Ее остекленевшие глаза подернулись дымкой, и она расслабленно повисла у меня на руках.
– Милая девушка, я прошу прощения, но нельзя же быть такой чувствительной? То икота, то обморок. Для здоровья это не совсем полезно. Рекомендую вам немножко отдохнуть от впечатлений.
Так, шепча ей на ухо миллион извинений, я дотащила бесчувственное тело Бениты до постамента.
План созрел молниеносно.
Скинув с себя одежку Марселины, не постеснялась то же самое проделать и с безвинно потерпевшей монахиней. Правда, поскольку у меня совершенно отсутствовали какие-либо знания о деталях монашеской одежды, то здесь пришлось повозиться. Особенно с вимплом, под которым сверкнула, к моему удивлению, изящная золотая сеточка, вплетенная в волосы Бениты: „А, как же умерщвление плоти?“.
Наконец, разобравшись со всеми частностями ее одеяния, я натянула на себя все, что получилось с нее снять, а монахиню, в свою очередь, приодела в блузку и юбку дочки Марселины. И в мирской одежде она выглядела очень даже мило. Ни дать, ни взять пастушка с пасторально-сентиментальной картинки.
Приподняв отяжелевшее тело, я кое-как затащила его наверх, не забыв сложить руки на груди. Покрывалом накрыла бесчувственную Бениту.
– Отдыхай, милая. Ты явно переутомилась.
Я успела как раз вовремя.
Скрипнула дверь часовни.
Глава 15
Вновь я застыла в молитвенной позе у алтаря, куда рванулась при звуке открываемой двери, чтобы замаскировать вынужденную трансформацию, и, по возможности, отдалить момент узнавания.
Но в эту минуту я, действительно, молилась. Молилась за свою жизнь, прося у Бога лишь одного – оставить мне ее. Пусть и в этой стране, и в этом времени. А я уж как-нибудь разберусь, что с ней делать дальше.
Некто присоединился ко мне, едва слышно шепча:
– Libera me, De morta aetema…
Я искоса взглянула на молящуюся, вдруг встретившись с изучающими меня глазами дамы уже не первой молодости, но до сих пор сохранившей, несмотря на обезличившую ее накидку-вимпл, притягательность утонченной, но увядающей красоты.
Внутри все оборвалось. Я опустила голову еще ниже, лихорадочно придумывая объяснение.
– Вы новенькая, сестра?
– Д-да.
– А где сестра Бенита?
– A-а… она вышла… ненадолго.
– Преподобная мать Френсис ничего мне о вас не говорила.
– М-м-м… я приехала ночью. Под утро.
– Как ваше имя?
В памяти всплыла Марселина.
– Лаура.
– А я сестра Мария.
Перекрестившись, я поднялась, тем самым как бы показывая, что наш разговор у алтаря не уместен. На самом же деле надо было прекращать этот спектакль и начать уже действовать. Моя собеседница встала вслед за мной. Мы чинно приблизились к постаменту.
Под покрывалом дернулась рука Бениты. Она вот-вот очнется.
– Сестра Анна попросила меня помочь сестре Бените в омовении усопшей. Вы тоже здесь для этого? – монахиня не спускала с меня глаз. Ее колючий взгляд из-под припухших век ни на секунду не отвлекся от меня.
– Нет-нет, я пришла сюда поблагодарить Господа за милость присоединиться к моим сестрам по ордену.
Сестра Мария удивленно вскинула брови и, поправив покрывало, как бы мимоходом бросила:
– Но королевский двор мне известен. Я не помню вас.
Я растерялась. При чем здесь королевский двор? Мне он как раз не известен. И что? Какая связь?
И в это время Бенита пришла в себя. Она сладко потянулась и, видимо, что-то вспомнив, громко ойкнула, после чего забарахталась под саваном. Успешно его сбросив.
Но я не стала ждать продолжения фуршета и, наскоро попрощавшись с сестрой Марией, поспешила к выходу.
Вскрики за моей спиной подстегнули меня, и я, не имея ни малейшего желания оглянуться, чтобы убедиться в причине суматохи, подхватила с обеих сторон незаконно доставшееся мне монашеское платье и прибавила скорость, не совсем приличную для сего святого места.
Вылетев из часовни, я заметалась между стеной и темными окнами соседнего помещения, пока не услышала сзади душераздирающий визг Бениты, возвестивший о кульминационной точке ее нервного состояния, что заставило меня быстро принять решение о маршруте моего пути.
Я помчалась вперед по каменной дорожке, проскользнула под аркой и очутилась в галерее, кольцом охватившую внутренний дворик монастыря. В центре возвышалась статуя многострадального Иисуса, у подножия которой я и укрылась, тесно к ней прижавшись, благо рассвет еще только намечался: „Прости меня, Господи, но Ты единственный, кто может меня сейчас спасти – в прямом и переносном смысле“.
Я вовремя нашла приют у скульптуры Спасителя, поскольку ровно через секунду мимо меня стрелой пролетела сестра Мария. Понятно, куда и зачем.
Дольше здесь оставаться было, по меньшей мере, неразумно, и, поэтому, обежав взглядом клуатр, я нацелилась на одну из дверей, ведущую по всем признакам во внутренние помещения монастыря.
Я должна была вернуть свои вещи.
Глава 16
Благостная тишина и снижающая бдительность сонливость витали в длинном бело-коричневом коридоре. Пестревший темно же коричневыми двери, вероятно, служившими входом, а, соответственно, и выходом из келий, он сворачивал куда-то вправо.
Слева от меня узкая лестница вела наверх, куда я и взбежала, не обнаружив внизу что-либо отличное от скучного однообразия дверей, и резонно решив, что приемная настоятельницы должна заявить о себе чем-то более впечатляющим. И не ошиблась.
Едва я ступила на второй этаж, моему взору открылась великолепная галерея полотен на библейские сюжеты из Ветхого Завета. Оригинальных полотен, не подделок.
Буквально открыв рот от восхищения, я переходила от одной картины к другой, забыв, зачем я здесь.
„Мадонна с младенцем“ Фернандо де Льянос. Нежная, почти прозрачная и, вместе с тем, глубокая палитра красок передавала одновременно и трогательность, и невыразимую печаль склонившейся над ребенком молодой женщины, будто предчувствующей, что ожидает ее сына в будущем.
А эта? Боже! Эль Греко! Это его необыкновенно перламутровый тон, который он добивался наложением краски на белый клеевой грунт, едва просвечивающий сквозь жженую умбру.
Я почти носом уткнулась в “ Апостолы Павел и Петр“, не в силах оторваться от изумительной техники мастера, когда чьи-то торопливые шаги отвлекли меня от восьмого чуда света.
С сожалением бросив последний взгляд на сокровищницу, я дернула ближайшую ко мне дверь и попала в полутемную комнату… с потрясающей картиной „Бичевание Христа“ У те Хайме. Это его рвущийся к воздуху, пространству, но вынужденно скованный рамками готической живописи стиль.
Но на восхищение у меня уже не было времени. Я застыла у двери, прислушиваясь к едва слышным отсюда шагам. Кажется, удаляющимся. У них же месса сейчас, кто же допустил ее пропустить? С другой стороны, до мессы ли сейчас, когда монастырь под угрозой.
Дождавшись, пока шаги стихнут, огляделась. И первое, на что упал взгляд – моя сумка. Так значит, я попала туда, куда надо.
Мои вещи, словно на распродаже, рядком выстроились на изящно инкрустированном столе.
Схватив все в охапку, я уже было устремилась к выходу, как мое внимание привлек очередной шедевр – „Святое семейство“ Луиса де Моралеса с его мерцающими красками и гладкой эмалевой манерой письма.
Я не могла пройти мимо него. Завороженная, застыла перед полотном, понимая, что стала свидетелем чуда или открытия, в очередной раз подтвердившего уже доказанный не раз факт моего необъяснимого перемещения во времени – свежесть и насыщенность цвета, отсутствие разрушений красочного слоя, столь характерного для произведений живописи Средневековья. Эта картина была написана совсем недавно, лет двадцать назад, то есть в шестидесятые годы шестнадцатого века.
– А вот и наша беглянка.
Я чуть не выронила свой скудный скарб, застигнутая врасплох кольнувшим спину голосом.
Боясь обернуться, непроизвольно сделала шаг навстречу полотну, инстинктивно пытаясь вписаться в его сюжет и лишить, как я правильно догадалась, преподобную мать Френсис, удовольствия распознать меня.
Но была поймана ее цепкими пальцами.
Аббатиса аккуратно развернула меня к себе, и я встретилась с ее глазами – проницательно-умными, пытливо в меня вглядывающимися:
– Не торопись, дочь моя. Тебе уже некуда спешить. Бог тебя уже привел.
Глава 17
Она усадила меня на стул, украшенный той же тонкой вязью, что и стол, и села напротив, накрыв мою руку своей. Я прижимала к себе мои жалкие вещички, не желая расстаться с ними ни на минуту.
– Ну? Я думаю, тебе есть, что мне рассказать. Не бойся. Ты в безопасности.
Ее теплота и искренность обезоружили. Да так, что меня неожиданно прорвало:
– Вы в опасности. Сестра Анна отправилась куда-то с доносом на вас и… на меня. Я не знаю, куда и к кому, к какому-то профессору. У вас что, для приговора сжечь на костре необходима ученая степень? Сестра Френсис, решайтесь, я повторяю, вы в опасности. Из-за меня, к сожалению. Мы должны бежать отсюда и…
