Прокурор тоже поднялся, но, прежде чем выйти, спросил:
— У меня еще только один вопрос, Данн. Вы уже имели судимости?
— Да. За пустяк. Стычка в баре, — ответил Данн.
— И сколько вы получили за этот пустяк?
— Девятнадцать месяцев, но вы, прокурор, и без меня узнаете об этом.
— Да, я припоминаю. А больше ничего не было?
Джонни Данн вместо ответа открыл дверь. Китинг стал медленно выходить и бросил:
— А вы не сидели еще пять лет в «Синг-Синг» за контрабанду наркотиков?
Сзади его чуть не ударила дверь — с такой яростью Джонни Данн захлопнул ее.
В принципе Китинг не продвинулся дальше ни на шаг. Ведь ему было уже известно, что Джонни Данн — это гангстер, имевший много судимостей, и что Вито Дженовезе вызволил его из тюрьмы лишь потому, что требовался надежный человек на одну из должностей в портовом профсоюзе. Но все это далеко не было доказательством того, что Данн убил Антони Хинтца.
Пока Хинтц не признает, что в него стрелял Данн, Китинг ничего не мог предпринять.
В этот и следующий день Китинг ежечасно звонил в больницу. Состояние смертельно раненного докера оставалось неизменным. Хинтц еще жил, но не мог отвечать на вопросы. И лишь на четвертое утро после нападения врач сказал Китингу:
— Если вы хотите попытаться еще раз, то приходите сейчас. Хинтц в полном сознании, но долго он не протянет.
В сопровождении капитана Хаммилса, судебного стенографа и детектива лейтенанта Салливенса Китинг помчался в больницу.
Дежурная сестра смотрела на Китинга как на убийцу, когда он со своим штабом вошел в палату. Китинг выпроводил медсестру из комнаты и начал допрос.
Антони Хинтц выглядел ужасно. Лишь глаза лихорадочно блестели.
Китинг начал с обычных вопросов о личности: фамилия, дата рождения, адрес. Он должен был задать их, чтобы получить подтверждение, что Хинтц еще находился в полном сознании. Затем он спросил:
— Анди, оставили ли вы всякую надежду выжить?
Антони Хинтц кивнул и прошептал:
— Да, у меня нет больше никакой надежды.
— Анди, вы ведь католик. Пригласили ли вы священника?
— Да, он был здесь сегодня ночью.
— Вы уже приняли соборование?
— Да, сегодня ночью.
«Этого закону будет достаточно», — подумал Китинг.
— Анди, кто стрелял в вас в среду, восьмого января, у дома номер шестьдесят один по Гроув-стрит? Скажите нам теперь, перед лицом смерти, правду.
Находящийся при смерти докер опять заколебался, но потом, наконец, прошептал:
— Это был Джонни Данн. Но защитите мою жену.
— Разумеется, Анди. Мы пошлем ее в деревню, пока Данн не будет осужден. Но вы должны сказать нам больше. Сколько выстрелов произвел в вас Данн?
— Шесть. Шесть раз он стрелял, и ни одна пуля не прошла мимо.
— Почему он хотел вас убить? Вы что-нибудь знаете об этом?
Хинтц закивал:
— Восьмого января Данн хотел сам контролировать мою пристань. Сообщили, что прибудет судно из Генуи с замаскированным грузом наркотиков. Его должны были разгрузить люди Данна. Поскольку я каждое утро вербовал докеров, он побоялся, что его люди не получат пятьдесят первой пристани. Поэтому-то я и должен был восьмого января перенести смену на выходной день. Но я отказался, я не хотел отдавать своей пристани этой банде.
— Этого будет достаточно, — сказал Китинг. — Теперь успокойтесь. Мы приведем сюда Данна, и тогда вы еще раз должны будете подтвердить нам, что это он стрелял в вас.
Хинтц больше не возражал. Казалось, он был готов к этому. Через полчаса два полицейских ввели Джонни Данна в палату.
— Хелло, Анди, — сказал Данн с принужденной приветливостью.
Хинтц молча смотрел на него.
Подав взглядом знак стенографу, Китинг спросил:
— Антони Хинтц, вы знаете этого человека? Если да, то назовите мне его имя.
Хинтц поднял с одеяла правую руку и указал ею на Джонни Данна.
— Это Джонни Данн — человек, который стрелял в меня.
С театральным жестом Данн вдруг схватил руку Анди.
— Но, Анди, ты понимаешь, что говоришь? Я же твой старый друг. Я никогда не стрелял в тебя!
— Нет, я лежу здесь только ради шутки, — тяжело дыша, произнес Хинтц и молниеносно сорвал с себя одеяло. Обеими руками он схватил повязки из лейкопластыря и попытался сорвать их. — Подойди сюда, посмотри на дыры, которые ты проделал во мне, и скажи, доволен ли ты своей работой…
У Хинтца не было сил сорвать повязки. Тяжело дыша, он упал на подушки. Китинг снова укрыл его и попытался успокоить.
Профсоюзный босс сказал, холодно улыбаясь:
— Разве вы не замечаете, что этот человек говорит в бреду? А теперь я требую, чтобы к дальнейшим беседам был привлечен мой адвокат.
Билл Китинг снова выпрямился.
— Это уже излишне, мистер Данн. Мы подходим к концу. Я арестовываю вас за убийство Антони Хинтца.
— Убийство? Становится все забавнее. Человек еще живет, а вы хотите мне приписать… — Джонни Данн не договорил. Взгляд на постель заставил его замолчать.
Антони Хинтц был мертв.
Когда полицейский надевал Джонни Дампу наручники, Китинг саркастически заметил:
— Вам не повезло, Данн. Анди умер на полчаса позже, чем надо. Теперь вам придется поменять уютное председательское кресло на электрический стул!
Прошло еще восемнадцать месяцев, прежде чем Джонни Данн, заместитель председателя нью-йоркского профсоюза докеров, был приговорен к смерти и казнен на электрическом стуле в «Синг-Синг».
Билл Китинг, молодой прокурор, как ни странно, ограничился этой единственной крупной победой в борьбе против бесчинства гангстеров. Он ушел с государственной службы и начал адвокатскую практику. Говорят, что Китинг стал известным адвокатом, защитником крупных гангстерских властителей.
Валентин АККУРАТОВ
КОВАРСТВО КАССИОПЕИ
Рисунки Д. ДОМОГАЦКОГО
— Горючее кончается, — сказал пилот флаг-штурману. — Через час будем падать. И тогда, словно по заказу, в облачном месиве, плотно затянувшем поверхность Ледовитого океана, появилось «окно».
— Земля! — крикнул штурман и откинул с головы капюшон чукотской малицы, чтобы лучше, вернее разглядеть сушу, спасительную сушу, так нежданно открывшуюся под ними.
— Ледник… — протянул разочарованно пилот. — Ледник. А мы — на колесах…
Флагштурман Михаил Гордиенко пожал плечами:
— Должно быть, это остров Джексона. От него до базы на Рудольфе всего тридцать километров.
— А ты уверен, что это остров Джексона? — спросил штурмана пилот. — Земля Франца-Иосифа насчитывает восемьдесят семь островов.[1] Мы четыре часа не видели земли.
