Мне почему-то совсем не хотелось говорить «да», но и обманывать… обманывать тоже не хотелось. Поэтому сказал тоже правду, но другую:
– Не знаю. Понимаешь, это как получится! Или надолго, или нет. Я не знаю…
– А завтра придёшь? – осторожно спросил он.
Я глубоко вздохнул.
– Завтра – приду, – многозначительно сказал я и посмотрел на Борю. Тот покорно кивнул.
Вадик снова светло улыбнулся и доверчиво сказал:
– И я приду. А сегодня мне пора, меня пораньше забирают. Поведут в поликлинику, будут палец колоть. Какой-то из них, – сказал Вадик и задумчиво посмотрел на ладонь.
– Ты им не давайся, – посоветовал я. – Пинок ногой – лучшее средство от врачей!
– Не-е-е, – сказал Вадик. – Я не боюсь, пусть колют. Меня уже раз так кололи. Когда было страшно, я жмурился…
Вдруг он резко обернулся и, не прощаясь, побежал. Я увидел, как они с какой-то женщиной, мамой его, наверное, уходили прочь. И тут Вадик, не оборачиваясь, поднял руку и несколько раз ею махнул. И я знал, что он машет мне.
Я обхватил голову руками.
– Элька, ты чего? – беспокойно спросил Боря.
– Борька… – грустно сказал я. – Я кажусь себе таким притворщиком… Вот Вадик – ребёнок. Настоящий. А я…
– Да ну! – успокаивающе сказал Боря. – Просто у тебя характер своеобразный. Вадик – светлый, а ты – дурной.
Я негодующе взглянул на своего успокоителя.
– В хорошем смысле этого слова! – весело сказал Боря.
Я немного помолчал. До завтра ещё так долго! Чтобы отвлечься, я предложил продолжить разговор о Сазонове.
– А что о нём говорить, – с досадой сказал Боря. – Бить его надо.
– Бить? Ты же говорил о некоем сногсшибательном плане сведения Сазонова с ума? И вообще – за что бить-то?
– Бить – надёжней, – задумчиво сказал Боря.
– За что бить-то? – настаивал я.
– Да что ты с этим прицепился? Он меня бьёт, и я его бью. Таким способом мы поддерживаем равновесие на планете.
Я промолчал и стал ковыряться пальцем в лавочке.
– Элька! Будь другом, помоги, а? – с энтузиазмом сказал Боря. – Я как-то не подумал про тебя… Ну помоги! Что тебе стоит?
– Я за мир во всём мире, – попытался увернуться я.
– И я! Я тоже! Пусть он не обзывается, и я от него отстану. Ну сотвори ему какую-то мелкую воспитательную пакость, пожалуйста!
– Я подумаю, – пообещал я.
И стал напряжённо думать. Почему-то я думал о том, как на моём месте поступит Вадик. Наверное, он возьмёт за руку Борю, поведёт к его однокласснику, протянет Петьке вторую ладонь. Петька удивлённо посмотрит на малыша, а тот поднимет голову и тихо, но твёрдо скажет: «Так надо». Потом соединит Петькину и Борину руки, отойдёт на шаг, вытянется и посмотрит на двух шестиклассников, как на произведение искусства. «Вы не ссорьтесь теперь, ладно?» – попросит он.
Я так не умел.
Просьба выполнена
Когда мы вернулись, класс был полупустым. Ещё бы! После моего звонка коллективное сознание школьников сработало моментально: все разбежались как можно дальше, чтобы учительница, заметив подвох и вернувшись в класс, не застала там никого. А часов, чтобы проверить время, ни у кого не оказалось. Даже у отличников. И детей ещё умудряются обвинять в отсутствии сообразительности!
Петька Сазонов оказался на месте. Он смотрел в окно и сосредоточенно грыз карандаш.
– Смотри, – шепнул Боря и захихикал. – Пернатый проголодался, дерево клюёт.
Я посмотрел не на Петьку, а на Борю, грозно сверкнув глазами.
– А что я такого сказал? – недоумевал Боря.
– Бить буду, – предупредил я.
– Его? – тихо спросил Боря. – Я же говорил, бить надо, проверенный спо…
– Тебя, – перебил его я. – И не смотри, что маленький – я сильный и костистый.
Петька настороженно взглянул на нас и тут же резко отвернулся.
– Элька, ты температуру давно измерял? – ехидно спросил Боря. – Вроде раньше был нормальным. Может, это остаточные явления превращения?
– Просто я не приемлю агрессию! – важно заявил я. – Я же говорил.
– Понял, – сказал Боря. – Это значит, что твоё заявление «Бить буду» всерьёз воспринимать не надо.
– Ну… и это тоже, – замялся я.
Боря засмеялся и показал мне язык.
– Прошу не расценивать это как проявление агрессии, – добавил он.
– А это и не агрессия, – хмыкнул я. – Это признак отсутствия достаточного количества ума у автора жеста.
В это время Петька громко положил карандаш на парту, поднялся и подошёл к нам.
– Что, Лопата, – медленно сказал он, стуча ногтем по парте. – Детский сад, значит, присмиряешь. Ну-ну. Ты у меня ещё за вчерашнее поплатишься. И родственничек твой самый близкий пусть подальше держится. Понял?
Боря отпустил меня, и я увидел, как его ладони сжимаются в кулаки. Наверное, это у него рефлекс на Петьку такой.
– Ты мне поговори тут, – грозно сказал он. – И попробуй только тронь Эльку! Тебе потом такое будет, сто тысяч раз пожалеешь, что связался.
Я мотал головой, наблюдая то за Борькой, то за Петькой. Петька засунул руки в карманы и небрежно сказал:
– Ой-ой, как мне страшно. Прямо дрожу весь. В общем, знай – я тебя предупредил.
– Я тебя тоже, – прошипел Борька.
Как логическое завершение небольшой дуэли, громыхнул звонок. Я облегчённо вздохнул. Нет, с этими двумя надо срочно что-то делать! Прямо сейчас!
Петька вернулся к своей парте и оставленному на ней карандашу. Он вертел его в руках и увлечённо продолжал изучать текущую ситуацию за окном, стараясь как можно меньше внимания обращать на нас с Борькой. Я приподнялся, чтобы проследить за Петькиным взглядом – авось там действительно окажется что-то интересное.
И не ошибся.
Из окна открывался наилучший вид на часть школьного двора: редко посаженные деревья, тропинки и одиноко скучающая скамейка. Я прислушался – она традиционно повторяла похожие друг на друга предложения, чтобы не забыть. Они, скамейки, все такие. Словарный запас не очень богат, зато произносимые ими слова складываются в довольно бессмысленное, но впечатляющее заклинание: «Здесь был Борька. Здесь был Элька. Здесь был Вадик. Здесь был Борька. Здесь был Элька. Здесь был Вадик…»
– Борька, а Сазонов за нами в окно наблюдал, – сообщил я о своей догадке.
Боря от удивления открыл рот и выпучил глаза.
– Ой, не пугай меня, – попросил я. – Я плохо переношу такие зрелища.
Пришла очередная учительница. Ей оказалось на первый взгляд лет шестьдесят. На второй – лет семьдесят. На ней была длиннющая юбка и сиреневая кофта крайней степени пушистости.
– Что за урок? – шепнул я Борьке.
Борька показал учебник географии. Мне почему-то сразу захотелось спрятаться под парту, и я уже почти сполз вниз, но на мою красную макушку учительница среагировала моментально, как хищник на дичь.
– Это у нас ч-то? – строго спросила она, смотря на меня поверх очков. Огромных, в широкой пластмассовой оправе.
Я схватился одной рукой за парту, подтянулся, оставив в поле зрения учительницы только глаза и всё, что над ними. Туловище и половина лица были надёжно скрыты под партой. Это был мой щит.
– Это у нас брат, – сказал за меня Боря.
– Веткин, я к тебе пока не обращалась!
– Так это у нас брат, – сказал Боря, поднимаясь. – Это у нас мой брат. У меня. Брат, который у нас.
– Вижу, не слепая, – сказала учительница, придвинув одним пальцем дужку очков к переносице. – Но, конечно, не родной.
Она полувопросительно тряхнула головой. Полувопросительно – это потому что я толком не понял, то ли это у неё символизировало вопрос, то ли это просто тик.
– Приёмный, – сглотнув, сказал Боря сиплым голосом.
Такой расклад учительницу устроил. Она, слегка переваливаясь с ноги на ногу, проследовала к учительскому трону, приземлилась и только тогда добавила:
– Веткин, главное, чтобы без фокусов.
Такой расклад устроил и меня тоже. Для выполнения Бориной просьбы мне прибегать к каким-то фокусам не придётся, всё будет честно!
Успокоившись, я выполз из-под парты – пусть меня видят все, мне не жалко! Сейчас они ещё и не такое увидят.
К выполнению наскоро составленного плана я перешёл в тот момент, когда весь класс, включая Борю, корпел над листочками. На доске размашистыми буквами было тщательно выведено: «Самостоятельная работа». Что же, мне тоже помощи не надо! Я подождал, пока Петька повернётся назад, чтобы уточнить, стоит списывать у Димки Волохина или только хуже будет, и…
– Встань и иди! – громыхнул я властным мужским голосом, который рассыпался на тысячи крошечных отголосков.
Посылать звуковые сигналы прямо в Петькино ухо оказалось несложно – он был коротко острижен, и уши торчали, как ручки от кастрюли. Вот если бы его причёска напоминала мою, то пришлось бы повозиться. Но я бы всё равно справился, я такой!
Петька недоуменно огляделся. Сообразив, что никто обрушившегося на него голоса не слышал, он от удивления открыл рот и почесал затылок. Заметив это, учительница трижды постучала по столу ручкой:
