Первая мировая война столкнула хирургов с новыми, более страшными зрелищами. Стремительное развитие вооружения привело к появлению более серьезных ранений, нежели им доводилось видеть на полях сражений во время Крымской или Англо-бурской войн: пулеметы вспарывали тела с невиданной силой, а осколочно-фугасные гранаты пронзали шрапнелью или разрывали их ударной волной. Балланс был одним из хирургов, чье только что приобретенное мастерство в кардиохирургии стало в подобных обстоятельствах совершенно незаменимым. Поток поступающих раненых, кажущийся нескончаемым, подтолкнул к идее создания новой инструкции по лечению боевых ранений. Автором обновленного протокола стал Генри Грэй, шотландский хирург, проведший большую часть войны в больницах на севере Франции. Эксперт по пулевым ранениям, он стал первым, кто понял, что для проведения некоторых медицинских манипуляций вовсе не обязательно вводить пациента в наркоз. Благодаря использованию недавно изобретенных местных анестетиков появилась возможность быстро зашивать серьезные ранения, практически полностью избавляя пациента от боли. Более того, такие процедуры значительно экономили время, за счет чего ему удавалось проводить в день гораздо больше операций.
Хоть местная анестезия была явно не совсем пригодна для кардиохирургии, в 1915 году Генри Грэй вытащил пулю из сердца солдата, а тот на протяжении всей операции оставался в сознании. Этому пациенту не повезло вдвойне – его подстрелили пулеметной очередью, которая прошла через человека, стоящего прямо перед ним. Дав ему морфин, Грэй сделал большой разрез на груди мужчины. В этот момент пациент занервничал и стал жаловаться на затрудненное дыхание, но «где-то через минуту успокоился, как только хирург его заверил, что все в порядке». Грэй, должно быть, обладал невероятным даром успокаивать своих пациентов. Чтобы достать пулю, ему пришлось приподнять сердце, то есть почти вынуть его из груди, сделать надрез и только потом захватить свинец щипцами, а после еще и остановить возникшее в результате значительное кровотечение. Этот раненый прожил еще четыре дня, но все же умер – и снова виной тому была инфекция.
Операция на сердце была серьезным мероприятием, и во время войны на нее редко решались. Но тем не менее неожиданных успехов было в итоге больше, чем неудач. Когда французский хирург Пьер Дюваль предпринял попытку составить список всех операций на сердце, сделанных во время войны, то обнаружил, что 23 пациента из 26 выжили – так что это был блистательный результат. Одной из причин такого прогресса была радиография, распространение которой становилось все шире и шире. Она давала хирургам четкое представление о том, что их ожидает еще до того, как они возьмут в руки скальпель. Рентгеновские лучи, разновидность мощного электромагнитного излучения, были открыты в ноябре 1895 года немецким физиком Вильгельмом Рентгеном, который также обнаружил, что их можно использовать для получения изображения внутреннего устройства человеческого тела. Кости поглощают рентгеновское излучение, а вот через мягкие ткани оно проходит свободно. Вильгельм Рентген наглядно продемонстрировал это, попросив свою жену поместить левую руку на фотопластинку и направив на нее пучок рентгеновских лучей: когда пластинка была проявлена, то на ней обнаружилось изображение костей пальцев вместе со обручальным кольцом. Эта методика нашла столь широкое применение в медицинской практике, что уже несколько месяцев спустя повсеместно применялась для обнаружения переломов, рассматривания расположения желчных камней и пуль. Двадцать лет спустя рентгеновские аппараты стали обычным делом во всех военных больницах и даже в мобильных госпиталях, которые разбивались прямо на поле боя.
Одной из новых методик была стереоскопическая радиография, которая объединяла два снимка для получения трехмерного изображения. Этот метод позволял получить исчерпывающую информацию в случае, когда в деле замешаны инородные предметы: хирург мог заранее узнать, где находится осколок снаряда – непосредственно внутри сердца или все же в нескольких сантиметрах от него. Если поместить человека между рентгеновским аппаратом и люминесцентным экраном, то можно даже получить движущееся изображение – такая методика получила название «флюороскопия» (рентгеноскопия). В случае, если предмет застрял внутри сердца, он пульсировал в такт сердцебиению либо завораживающе плясал, гонимый кровью. Альфонсус де Абре, британский хирург, служивший во время Второй мировой войны в Африке и Италии, заметил, что за этими завихрениями хирурги наблюдают «с тем же неподдельным интересом, с которым астрономы открывают новые астероиды». Особенно изобретательное применение люминесцентного экрана было придумано французским врачом Петитом де ла Виллеоном. Вместо того чтобы делать на теле своих пациентов глубокий двадцатисантиметровый разрез, он оперировал через крошечное отверстие между двумя ребрами, направляя щипцы к месту ранения, ориентируясь на получаемое на рентгеновском экране изображение. Это была первая в мире эндоскопическая операция на сердце. Но она, однако, привела коллег де ла Виллеона в ужас. Один из них в качестве протеста заявил: «Неважно, насколько эффективной эта методика показала себя в операциях на легких и других частях тела, – ей все равно не было никакого места в кардиохирургии». Это было весьма показательное замечание, наглядно демонстрировавшее, что устаревшее, чуть ли не религиозное представление об исключительном статусе сердца так никуда и не делось. Пройдет еще много десятилетий, прежде чем малоинвазивная операция на сердце будет предпринята снова.
Мало что может озадачить любого хирурга так же, как ситуация, когда после вскрытия грудной клетки никак не можешь найти пулю, отчетливо различимую на рентгеновском снимке. Обычно это означало, что пулю сместил кровоток и она застряла где-то в другой части организма – инородные предметы способны преодолевать неожиданно большие расстояния: в одном таком особенно выдающемся случае два британских хирурга оказались вовлечены в настоящую марафонскую гонку за осколком снаряда, путешествующим по телу юного солдата. Кусок снаряда попал в вену в груди, но вскоре начал продвигаться в сторону сердца – ситуация была угрожающей, но хирургам удалось ненадолго схватить осколок. Но вытащить его они не успели: осколок засосало в сердце, и в итоге он попал в артерию, расположенную аж за мочевым пузырем. Оттуда они в результате его и извлекли.
В 1921 году Рудольф Матас, один из титанов медицины двадцатых годов, назвал эти операции по извлечению инородных предметов одним из главных триумфов хирургии. В мирное время, однако, надобности в подобном опыте особо не было, и вплоть до начала Второй мировой войны, ознаменовавшейся подвигами Дуайта Харкена, ни одному из хирургов больше не доводилось на регулярной основе испытывать эйфорию и одновременно чувство леденящего ужаса от прикосновения к бьющемуся сердцу.
* * *
Вечером 18 февраля 1945 года Харкен написал жене Анне письмо из казармы в Глостершире. На следующий день ему предстояло оперировать Лероя Рорбаха, и он переживал: «Если я убью этого человека, то меня следует считать не смельчаком, а безрассудным авантюристом, а кардиохирургия окажется отброшена назад на многие десятилетия. Если я преуспею, то кардиохирургия спокойно продолжит свое развитие». С чего такое волнение? Ведь в удалении пули из сердца не было ровным счетом ничего нового, да и сам Харкен проделывал подобные операции прежде неоднократно. На этот раз, однако, все было иначе: о молодом американском хирурге, у которого все пациенты оставались живы, поползли слухи, и лучшие лондонские хирурги прибыли, чтобы собственными глазами убедиться, правду ли про него говорят. Это был не просто очередной случай: он понимал, что именно по нему все будут судить о будущем его специальности. Но все прошло успешно и без проблем. Два года спустя в Америке коллеги Харкена сидели перед экраном кинотеатра и с благоговением наблюдали, как хирург проводит ту самую операцию. Многих вдохновил пример Харкена, и они решили пойти по его стопам.
Невероятная результативность операций, проводимых Харкеном в бараке в Котсуолде, стала кульминацией полувекового прогресса – за этот период хирурги смогли победить связанные с сердцем традиционные страхи и научились лечить этот орган, как делали со всеми другими частями и тканями человеческого организма. Теперь они знали, что сердце можно брать в руки, манипулировать им и даже зашивать раны на нем, не опасаясь внезапной смерти пациента. Тем не менее ранения в сердце были большой редкостью даже в военное время. А что насчет миллионов живых людей с неисправными сердечными клапанами и закупоренными артериями? Что насчет тысяч детей, ежегодно появляющихся на свет с врожденными сердечными аномалиями? Все эти проблемы громко взывали к революции в хирургии. Так получилось, что революция эта уже началась несколькими месяцами ранее в операционной по другую сторону Атлантики, и Дуайту Харкену предстояло и дальше играть в ней ведущую роль.
