— Что вы! Нет, — дыхнула дымом Яшкина и угол ее рта приподняла усмешка. — Чем великодушнее народы, тем больше издевательств выпадает па их долю. Вы понимаете, о чем я говорю? Об историческом развитии… Завистливая мелкая душонка — вот бич Господень. Впивается клещом — не отдерешь.
— Все правильно, — поддакнул Климов и подумал, что тот, кто не прислушивается к словам людей, — неуязвим. А он по долгу службы вынужден выслушивать — и многое, и многих. Ведь каждый начинает говорить прежде всего о том, что его волнует, о себе, а уж потом, и то с великой неохотой, отвечает на казенные вопросы. Где, когда, в каком часу?
Яшкина запахнула на груди халат, огладила его на костлявых коленях, и глаза ее подернулись отчаянием.
— И вот, поверьте мне, со временем все люди на земле утратят свои цели, забудут свои сказки и мечты, национальные святыни, и тогда начнется вакханалия безумия, самопожирание друг друга, ибо равновесие — единственное из необходимых — будет нарушено: равновесие мира…
Последнюю фразу она проговорила тихо, разом севшим нервно-придушенным голосом, в каком-то провидческом трансе. А когда говорят зло, не повышал тона, смысл сказанною кажется зловещим, а последствия угрозы — леденящими душу.
Климов поежился. Ей-богу, с ней можно дойти до умопомрачения. Жуткая старуха. Теперь понятно, почему ее не жалует невестка. Особенно, если учесть, что они из разных социальных групп и поколений, а следовательно, и по духу и по мировоззрению они друг другу откровенно ненавистны. На этот счет он не питал иллюзий. Эмоции сильнее разума. Люди соглашаются любить себе подобных только при одном условии, когда от них они ничем не отличаются. А те, чей образ жизни непонятен, лишаются поддержки и сочувствия. А он еще гадал, зачем эта старуха собирает пузырьки? Сын целиком зависит от жены, хотя уж сам старик, деньгами ей не помогает, а пенсии, должно быть, кот наплакал.
Задумавшись, он потер веко, а она рассмеялась. Обнажив зубы и как-то бесшабашно запрокидывая голову.
— Подумать только! Не хотела, да придется.
— Вы о чем?
— Вот, подумаете, кляча сухоребрая, распетушилась…
— Нет, ну что вы…
— А того не знаете…
— Мария Николаевна, — впервые обратился он к ней по имени-отчеству, пытаясь вставить слово и оправдаться за свой, как ему показалось, обескураженный вид. — Я действительно…
— Да знаю, знаю! — замахала на него рукой Яшкина, и пепел с папиросы порошинками замельтешил перед ее лицом. — Ведь вы же сыщик, уголовный розыск, а я тут… — Она смахнула с глаз непрошенные слезы, — про масонов… Погодите.
Всунувшись в шлепанцы, пошлендала на кухню и вернулась…
Он глазам своим сначала не поверил.
…вернулась с пачкой облигаций и двумя картинами.
— Ведь вы, ха-ха, за этим приходили?
Если отвлечься от символики фактов, как пишут в учебниках, главное — не попасться на крючок излишне жесткой схемы поведения: пришел, увидел, нацепил наручники.
Не зная, что сказать, он потянулся к картинам.
— Это чьи?
— Масонки этой недобитой.
— Как? — не понял Климов, поднимаясь с шатко скрипнувшего иод ним стула. — Они здесь, у вас…
— Как очутились?
— Да.
— А это я их выкрала, взяла, на время… Есть люди просто жаждущие, чтобы их водили за нос.
Вряд ли это камешек в мой огород, подумал Климов и отошел к окну, чтобы лучше рассмотреть картины.
Яшкина потерянно уронила руки вдоль своего сухонького тела и горестно вздохнула:
— У меня нет денег, но я честный человек.
— Поэтому я к вам и заглянул, — успокаивающе произнес он первую пришедшую ему на ум фразу. На одной картине было что-то вроде цветущего луга, а на другой сквозь радугу просвечивало женское двоящееся тело в капельках дождя. Картины были написаны маслом. Автор — Легостаев. На картонной изнанке цветущего луга стояла дата: 1953 г.
Можно было и отложить изучение столь неожиданно нашедшихся картин, но так уж он привык: с самого начала следствия располагать максимумом сведений, а привычки, как известно, сильнее людей. В конце концов, чем бы человек не увлекался, он льстит прежде всего своему самолюбию.
— А как вы к ним попали, я хочу сказать…
— В квартиру сына?
— Да.
— Обыкновенно, через дверь. Своим ключом.
— А я так понял, что невестка вам ключи не доверяла.
— Не знаю, что они вам говорили, но ключи у меня есть. Как только врезали замок, так сын мне и принес, да, видимо, забыл. Они меня и за живую не считают. Я для них что есть, что нет. Отброс общества. Вот я и доказала, что еще живу!
Бросив пачку облигаций на стол, она опустила руку в карман халата и вынула оттуда золотые серьги.
— Вот. И это тоже. Мой подарок к дню рожденья.
Ее глаза играли тайным смехом.
Климов придвинул стул к столу и, прежде чем позвать понятых и начать составлять опись добровольно сданных вещей, полюбопытствовал:
— А почему вы мне открылись?
Яшкина держала одну руку, согнутую в локте, за спиной и тылом кисти грела поясницу.
— Да потому что вкрадчивость — признак упорства. Умного упорства.
— По-вашему, я вкрадчивый?
— Ужасно! Таких захочешь, не обманешь. Да я и не хотела. В нашем дворянском гербе масонских знаков нет. Мои прародичи стали дворянами, служа Отечеству, служа царю!
Она встряхнула головой и гордо вскинула внезапно задрожавший подбородок.
Климов повертел в руках шариковую ручку, отложил ее и усмехнулся: выходит, он ужасно вкрадчивый… Вот уж не думал.
Яшкина засунула руки в карманы, и вся ее фигурка стала еще суше и беспомощнее.
— Я для себя решила: придет лягаш, дубина, вертухай, пошлю к рябому Иоське. Что с меня возьмешь, с кикиморы болотной, пыли лагерной, а вы… — Она печально посмотрела мимо Климова, на улицу. — Вы очень благородный человек. Вы мне понравились, а это много значит. Ведь все когда-нибудь кончается. Умру и я. Практически нас никого уже на свете не осталось, и так отрадно знать, что честь и совесть не пустые звуки для таких, как вы, а эти… — она кивнула головой в сторону кухни, где говорило радио, — эти и понятия не имеют о жизни души.
По-видимому, она имела в виду свою невестку, а возможно, и сына.
Сказано это было с такой затаенной болью и страстью, что сомнений больше не было: перед ним исповедовалась, действительно, дворянка. Перетока-Рушницкая. Тут стоматолог оказался прав. А вот в том, что «груша моченая», — ошибся, и ошибся зло. Когда знакомишься с официальной справкой, а потом встречаешься с человеком, эффект бывает, как при рассматривании негатива: то, что казалось белым, на самом деле черное, и наоборот. Истинная сущность человека, его настоящая жизнь отличаются крайней светочувствительностью.
Все поступки человека поверяются добром.
Глава 6
Не трудно представить удивление Гульнова, когда Климов выложил на стол картины, пачку облигаций и золотые серьги.
Андрей недоверчиво потрогал все это руками и, знал, что честность и принципиальность советчики не ахти какие в делах, где нужен опыт, не без зависти спросил:
— Откуда, Юрий Васильевич? Прямо как в сказке…
— Оттуда, Андрюша, оттуда, — весело заговорил Климов и с ернической назидательностью провещал, что для того, чтобы справиться с работой, мало ее любить. Необходимы осо-о-бое направление мыслей и согласованность действий! И тогда, — он сделал жест рукой, изображая пафос и напыщенность, — не будет надобности чем-то жертвовать в противоборстве с подлыми людьми, например, своей жизнью или…
— …Жизнью своих подчиненных, — подыграл ему Гульнов, и заключительные слова: —… что так отличает профанов, — они произнесли одновременно.
Довольные друг другом, рассмеялись. Дело о кражах начинало проясняться.
— Звягинцевы были у тебя?
— Минут пятнадцать, как ушли, — меняя клоунское выражение лица на буднично-официальное, ответил Андрей и показал протоколы опроса. Жалкие какие-то людишки, мелковатые… Из тех, что за копейку продадут.
— Я такими их и представлял.
Климов сел за стол и позвонил Озадовскому, попросил перенести их встречу на вторую половину дня. Тот не возражал, но, сославшись на плохое самочувствие, предложил наведаться к нему домой, часикам к семи. Но можно и пораньше.
Договорились на восемнадцать тридцать.
Положив трубку, Климов продолжил прерванную мысль.
— Нет ничего страшнее, чем жить «как все». Мелочные всегда ничтожны. Это их неотъемлемое качество, которым они, судя по всему, втайне гордятся.
Гульнов согласно кивнул головой.
— Непонятно, что связывает этих людей? Детей у них нет…
— Благие намерения, — съязвил Климов и рассказал о столбовой дворянке Перетоке-Рушницкой.
— Значит, напомнила им о себе? Заставила поволноваться.
— Теперь их радости конца не будет.
