мы должны остаться вдвоём. Я не хочу спрашивать, как твой друг попал на чужие палубы, поскольку сейчас это интересует меня меньше всего на свете, и, к тому же, я понимаю, что ты не дашь мне правдивого ответа. Я прошу лишь о том, чтобы мы остались наедине.
— Нет! — отрезала Лиззи и заслонила Джо собой. — Он никуда не уйдёт!
Джо медленно стал подниматься на безвольных, ватных ногах. Они не слушались его, не гнулись, разъезжались, и он покачивался, не в силах обрести равновесие. Джо вцепился Лиззи в плечо и весомо промолвил:
— Нет, я пойду. Мне надо идти.
— Ты никуда не пойдёшь! — Лиззи сдавила его раненую ладонь так, что Джо охнул, и процедила: — Ты обещал, что мы будем как брат и сестра, мне нечего от тебя скрывать, и ты будешь это слушать вместе со мной, потому что это касается и тебя, если ты действительно мой брат!
Тусклые равнодушные глаза Мэри приоткрылись шире.
— О чём ты говоришь, Лиззи?
Лиззи гордо вскинула ладонью вверх свою израненную руку, насильно подняла в таком же жесте и руку Джо. Мэри прикрыла рот ладонью и зашаталась. Казалось, она вот-вот обрушится на пол.
— Мы пообещали быть вместе всегда-всегда! — процедила Лиззи. — До самого последнего мига! И мы кровью это скрепили, Мэри, слышишь: кровью! Теперь он мне брат, а я ему — сестра, так что он останется здесь!
Несколько кратких мгновений Лиззи и Мэри мерили друг друга взглядами. Джо, остолбенелый и мёртвый внутри, не смел шевельнуться, дохнуть, моргнуть — он ждал, чем разрешится это противостояние.
Уступила Мэри. Она устало выдохнула, и её плечи грустно ссутулились. Когда Джо увидел её впервые, она показалась ему высокой и статной, пусть и не слишком привлекательной. Сейчас Мэри была маленькой и чахлой, с впалой грудью, согбенной спиной и тонкими слабыми руками, словно повидавшая немало горестей в жизни тридцатилетняя женщина.
Мэри прошла к креслу, в котором лежали грудой платья, села и положила платья к себе на колени.
— Хорошо, — сказала Мэри ровным и совершенно бесчувственным голосом, — пусть будет так.
Лиззи в первое мгновение растерялась. Она приоткрыла рот, издала задумчивое мычание и потрясла головой, но не вымолвила ни слова. Письма, которые она сжимала с настойчивой яростью, выпали у неё из рук.
— Хорошо, — повторила Мэри, — тогда я начну. Я понимаю, о чём ты хочешь меня спросить. Как давно мама находится в Кейн Хилле, верно?
Лиззи клацнула зубами, закрывая рот, и сильно, энергично кивнула. Мэри сжала подлокотники кресла. Её глаза сверкали, как два драгоценных сапфира на дне глубокого тёмного колодца.
— Мама там с тех пор, как ты живёшь со мной.
— Почему? — хрипло прокаркала Лиззи и подалась вперёд.
— Потому что она больна, — Мэри со свистом выпустила воздух из груди и скрестила руки на груди. — Она ужасно больна.
Лиззи бесцельно подняла с пола лёгкую газовую шаль и пропустила её меж пальцев.
— Когда мама выздоровеет?
Мэри чуть помедлила. Её изломленные губы тронула грустная улыбка.
— Никогда.
Лиззи тут рьяно стиснула кулаки и швырнула шаль на пол.
— Такого не бывает!
— В жизни возможны любые несчастья, — Мэри скованно пожала плечами. — Я не хотела, чтобы ты знала об этом. Я именно таким и представляла себе твой ответ, я понимала, что ты никогда не сможешь мне поверить и будешь винить меня. Да… бог видит моё малодушие. У меня не хватило храбрости и решительности сказать тебе сразу, что происходит с нашей мамой. После того, как папа умер, она не смогла оправиться. Его смерть подтолкнула её к бездне. Наша мама оступилась и потеряла связь с реальностью. В те первые месяцы после папиной кончины она жила одновременно и в нашем мире, и в мире странных теней, которые ещё больше туманили ей разум. Она всё чаще запиралась в своей комнате и смотрела в никуда, и никто не мог привлечь её внимание.
Лиззи опустила голову. Слёзы срывались с её ресниц.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет! — прошептала она. — Нет, нет, нет, ты мне врёшь!
— Я не вру, — спокойно сказала Мэри. Её тусклые глаза прямо смотрели в далёкое, безбрежное никуда. — Наша мама сходила с ума постепенно, и мне не хватило мудрости и опыта, чтобы распознать зловещие симптомы вовремя. Быть может, я сумела бы вернуть её к нам, если бы сообразила, что её скорбь выходит за рамки приемлемого. Но я упустила это время, за что до сих пор корю себя.
Джо с усилием сглотнул: в горле у него как будто спеклась огромная пробка.
— Слушайте, мисс Джеймс, — вмешался он неловко, — я… мне это точно не нужно знать, поэтому я потихоньку пойду, вы даже не узнаете…
Лиззи снова вцепилась в него со звериной силой и бросила на постель. Джо приземлился носом в раскрытую книгу — кажется, это был молитвенник. Мэри равнодушно посмотрела на него пустыми безразличными глазами, а затем вернулась в свой безбрежный несуществующий мир и откинулась на спинку кресла. Её пальцы всё ещё были напряжённо сцеплены.
— Я не обратила на это внимания вовремя, — продолжала Мэри, — я считала, что через какое-то время мама придёт в себя. К тому же, я была занята и попросту искала себе оправдания — любые, — что позволили бы мне проводить с семьёй как можно меньше времени. Работа исцелила меня, но у матушки работы не было. В этой жизни у неё остался лишь один якорь — её дети, — но, увы, этот якорь был не слишком надёжен. Не прошло и двух месяцев, как за мамой я стала замечать странности. Она могла лечь в постель с зажжённой свечой, уснуть в дневном платье, выйти из дома и забыть, где мы живём. И если я пыталась дозваться до неё, она смотрела сквозь меня, как будто бы даже не слышала. Куда ни ушёл бы её разум, он исчез в тех пределах, где мой голос не звучал. Как я ни старалась бы, я не могла до неё докричаться.
Самое худшее началось через полгода после смерти отца, когда мама начала кричать по ночам, — Мэри опустила голову, и её безжизненные глаза вдруг заблестели. — Я не знаю, что именно это были за сны, но они сводили матушку с ума. Она была так напугана, что, проснувшись, никого не узнавала; она могла броситься в драку, и, когда она дралась, она была сильнее нескольких мужчин. Я и Кэт вдвоём не могли обуздать её. Больше всего я боялась, что ты услышишь эти безумные вопли, и действительно, ты часто стала просыпаться по ночам.
Лиззи скованно кивнула.
— Кэт говорила, что это коты на крыше дерутся, — сказала она. — А я верила!..
— В голосе мамы тогда не оставалось ничего человеческого, — Мэри вдруг прикрыла глаза и сцепила руки. — Ничего… но я всё ещё надеялась, что она вернётся к нам, и я молилась. Я никогда не переставала молиться о спасении её исстрадавшейся души.
Лиззи засопела носом и медленно закрыла ладонями мокрое лицо.
— Почему ты записала её в сумасшедший дом? Почему? Моя мама не сумасшедшая… она не сумасшедшая… она не сумасшедшая!
— К сожалению, — тихо сказала Мэри, — это не так.
— Это неправда! — Лиззи яростно стиснула кулаки. — Это неправда, слышишь, неправда, неправда!
Мэри по-прежнему сидела в кресле, прямая и спокойная, как кукла, и смотрела на Лиззи неживыми кукольными глазами. Она даже не моргала, словно бы и впрямь была существом, не принадлежащим этому миру.
— Ты ошибаешься, — сказала Мэри ровным тихим голосом, — потому что не видела всего, что видела я. Мы старались держать тебя подальше от этого… Симона была так добра, что согласилась принимать тебя в гости надолго. Я позволяла тебе приезжать, когда матушка приходила в себя… настолько, насколько это было для неё возможно. И всё время, всё время говорила тебе, что она так тиха и замкнута из-за своей скорби.
— И тут ты мне наврала… — прошептала Лиззи и хлюпнула носом.
— Я старалась скрывать мамину болезнь даже от тебя, я не прекращала надеяться, что мои молитвы услышат. Видит бог, у меня получалось хотя бы это. Ты не знаешь, что потом начала делать наша матушка, и, к сожалению, мне придётся рассказать тебе… если ты поверишь.
