Да, я слышала. Ты уже много недель как вернулся. Мне казалось, ты мог бы… – Она замолчала и стала разглядывать его лицо. – Я слышала, тебя наградили. – Она коснулась ленточек на его груди. – И что ты был ранен.
Она откровенно изучала Шасу, не боясь посмотреть на левый глаз. Потом улыбнулась.
– С этим ты выглядишь ужасным удальцом.
– Но удальцом я себя не чувствую.
– Вижу, – она кивнула. – Ты изменился.
– Ты так считаешь?
– Да. Ты не такой… – Она покачала головой, досадуя, что не может найти подходящее слово. – Не такой дерзкий, самоуверенный.
– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он. – Серьезно.
– Ладно, – кивнула Тара. – В чем дело?
– Не здесь, – сказал он. – Не при всех этих людях.
– Завтра?
– Завтра будет поздно. Пойдем сейчас.
– Шаса, ты спятил? Это мой прием, моя помолвка.
– Я приведу «яг» к черному входу. Надень что-нибудь: снаружи холодно.
Остановив «ягуар» близко, у самой стены (здесь когда-то они подолгу прощались), Шаса выключил фары. Он знал, что она не придет, но тем не менее ждал.
Когда Тара открыла дверь и села рядом с ним, его удивление было искренним, а облегчение огромным. Она переоделась в брюки и свитер. Возвращаться на прием она не собиралась.
– Поехали! – сказала она. – Сматываем удочки.
Какое-то время они молчали. Шаса посматривал на нее всякий раз, когда они проезжали мимо уличного фонаря. Она смотрела прямо перед собой, чуть улыбаясь, и наконец заговорила:
– Раньше тебе никто и ничто не было нужно. Это единственное, чего я в тебе не выносила.
Он ничего не ответил.
– Думаю, теперь я нужна тебе. Я почувствовала это сразу, как только увидела тебя. Наконец я действительно тебе нужна.
Он все молчал: слова казались слишком поверхностными и ненужными. Вместо ответа он взял ее за руку.
– Теперь я готова, Шаса, – сказала она. – Отвези меня куда-нибудь, где мы будем одни, совсем одни.
Луна ярко освещала дорогу. Тара хваталась за него в поисках поддержки; они смеялись, задыхаясь от возбуждения, а на полпути вверх по утесу остановились, чтобы поцеловаться.
Они вошли в хижину, и Шаса зажег парафиновую лампу. Он с облегчением увидел, что слуги из Вельтевредена точно выполнили его указания: на кровати свежее белье, пол чисто выметен.
Тара стояла посреди комнаты, сложив перед собой руки, словно защищаясь. Глаза ее были огромными и блестели в свете лампы. Она задрожала, когда Шаса взял ее за руки.
– Шаса, будь со мной мягок, – прошептала она. – Я так боюсь.
Он был терпелив и очень мягок, но ей было не понять, насколько он опытен, умел и искусен. Она знала только, что он чувствует все оттенки ее настроения, предвидит каждый отклик ее тела, так что она не испытывала стыда от своей наготы, и все ее страхи и сомнения быстро рассеялись под его нежными руками и мягкими любящими губами. Наконец она обнаружила, что опережает Шасу, быстро учится вести и подбадривать его легкими движениями, вздохами и одобрительными возгласами.
Наконец она удивленно посмотрела на него и хрипло прошептала:
– Я не думала… не мечтала, что будет так. О Шаса, я так рада, что ты ко мне вернулся!
* * *
Фордбургское отделение банка «Стандарт» обслуживало все золотые шахты комплекса Центрального Ранда. Из этого отделения приходила еженедельная зарплата десяти тысяч черных рабочих, а старший бухгалтер отделения был членом «ОБ».
Звали его Виллем де Кок. Это был маленький человек с лицом, как из сырого теста и мутными близорукими глазами за толстыми стеклами очков, но внешность была обманчива. В первые же несколько минут встречи Манфред Деларей обнаружил у этого человека быстрый ум, полную преданность делу и избыток храбрости для такого тщедушного тела.
– Деньги поступают в четверг во второй половине дня, между четырьмя и пятью. Их привозят в бронированном автомобиле, в сопровождении полицейской охраны на мотоциклах. Это время не подходит. Почти несомненно начнется стрельба.
– Понимаю, – кивнул Манфред. – Прежде чем продолжить, расскажите, пожалуйста, сколько денег обычно доставляют.
– От пятидесяти до семидесяти тысяч фунтов – за исключением последнего четверга каждого месяца, когда выплачивают жалованье тем работникам, которые получают деньги раз в месяц. В те дни – около ста тысяч. Вдобавок всегда есть дополнительная доставка наличных, примерно двадцать пять тысяч.
Они собрались в доме одного из инженеров золотой шахты «Кроун Дип». Этот же человек подобрал для операции штурмовиков. Это был крупный, рослый краснолицый человек, похожий на запойного пьяницу. Манфред не был им доволен: хотя до сих пор никаких поводов для недоверия не находилось, он считал, что в критической ситуации этот человек может подвести.
– Спасибо, минхеер де Кок, пожалуйста, продолжайте.
– Управляющий отделением мистер Картрайт открывает черный ход, деньги заносят. Конечно, в это время банк закрыт для обычных операций. Мы с мистером Картрайтом и с двумя старшими кассирами пересчитываем деньги и выдаем расписку. Затем деньги переносят в сейф и закрывают на ночь. У меня есть ключ, и я знаю половину комбинации. Второй ключ и вторая половина комбинации у мистера Картрайта.
– Тогда самое подходящее время, – сказал Манфред, – после отъезда полиции и до того, как закроют сейф.
– Это возможно, – кивнул де Кок. – Однако в это время еще светло. На улицах много народу. Мистер Картрайт сложный человек – многое может пойти не так. Разрешите рассказать, как я бы организовал дело, если бы был командиром.
– Спасибо, минхеер де Кок. Рад вашей помощи.
* * *
За десять минут до полуночи мистер Питер Картрайт вышел после окончания встречи из Масонского зала. Он был главой ложи, и поверх смокинга на нем все еще оставался фартук каменщика. Свой «моррис» он всегда оставлял в переулке за зданием, но сегодня, когда он сел за руль и поискал ключ зажигания, ему к шее прижали что-то твердое и холодный голос негромко произнес:
–
