ОНА. Ты испугался, что она утонула? Что вы не вытащили ее из воды?
ОН. Я испугался, что не принял правильного решения. С одной стороны — может, она чемпион мира по плаванию… И для того, чтобы утопиться, не нужно отплывать на две мили… От помощи она отказалась. Вытащить из воды насильно? Но мы же не со спасательной станции. Она могла потом заявить, что ее хотели изнасиловать. А с другой стороны, надо было вытащить… Как можно оставлять женщину одну в нескольких милях от берега? Ведь это почти открытое море… Если там видят человека — звучит команда: «Человек за бортом», «Полный назад», «Стоп машина», «Шлюпку на воду». И его вытаскивают независимо от желания, потому что от долгого пребывания в соленой воде он мог с ума сойти… Вокруг вода, а пить ее нельзя… Соленый раствор… Хотя мы все в этом растворе: крови, пота, слез… Везде соль. Соль мажор, соль минор…С рождения и даже раньше… Главное не сойти с ума…
ОНА. У японцев есть понятие — гири, долг чести. Ты должен тому, кто тебе помог. Помочь упавшему на улице человеку подняться — это значит воспользоваться его положением, чтобы навязать ему долг благодарности. Поэтому лучше пройти мимо, если тебя не просят, это вежливо и порядочно.
ОН. Но это же не в Японском море случилось! Кто ждет благодарности за доброе дело? Все знают, что добро наказуемо. Стыдно ли мне, что я так поступил? Не знаю… Мне страшно, что я не знаю! Я все время мучаюсь: так или не так нужно сделать в той или другой ситуации, здесь или там? Нет, нет… Это не проблема выбора. Ты же знаешь, я достаточно уверен в себе, но никто не знает, что чем дальше, тем больше я натыкаюсь на вопросы, не имеющие ответа. Для меня. Я не могу себя найти, как ту женщину. И тебя… Ты ведь никогда не просила помощи. Сегодня в первый раз. Прости, не могу больше говорить. Пойду подышу воздухом.
ОНА. Ты хочешь вернуться в ресторан?
ОН. Нет, просто пройдусь. Я устал, мне надо подумать
ОНА. Подожди, останься. Мы оба устали, уже поздно. Куда ты в таком состоянии. (Берет его руки в свои, поглаживает их) Успокойся, успокойся… Все будет хорошо. Тогда на море тучи были?
ОН. Сначала облака.
ОНА. Вот видишь. Что же можно было разглядеть на воде: солнце, облака, игра воды — это как в театре, когда меняют освещение, что-то появляется, что-то пропадает. Может, и не было той женщины? А волны были?
ОН. Нет, было тихо.
ОНА. Успокойся, если шторма не было, она могла сама добраться до берега. Она ведь не просила о помощи?
ОН. Не просила.
ОНА. А другие яхты были поблизости?
ОН. Были, но не очень близко.
ОНА. А сколько прошло, пока ты вернулся?
ОН. Минут двадцать…
ОНА. Кто-то мог проплыть рядом и подобрать ее. Может, скутер какой-то. Море — там ведь везде кругом прямо. (пауза) Для меня море это мамины ноги. Длинные и сильные. Когда я была маленькая, она клала меня на них и качала, как на волнах…
ОН: Люди всегда стремятся к морю… Но они в нем не живут, только тонут.
ОНА: Я знаю, что все закончилось хорошо.
ОН. Откуда?
ОНА. Чувствую… Я всегда чувствую, когда ты делаешь что-то неправильно, даже если ты об этом не говоришь. Слава Богу, мы много лет вместе. Сядь, успокойся, ты весь дрожишь. Не уходи сейчас, не оставляй меня. Как бы мне не было страшно, мне спокойней, когда ты рядом, я чувствую защиту, я знаю, что ты все решишь, придумаешь, найдешь выход. Мне с тобой хорошо. Я тебя не боюсь. Страшно снять перед кем-то кожу, но если все получается — это счастье. Или любовь. Ты — мое счастье. Прости мне мои глупости, в конце концов, я только женщина. И я люблю тебя. Я действительно тебя люблю.
ОН. Я тоже в тебе не ошибся, ты можешь успокоить. Только не смейся, но я проголодался.
ОНА. Вот и отлично. Сейчас я что-то приготовлю.
ОН. Может, закажем чего-нибудь?
ОНА. Пиццу?
ОН. Нет. Давай суши.
ОНА. Заказывай. И сакэ не забудь. А с меня — гири.
ОН. И гантели. Причем золотые.
ОНА. Да ну тебя.
Подходит к нему и целует его в щеку.
На арьере опускается занавес. Слышны аплодисменты. Константин Георгиевич и Надежда еще раз выходят на поклоны. Возвращаются назад на сцену. Им вручают цветы, они кланяются зрителям. Занавес снова опускается. Они подходят ближе к авансцене. Рабочие убирают сцену.
НАДЕЖДА: Спасибо, Константин Георгиевич. Ну как?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Мне понравилось. А Вам?
НАДЕЖДА: Мне тоже, особенно стихи. Чьи они?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Мои.
НАДЕЖДА: Так Вы — поэт?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Был когда-то… В прошлой жизни.
НАДЕЖДА: Прочтите что-то еще.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Ну… Например, почти экспромт…
(Достает из кармана связку ключей, начинает перебирать их в руках. Читает стих):
Сколько слов безрассудных я Вам не сказал,И желаемых встреч не назначил…Не дарил Вам цветы, не носил на руках,Не робел, приглашая на ужин,И в своих неоправданно смелых речахНе сказал я, что буду Вам нужен.
НАДЕЖДА: Замечательно. Что играем завтра? Надо заказать исходящий реквизит.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: У меня есть предложение на сегодня. Три месяца, как мы играем «Представление», я хотел бы осмелиться и пригласить Вас на ужин… ну, чтобы отметить первый квартал.
НАДЕЖДА: Спасибо, вы очень внимательны, но я в это время уже не ем.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Хорошо. Давайте тогда отметим юбилей завтра за обедом.
НАДЕЖДА: Перед спектаклем я тоже не ем.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А как же нам пообщаться в неформальной обстановке?
НАДЕЖДА: А разве на сцене мы общаемся формально? Критика утверждает, что мы здесь живем. Вы ведь хотели жить. Кажется, получилось… Хорошая тема для завтрашнего спектакля — мы отмечаем юбилей, первый…
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Отмечают первый, хотя важнее — нулевой.
Но мне хочется сказать нечто, предназначенное только для Вас, зрителям об этом знать не нужно.
НАДЕЖДА: Константин Георгиевич, у нас все замечательно, я вам бесконечно благодарна. Я никогда не была так популярна. Каждый вечер аншлаг, и в проходах такие люди, что хочется передать со сцены кресло, чтобы они сели… Благодаря контракту я поменяла квартиру, купила машину. Все замечательно. И мне надо готовиться к завтрашнему спектаклю. Скажите, что мы завтра играем? Я и так не всегда понимаю, куда у нас пойдет.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ (продолжая перебирать ключи): Вы меня не понимаете. Я… Мне кажется, это то, ради чего я все затеял. Беда не тогда, когда не получилось, чего сильно хотел. Не получилось сейчас — потом получится. Беда — это когда ты ничего не хочешь. Смерть желаний… То есть пить, есть и так далее хочется, но эти процессы как цветные шарики, которые уже не радуют. От жизни ничего не хочешь. А я захотел. Сегодня. Впервые за многие годы.
НАДЕЖДА: Чего захотели?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Полететь с Вами на остров. Давайте улетим на неделю?
НАДЕЖДА: А как же контракт? Проданные билеты?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не страшно. Выплатим неустойку. Перенесем на поздний срок.
НАДЕЖДА (смеется): Билеты и так все наперед распроданы. Простите, но я не хочу на остров.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не хотите? Хорошо. Давайте в Париж, или в Венецию… А хотите — в Сингапур. Билеты заказывать не надо, у меня свой самолет. Он пять тысяч пролетает без посадки.
НАДЕЖДА: Да не хочу я никуда лететь!
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Почему?
НАДЕЖДА: Высоту плохо переношу, при посадке уши болят.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Тогда поплывем на речном теплоходе. А потом пересядем на морской.
НАДЕЖДА: За неделю не уложимся.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не страшно. Если Вы согласны — можем и в кругосветное плавание.
НАДЕЖДА: А морская болезнь?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Я начинал свою карьеру грузчиком. На пассажирском теплоходе…. Старший смены, а нас было двое, учил меня, что каждый должен за ящик хвататься первым, тогда работа поделится поровну… В любви, наверно, тоже так. Для того, чтобы полюбили тебя, надо, чтобы полюбил ты.
НАДЕЖДА: Это условие необходимое, но не достаточное. Константин Георгиевич, честно — спасибо за вашу откровенность. Дело в том, что я не хочу с Вами, потому что… Нет, мне очень нравится с Вами на сцене…
